Лермонтов в жизни

После его [князя Алексея Лопухина] отъезда всю остальную часть зимы Лермонтов был так же страстен. Весна призвала его в лагерь, ее – в деревню. К осени они сошлись: она все так же, он с холодным поклоном вежливости. Она глядела со слезами ему в глаза. Он спрашивал ее о здоровье, бывал у них довольно часто, но о прежнем – ни слова!.. Она терялась в догадках. Мучилась, плакала и решилась спросить о причине его поведения.

Это было на бале. Он отвечал с порывом прежней страсти, что есть причина, по которой он должен молчать, но… может ли измениться?!

Она вновь счастлива, но с первым балом он не глядит на нее, берет слово танцевать с ней мазурку и в начале танца приглашает незнакомую, сидящую возле нее. Не могу описать, как играл он ею, то говоря о любви, то притворяясь холодно ничему не верующим. Наконец, когда она потребовала от него решительного разрешения загадки, вот что Лермонтов отвечал ей:

«Бог мой, mademoiselle, может быть – я люблю вас, может быть, нет, право, не знаю! И можно ли помнить о всех увлечениях прошлой зимы? Я влюбляюсь, чтобы убить время, но не рассудок! Поступайте, как я, и будете чувствовать себя хорошо».

Она вздрогнула и посреди тысячи особ слезы ручьем полились из глаз ее, он захохотал…

Е. А. Ган. С. 748

Лермонтов увлекает девушку, весьма искусно разыгрывает роль человека страстно влюбленного, энергически преодолевает препятствия, встречаемые им на пути к желаемой цели, не стесняется при этом никакими средствами, вероломно обманывает человека, считавшего его своим искренним другом и доверчиво открывавшего Лермонтову свои задушевные тайны. При этом мороча доверчивого приятеля, Лермонтов являет полную готовность вытянуть его в крайнем случае на барьер под выстрел пистолета. Наконец, когда цель достигнута, то есть когда г е р о и н я разыгрываемого в лицах романа страстно влюбляется в героя, этот герой довольно цинически объявляет ей, что все это не более чем шутка, как фарс, которым он тешил только свое самолюбие и тщеславие. Таков, по крайней мере, смысл его последних и решительных объяснений…

М. И. Семевский.С. 342—343

Долго ждала я желаемой встречи и дождалась, но он все не глядел и не смотрел на меня, – не было возможности заговорить с ним. Так прошло несколько скучных вечеров, наконец, выпал удобный случай и я спросила его:

– Ради Бога, разрешите мое сомнение, скажите, за что вы сердитесь? Я готова просить у вас прощения, но выносить эту пытку и не знать за что – это невыносимо. Отвечайте, успокойте меня!

– Я ничего не имею против вас, что прошло, того не воротишь, да я ничего уже и не требую, словом, я вас больше не люблю, да кажется, и никогда не любил.

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 340—341

Но вот веселая сторона истории. Когда я осознал, что в глазах света надо порвать с нею, а с глазу на глаз все-таки еще казаться преданным, я быстро нашел любезное средство – я написал анонимное письмо:

«Mademoiselle, я человек, знающий вас, но вам неизвестный… и т. д.; я вас предваряю, берегитесь этого молодого человека; М. Л-ов вас погубит и т. д. Вот доказательство… (разный вздор)» и т. д. Письмо на четырех страницах…

Лермонтов – А. М. Верещагиной.

Весна 1835 г.

В это время тетка получает анонимное письмо, образец искусства, будто бы от неизвестного, где Лермонтов описан самыми черными красками, где говорится, что он обольстил одну несчастную, что Катю ожидает та же участь, «потому что он обладает дьявольским искусством очарования, потому что он демон, и его стихия – зло! Зло без всякой личной заинтересованности, зло ради самого зла!..»

Е. А. Ган. С. 750

Я искусно направил письмо так, что оно попало в руки тетки. В доме гром и молния…

Лермонтов – А. М. Верещагиной.

Весна 1835 г.

