Асфальт

– Как самочувствие, как головушка? – всё тем же тоном спросила Аня.

– Милая моя, я не так вчера выпил, чтобы нужно было сегодня беспокоиться о моём здоровье.

– Да? – наклонив голову и вполне дружелюбно спросила Аня.

– Да! – сказал Миша и показал жене язык. – Сейчас приму душ, побреюсь и готов буду соответствовать.

– Папа, а пойдём в кино, ты обещал, – слегка растягивая слова для жалостливости, сказала Катя.

– Дайте мне двадцать минут, и пойдём куда угодно, – всё ещё хрипло сказал Миша. – Папа веселился вчера, сегодня ваша очередь, – на этих словах он подмигнул жене.

Миша долго чистил зубы и смотрел отражению прямо в глаза. Тревога не оставила его, и во время разговора с женой и дочерьми тоже не оставила. Наоборот, усилилась тревога. «Неужели я влюбился? – так и звучало в голове. – Неужели?!»

Он долго принимал душ, долго брился у запотевшего зеркала, долго сушил волосы. Тревога усиливалась. Перед тем как выйти из ванной, он накинул на себя свой любимый старый халат. Он прошёл в халате через комнату, нашёл сигареты и зажигалку и прямо в халате и тапочках вышел на свой маленький балкончик. Морозный воздух приятно и резко ухватил Мишу за влажные, всклокоченные волосы и скользнул по лицу. Миша увидел редкие снежинки, которые медленно падали с серого осеннего неба. Ветра совсем не было. Это были первые снежинки наступающей зимы. «Неужели я влюбился?» – подумал Миша, плотнее запахнув халат, подтянул пояс потуже и закурил. Было холодно. Почти морозно. В прозрачном воздухе дым сигареты был белый-белый.

«Нет! Всё-таки не влюбился. Не влюбился. Это точно!» – вдруг получил он ответ из своих собственных недр. «Слава Богу! – тут же подумал Миша, с удовольствием затянулся и с благодарностью посмотрел в серое небо, на первые снежинки и на по-субботнему не очень шумный город. – Слава Богу!»

Тревога тут же улетучилась. Наоборот, Мише стало хорошо и радостно. «Всё хорошо! Не надо, этого сейчас совсем не надо!» – думал он. А потом ему даже стало смешно. Он беззвучно смеялся над своими страхами и над тем, как он сам себя изучал на предмет наличия в нём самом влюблённости. «Смешно! Ой как смешно! А вот влюбился бы, и тут было бы не до смеха!» – докуривая, думал он.

Тогда он и всем с емейст вом сходи ли в к ино. К ино девчон к а м не понравилось, так что его удалось досмотреть едва до середины. Но это никому не испортило настроения. Миша повёл всех есть мороженое. В общем, суббота прошла хорошо.

Соня позвонила в воскресенье днём. Миша был дома, сидел, читал что-то, какой-то журнал. Аня была рядом. Миша взял телефон, увидел, что звонит Соня, и отвечать не стал.

– Не хочу сегодня отвечать на деловые звонки, – сказал он как бы сам себе.

Соня не долго ждала ответа. Телефон подал буквально три-четыре сигнала и затих. «Деликатно», – подумал Миша.

Он снова встревожился. Но не сильно. «А вдруг влюбилась она? – подумал Миша. – Это было бы совсем некстати».

В понедельник он сам позвонил ей днём. Он извинился за то, что не ответил в воскресенье.

– Не услышал звонка, прости! – соврал он.

А Соня и не обижалась. Извинилась сама. Сказала, что позвонила и только потом подумала, что рядом может быть жена.

Они хорошо поговорили. Договорились созвониться в среду-четверг и, может быть, что-нибудь придумать. Из того разговора Миша понял, что Соня не влюблена. Это его слегка царапнуло, но и успокоило в то же время. Тогда Миша понял, что тревога миновала. И ещё он понял, что впервые так сильно встревожился по такому поводу. «Значит, что-то теперь не так, как раньше, – думал он. – Значит, теперь есть то, что нужно поберечь от разных тревог и переживаний. Значит, теперь важнее другое…»

* * *

Миша сидел в своём кабинете, облокотившись на стол и обхватив голову руками. Новая тревога даже мешала дышать. Он понимал, что до сих пор по-настоящему не осознал, что Юля-то умерла, что её больше нет. То, что она совершила, он осознал, а то, что умерла, – ещё нет. Миша понимал и удивлялся тому, что горе, знакомое ему горе утраты, ещё не настигло его. Он ещё не почувствовал непоправимость и безвозвратность произошедшего, и сам факт Юлиной смерти оставался пока только фактом, новостью, данностью, но до чувств и до горя этот факт ещё не дошёл. Он ещё даже по Юле не поплакал. Только ужас её поступка терзал его и тревожил.

«С этим надо что-то делать!» – думал Миша. Он чувствовал необходимость справиться с тревогой. Он даже хотел, наконец, испытать горе от произошедшего. Но тревога блокировала все остальные чувства. «Что-то надо с этим делать! Надо с этим разобраться», – думал и думал он.

Он встал из-за стола, подошёл к окну и открыл его. Утро было холодное и ветреное. Миша закурил, дым несло внутрь. Он сделал пару затяжек, но остро почувствовал, что курить на самом деле не хочет, и выбросил сигарету в окно. Мише стало ясно, что справиться с тревогой и хоть как-то успокоиться можно только одним способом. Ему необходимо было разобраться и понять, почему Юля это сделала. Почему? Должна быть конкретная и внятная причина. Должно быть какое-то объяснение произошедшему. Эту причину нужно найти и попробовать понять, попробовать принять или не принять её как причину. Но сначала её надо найти. «Надо будет разузнать, что с Юлей происходило в последние месяцы, – думал Миша, – не такой человек Юля, чтобы ни с того ни с сего… Надо будет подробно в этом разобраться».

