Внутри

Я задерживаюсь на пороге, смотрю на дисплей. Незнакомый номер. Я поднимаю трубку и спрашиваю:

– Кто это?

– Как тебя зовут?

Меня бросает в холод. Я узнаю голос женщины в латексе.

– Зачем ты меня пытала?

– Имя?

– Зачем пытать человека, имя которого ты даже не знаешь?

Короткие гудки. Я тупо смотрю на дисплей телефона. Пытаюсь набрать Сэнди, чтобы образно дать ей понять, что у меня небольшие проблемы, но затем передумываю. Не нахожу нужных слов. Я иду к машине, сижу в ней пару минут, смотрю в завешенные окна дома Пауэрса, жду неизвестно чего, затем завожу мотор и уезжаю прочь.

– Где ты был, дорогой? – спрашивает Сэнди.

Ее руки, холодные от воды, держат меня за запястья. В это время кончики моих обгоревших пальцев хватают всю влагу с холодных рук, какую только могут.

– Выключи воду, Сэнди.

Вода из-под крана отскакивает от грязной фритюрницы прямо в полупустую миску Гейси.

Сэнди закрывает кран, а я сажусь прямо на пол и чешу полусонного Гейси за ухом. Пальцы не болят от ожогов, это хорошо, но на своей груди и бедре я чувствую засохший воск.

– Видел картотеку с рабами?

Я пользуюсь тем, что Сэнди не всегда чувствует, когда я вру, и отвечаю:

– Называй Клэр не Мисс Занудством, а Мисс Занозой-В-Заднице.

– Это почти одно и то же, – улыбается Сэнди.

– В общем, она мне назвала какой-то адрес, уже не помню какой, мы приехали туда, и она решила устроить мне ужин при свечах. Я не изменял тебе, – тут же добавляю я, – я хотел убежать оттуда, и когда бежал, я ненароком задел ее дурацкие свечи. – Я показываю ей свои пальцы, ожоги, к счастью, почти не видны.

– То есть списки с рабами ты пропустил?

– Да, – просто отвечаю я.

– Но тебя долго не было.

Мне стыдно, что я обманываю свою Сэнди, и обманываю достаточно глупо, без вкуса, но радуюсь, что с этого момента получаю возможность говорить честно.

– Пауэрс пропал, – говорю я. – На звонки не отвечает, дома его нет.

Сэнди смотрит на меня с волнением. Над фритюрницей пролетает тощая муха.

– Думаешь, дело в искусствоведе?

– Надеюсь, что в нем. Это многое бы объяснило.

– Надеешься? – Сэнди удивляется.

– Лучше пусть это будет один враг, имя которого ты знаешь, чем…

Я вздыхаю.

– Ты уловила суть.

Сэнди согласно кивает.

– Я об этом не задумывалась, но ты прав.

Она поворачивается к раковине, включает воду и принимается за фритюрницу. Если бы фритюрница была живой, с сознанием, даже при этих условиях, она, фритюрница не могла бы вспомнить, когда ее в последний раз мыли. Я и сам не помню, когда в последний раз ел картошку. Сэнди, думаю, тоже.

Гейси трется о ноги Сэнди. У моей Сэнди лосины достают до коленей. Ее бледная кожа – самая приятная кожа в мире. Лучше, чем кожа Клэр с липким искусственным загаром. Самая солнечная женщина на свете не любит солнца и постоянно его избегает.

– Нам надо уехать на пару дней, – говорю я.

Мне неприятно это говорить, потому что есть только одно место, где меня и мою Сэнди примут на время большее, чем для обычной вечеринки.

– Ты готов терпеть моего Папочку? – Сэнди улыбается.

Я знаю, под ее приятной кожей сейчас прячется не самый приятный вид волнения, но моя Сэнди всегда умела его скрыть.

– Обстоятельства вынуждают его терпеть, – говорю я.

В поместье Папочки всегда много солнца. Самая солнечная женщина на свете относится к солнцу так же, как я к Папочке.

Гейси что-то мурлычет.

– Было бы неплохо знать, что за обстоятельства, – добавляю я, поднимаюсь с пола и иду к шкафчику, где хранится кошачий корм.

Сэнди меня опережает. Она нежно наступает мне на ногу. Голая щиколотка трется об мою ногу, как Гейси терся об ее.

– Я сама. – Сэнди улыбается мне в глаза.

Я целую ее в губы.

Гейси мурлычет опять. Затем еще раз. А потом еще. Я отпускаю Сэнди. Та говорит коту со злостью:

– Подождешь! – Злость моей Сэнди добрее всякой добродетели. – Уже забыл, как уничтожил мой ковер?

– Я думаю, что он и не помнил, – говорю я. – Он же кот.

– Этому коту надо бы оторвать яйца. – Сэнди насыпает в миску корм, а не понимающий угроз Гейси благодарно на нее смотрит. Моя Сэнди выпрямляется, я говорю:

– С утра соберем вещи или лучше вечером?