К новому 1835 году правительство вознамерилось учредить городскую почту. У нас старшими гостями и хозяевами подчас выражались порицания этой мере: – чего доброго! – с такими нововведениями, к молодым девушкам и женщинам полетят любовные признания, – посыпятся безыменные пасквили на целыя семейства!.. То ли дело заведенный порядок! Войдет в переднюю огромный ливрейный лакей с маленькой записочкой в руках, возгласит четырем-пяти своим собратьям: «от Ольги Николаевны. Ответа не нужно», – или: «от Глафиры Сергеевны, просят ответа», – и один из заслуженных домочадцев несет писульку к барыне, докладывают ей от кого, часто – и об чем, как будто сам умеет читать, даже по-французски. – Не лучше ли так? Не нравственнее ли? – Вся жизнь барыни и барышень на ладони всякого лакея; каждый из них может присягнуть, что ни за одной из них ни малейше-шероховатой переписки не водится, а почтальон что? – какое ему дело? – отдал, получил плату и был таков!

Е. А. Ладыженская.С. 343

Один раз, вечером, у нас были гости, играли в карты. Я с Лизой (Е. Ладыженской. – Е. Г.) и дядей Николаем Сергеевичем сидела в кабинете; она читала, я вышивала… Лакей подал мне письмо, полученное по городской почте, я начала его читать и, вероятно, очень изменилась в лице…

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 341

В первых числах января г. Л[опухи]н уезжал обратно в Москву. В самый день его отъезда, как раз на почине рокового учреждения (городской почты. – Е. Г.), не ранее 10-ти часов вечера, – зазвенел колокольчик. В то время он не мог так поздно возвещать посетителей, а разве курьера к одному из дядей, да разве – разве Лермонтова – что-то запавшего в последние дни: – после проводов родственника, он едет мимо, и завидел наши освещенные окна… Тоже припоминается теперь, что сестра сильно встрепенулась при звуке колокольчика, проговорила: Лермонтов! и послала меня посмотреть, кто войдет. Дойдя до порога второй гостиной, я увидела, что лакей что-то подал дяде Николаю Сергеевичу, сидевшему возле партнеров… Вскоре партнеры разъехались, мы ждали прихода тетеньки и дядей к нам, как это делалось обыкновенно, но, к удивлению нашему, слышим, что Ник. Серг. заперся в своем кабинете с женой и с дядей Н. В. Сушковым. Этого не случалось никогда-никогда, притом так поздно, пора ужинать.

– Зовут и нас! – Уж не предложение ли? Мне? Тебе? – Вот правду говорят сказывают: Бог сиротам опекун!..

Мы вошли. На деловом столе дяди лежал мелко исписанный, большой почтовый лист бумаги.

Екатерине Александровне подали письмо и конверт, адресованный на ее имя.

– Покорно благодарю! – вымолвила тетенька далеко не умильно и неласково. – Вот что навлекает на нас ваша ветренность, ваше кокетство!.. Я ли не старалась?.. Вот плоды!.. – Стой и ты тут, слушай! И ты туда же пойдешь, – обратилась она ко мне. – Извольте читать и сказать обе, кем и про кого это написано?

Нам стоило бросить взгляд, чтобы узнать руку Лермонтова. Обе мы и в разное время сколько перевидали в Москве лоскутков бумажек с его стихотворными опытами… В один миг Екатерина Александровна придавила мне ногу: «молчи!» – дескать. Я ничего не сказала.

Длинное французское безыменное письмо, руки Лермонтова, но о т л и ц а б л а г о р о д н о й д е в у ш к и, обольщенной, обесчещенной и после того жестоко покинутой безжалостным совратителем счастья дев, было исполнено нежнейших предупреждений и самоотверженного желания предотвратить другую несчастливицу от обаяния бездны, в которую была низвергнута горемычная она. «Я подкараулила, я видела вас, – писала сердобольная падшая барышня в ментике и доламане, – вы прелестны, вы пышете чувством, доверчивостью… и горькие сожаления наполнили мне душу. Увы! и я некогда была чиста и невинна, подобно вам: – и я любила и мечтала, что любима, но этот коварный, этот змей…»

И так на четырех страницах, которые очерняли кого-то, не называя его. Место злодейских действий происходило в Курской губернии. По-видимому, не то чтобы вчера, ибо «юная дева» успела «под вечер осени несчастной перейти пустынныя места»; все раны ее уже закрылись, как вдруг, находясь ненароком в столице, она услышала, что нож занесен на другую жертву и – вот бросается спасать ее. Само собою разумеется, что Лермонтов на одном или двух последних вечерах был мрачен, рассеян, говорил об угрызениях, о внезапном видении на улице… «Дашенька, – Курск…» Когда сестра в первых попыхах той ночи сообщила мне это предисловие, – несмотря на почерк Лермонтова, в котором нам невозможно было сомневаться, – мы едва не поверили существованию Дашеньки и тому, что сидевший в школе двадцатилетний подпрапорщик натворил столько бед в Курске. Ручаюсь, по крайней мере, за мое легковерие.