Миша подумал так, и ему даже стало как-то легче. У него появился почти план. А план – это действие. Миша даже горько и иронично усмехнулся и подумал: «План! Да-а-а… Действовать по плану намного легче, чем бездействовать без плана».

Эта мысль показалась ему забавной, и он даже решил её записать. Миша так делал. Он иногда записывал свои удачные фразы в блокнотик, а самые удачные начинал использовать в разговорах. Высшей, в этом смысле, радостью для него было, когда кто-нибудь реагировал на его высказывания как-нибудь так: «Здорово сказано, это Макиавелли?» или «А это вы кого процитировали?».

Миша захотел записать забавную, как ему показалось, мысль, он вернулся к столу, сел, взял ручку, тут же её бросил: «Ещё не хватало! Великая мысль! Тьфу ты, тоже мне изречение!» – выругал он себя мысленно.

Он стал думать о том, с чего надо начать и как можно побольше разузнать про Юлину жизнь последних нескольких месяцев. А ещё он всё вспоминал и вспоминал их последнюю встречу, как они сидели у Юли на кухне, долго говорили и довольно много выпили. Это был хороший разговор. Юля была такая спокойная. Но теперь Мише казалось, что она была слишком спокойная и грустная. Она тогда сама почти ничего не говорила, только расспрашивала… Мишины размышления прервали громкие шаги за дверью кабинета и стук в дверь. Миша ничего не успел сказать, как дверь открылась и в кабинет зашёл Лёня, его помощник, заместитель и почти друг.

– Доброе утро, Михал Андреич, – сказал Лёня, – я могу с вами переговорить?

– Доброе, Леонид Михалыч. Заходи, садись. А чего ты такой официальный?

– Да нет, ничего. Просто я подумал, у тебя что-то случилось. Ты вчера как с утра пропал куда-то… Я тебе звонил, звонил. Что-то стряслось?

– Стряслось, Лёня. Близкий человек умер трагически. Так что я вчера был занят и ещё несколько дней буду.

– Да ты что?! Кто-то из родственников?

– Нет. Знакомая одна. Очень близкая и старая знакомая. Очень дорогой мне человек.

– Вот беда! А сколько ей было?

– Сорок девять.

– Молодая совсем. Болела?

– Я же говорю, трагедия! Всё так неожиданно, Лёня. Ты меня не спрашивай лучше. Просто на этой неделе на меня сильно рассчитывать не надо.

– Хорошо. Извини!

– Ты что-то хотел сказать? – спросил Миша.

– Да. Хотел. И, к сожалению, это срочно. И, боюсь, без тебя обойтись невозможно.

– Что такое?

– Миша, дорогой! Нужно немедленно ехать в Петрозаводск. И надо ехать тебе. Со мной они отказались говорить. Категорически отказались.

– Что за новости! Зачем ехать? Там же всё решено-перерешено уже давно. Что они там выдумали?

Миша почувствовал, что гневается. Он уже два ра за за лето и начало осени бывал в Петрозаводске. Там прокладывали новую федеральную трассу. Делали дорогу давно. Строительство этой трассы то останавливалось, то оживало. Пока эту дорогу строили, несколько раз успела поменяться городская власть, областная и даже правительство страны пару раз сменилось. Тех, кто когда-то эту дорогу начал строить, уже не вспоминали. Но за такое долгое время поменялись не только власти, но и нормы, стандарты и прочие требования к современной дороге. Короче, недавно за эту трассу взялись всерьёз, и Миша договорился, пробил и добился того, чтобы именно его фирма изготовила и установила все дорожные знаки в полном объёме на этой трассе, а ещё и сделала всю дорожную разметку. Дорожная же разметка была для Миши делом новым, ещё мало знакомым, но он видел много смысла и перспектив в том, чтобы кроме знаков заниматься ещё и дорожной разметкой. Петрозаводская трасса была первым его шагом в этом направлении. Он уже закупил необходимое для этого и очень дорогое оборудование.

– Миша. Они там чего-то стали мутить насчёт разметки, – слегка скривившись, сказал Леня. – Кого-то нашли другого, вроде как дешевле. Я думал, хотят поторговаться и снизить цену. Но вижу – нет. Скорее они кого-то своего толкают. Я им говорю, что всё уже решено. Пытаюсь строжиться, они трубку бросают. Миша, я вчера весь день на эти разговоры убил. Всё без толку. Они со мной не разговаривают…

– Значит, так! Они просто так, сами там ничего сделать не должны и не могут. Всё уже действительно решено. Ну вот с кем ты там разговаривал?

– С этим, как его? Николай… Чёрт, – Леонид замялся, открыл портфель и стал копаться в нём.

– Не трудись, Лёня! Это не важно. Те, с кем мы решали эти вопросы, и те, с кем я договаривался, тебе звонить не станут. А это так, возня. Ты зря нервничаешь. А если бы мне пришлось из-за каждого звонка, каждого мудака куда-то ездить, то что бы из меня сейчас было?

– А мне кажется, что необходимо срочно отреагировать, там очень… – начал быстро говорить Леонид.

– Не собираюсь реагировать! И звонить не буду, – оборвал его Миша. – И тебя прошу не дёргаться.