Е. А. Ладыженская.С. 343—344

…С того дня и точно Печорин стал с нею рассеяннее, холоднее, явно старался ей делать те мелкие неприятности, которые замечаются всеми и за которые между тем невозможно требовать удовлетворения. Говоря с другими девушками, он выражался об ней с оскорбительным сожалением, тогда как она, напротив, вследствие плохого расчета, желая кольнуть его самолюбие, поверяла своим подругам под печатью строжайшей тайны свою чистейшую, искреннейшую любовь. Но напрасно, он только наслаждался излишним торжеством, а она, уверяя других, мало-помалу сама уверилась, что его точно любит…

Кто долго преследовал какую-нибудь цель, много для нее пожертвовал, тому трудно от нее отступиться, а если к этой цели примыкают последние надежды увядающей молодости, то невозможно. В таком положении мы оставили Лизавету Николавну, приехавшую из театра, лежащую на постеле с книжкою в руках – и с мыслями, бродящими в минувшем и в будущем.

Наскучив пробегать глазами десять раз одну и ту же страницу, она нетерпеливо бросила книгу на столик и вдруг приметила письмо с адресом на ее имя и с штемпелем городской почты.

Какое-то внутреннее чувство шептало ей не распечатывать таинственный конверт, но любопытство превозмогло, конверт сорван дрожащими руками, свеча придвинута, и глаза ее жадно пробегают первые строки. Письмо было написано приметно искаженным почерком, как будто боялись, что самые буквы изменят тайне. Вместо подписи имени внизу рисовалась какая-то египетская каракула, очень похожая на пятна, видимые в луне, которым многие простолюдины придают какое-то символическое значение. Вот письмо от слова до слова:

«Милостивая государыня!

Вы меня не знаете, я вас знаю: мы встречаемся часто, история вашей жизни так же мне знакома, как моя записная книжка, а вы моего имени никогда не слыхали. Я принимаю в вас участие именно потому, что вы на меня никогда не обращали внимания, и притом я нынче очень доволен собою и намерен сделать доброе дело: мне известно, что Печорин вам нравится, что вы всячески думаете снова возжечь в нем чувства, которые ему никогда не снились, он с вами пошутил – он не достоин вас: он любит другую, все ваши старания послужат только к вашей гибели, свет и так показывает на вас пальцами, скоро он совсем от вас отворотится. Никакая личная выгода не заставила меня подавать вам такие неосторожные и смелые советы. И чтобы вы более убедились в моем бескорыстии, то я клянусь вам, что вы никогда не узнаете моего имени.

Вследствие чего остаюсь ваш покорный слуга: Каракула».

Лермонтов.Княгиня Лиговская

Вот содержание письма, которое мне никогда не было возвращено, но которое огненными словами запечатлелось в моей памяти и в моем сердце:

«Милостивая государыня Екатерина Александровна!

Позвольте человеку, глубоко вам сочувствующему, уважающему вас и умеющему ценить ваше сердце и ваше благородство, предупредить вас, что вы стоите на краю пропасти, что любовь ваша кн е м у (известная всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже потеряли много во мнении света оттого, что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти кн е м у.

Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего святого, он никого не любит. Его господствующая страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия.

Я знал его прежде, чем вы, он был тогда и моложе и неопытнее, что однако не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму и по красоте. Он увез ее от семейства и, натешившись ею, бросил.

Опомнитесь, придите в себя, уверьтесь, что и вас ожидает такая же участь. На вас вчуже жаль смотреть. О, зачем, зачем вы его так полюбили? Зачем принесли е м у в жертву сердце, преданное вам и достойное вас.

Одно участие побудило меня писать к вам; авось еще не поздно! Я ничего не имею против него, кроме презрения, которое он вполне заслуживает. Он не женится на вас, поверьте мне, покажите ему это письмо, он прикинется невинным, обиженным, забросает вас страстными уверениями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак, в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами и – это лучший исход, которого вы можете надеяться и которого от души желает вам:

Ваш неизвестный, но преданный вам друг НН».