Самоубийство Пушкина. Том первый

Пушкин – А.Г. Родзянко. Май 1825 г.

Нет никакого сомнения, что вы божественны, но иногда вам не хватает здравого смысла; ещё раз простите и утешьтесь, потому что от этого вы ещё прелестнее.

Пушкин – А.П. Керн. 13 и 14 августа 1825

Нет, не согласен я с тобой,

Не одобряю я развода,

Во-первых, веры долг святой,

Закон и самая природа…

А во-вторых, замечу я,

Благопристойные мужья

Для умных жен необходимы:

При них домашние друзья

Иль чуть заметны, иль незримы.

Поверьте, милые мои,

Одно другому помогает,

И солнце брака затмевает

Звезду стыдливую любви.

Пушкин – А.Г. Родзянко и А.П. Керн. Май 1825 г.

Вы мне обещали писать из Дерпта и не пишете. Добро. Однако я жду вас, любезный филистер, и надеюсь обнять в начале следующего месяца. Не правда ли, что вы привезёте к нам и вдохновенного (поэт Н.М. Языков, товарищ Вульфа по Дерптскому университету)? Скажите ему, что этого я требую от него именем славы и чести России. Покамест скажите мне, не чрез Дерпт ли проедет Жуковский в Карлсбад? Языков должен это знать. Получаете ли вы письма от Анны Николаевны (с которой NB мы совершенно помирились перед ее выездом) и что делает Вавилонская блудница Анна Петровна? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ермолая Фёдоровича. Моё дело – сторона; но что скажете вы? Я писал ей: Vous avez placе vos enfants, c’est tr?s bien. Mais avez-vous placе votre mari? celui-ci est bien plus embarassant {Вы пристроили своих детей, – это превосходно. Но пристроили ли вы мужа? а ведь он много стеснительнее. (Франц.)}. Прощайте, любезный Алексей Николаевич, привезите же Языкова и с его стихами.

Пушкин – А.Н. Вульфу. 7 мая 1826 г. Из Пскова или Острова в Дерпт.

Не говорите мне о восхищении: это не то чувство, какое мне нужно. Говорите мне о любви: вот чего я жажду. А самое главное, не говорите мне о стихах…

Пушкин – А. П. Керн. 22 сентября 1825 г.

Наконец, будьте уверены, что я не из тех, кто никогда не посоветует решительных мер – иногда это неизбежно, но раньше надо хорошенько подумать и не создавать скандал без надобности.

Пушкин – А. П. Керн. 21(?) августа 1825 г.

Перечитываю Ваше письмо вдоль и поперёк и говорю: милая! прелесть! божественная!.. а потом: ах, мерзкая! – Простите, прекрасная и нежная, но это так. Нет никакого сомнения в том, что вы божественны, но иногда вам не хватает здравого смысла; ещё раз простите и утешьтесь, потому что от этого вы ещё прелестнее… Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? Очень он мне нужен – разве у хорошеньких женщин должен быть характер? – главное, это глаза, зубы, ручки, ножки – (я прибавил бы ещё сердце, но ваша кузина уж очень затаскала это слово).

Вы говорите, что вас легко узнать; вы хотели сказать – полюбить вас? Вполне с вами согласен и даже сам служу тому доказательством: я вёл себя с вами как четырнадцатилетний мальчик, – это возмутительно, но с тех пор, как я вас больше не вижу, я постепенно возвращаю себе утраченное превосходство и пользуюсь этим, чтобы побранить вас.

Пушкин – А. П. Керн. 13–14 августа 1825 года

Если ваш супруг очень вам надоел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там всё семейство, берёте почтовых лошадей на Остров и приезжаете… куда? В Тригорское? вовсе нет: в Михайловское! Вот великолепный проект, который уже с четверть часа дразнит моё воображение. Вы представляете себе, как я был бы счастлив? Вы скажете: «А огласка, а скандал?». Чёрт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее уже ничего не значит или значит очень мало. Согласитесь, что проект мой романтичен! – Сходство характеров, ненависть к преградам, сильно развитый орган полёта, и пр. и пр.– Представляете себе удивление вашей тетушки? Последний разрыв. Вы будете видаться с вашей кузиной тайком, это хороший способ сделать дружбу менее пресной – а когда Керн умрёт – вы будете свободны как воздух… Ну, что вы на это скажете? Не говорил ли я вам, что способен дать вам совет смелый и внушительный.

Пушкин – А. П. Керн. 28 августа 1825 г.

Всерьёз ли говорите, уверяя, будто одобряете мой проект? У Анеты от этого мороз пробежал по коже, а у меня голова закружилась от радости. Но я не верю в счастье, и это вполне простительно,

Пушкин – А.П. Керн. 22 сентября 1825 г.

В начале того же октября (1825 года) Анна Петровна вторично посетила П.А. Осипову в Тригорском, – на этот раз не одна, а с мужем. «Вы видели из писем Пушкина, – сообщала она П В. Анненкову, – что она (П.А. Осипова) сердилась на меня… И было за что. Керн предложил мне поехать; я не желала, потому что Пушкин из угождения тётушке перестал мне писать, а она сердилась. Я сказала мужу, что мне неловко ехать к тётушке, когда она сердится; он, ни в чём не сомневающийся, как и положено храброму генералу, объявил, что берёт на себя нас помирить. Я согласилась. Он устроил романтическую сцену в саду (над которой мы после с Анной Николаевной очень смеялись). Он пошёл вперёд, оставив меня в экипаже; я через лес и сад пошла после – и упала в объятия этой милой, смешной, всегда оригинальной женщины, вышедшей ко мне навстречу в толпе всего семейства. Когда она меня облобызала, тогда все бросились ко мне, – Анна Николаевна первая. Пушкина тут не было, но я его несколько раз видела; он очень не поладил с мужем, а со мною опять был по-прежнему, и даже более нежен, боясь всех глаз, на него и на меня обращённых».

Л.Б. Модзалевский, с. 99.

Алексей писал мне, что ты отказалась от намерения уехать и решила остаться. Я поэтому совсем было успокоилась на твой счёт, как вдруг твоё письмо меня разочаровало. Почему ты не сообщаешь мне ничего определённого, а предпочитаешь оставлять меня в тревоге.

Анна Вульф – А.П. Керн. 8 декабря 1825 г., Тригорское.

Прожив несколько времени в Дерпте, в Риге, в Пскове, я возвратилась в Полтавскую губернию, к моим родителям.

А.П. Керн. Воспоминания о Пушкине.

Восемь лет промаялась молодая женщина в таких тисках, наконец, потеряла терпение, стала требовать разлуки и в заключение добилась своего.

С тех пор она живёт в Петербурге очень уединенно. У неё дочь, которая воспитывается в Смольном монастыре.

А.В. Никитенко. Дневник.

Лето 1826 года было знойно в Псковской губернии. Недели проходили без облачка на небе, без освежительного дождя и ветра. Пушкин почти бросил все занятия свои, ища прохлады в садах Тригорского и Михайловского.

П.А. Вяземский. Русская старина, 1874 г., с. 108

Вы едете в Петербург, и моё изгнание тяготит меня более, чем когда-либо. Быть может, перемена, только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться. Не стоит верить надежде, она – лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами, как со старым мужем.

Пушкин – А.П. Керн. 8 декабря 1825 г.

Через несколько дней по отсылке этого письма Пушкин был в Тригорском. Рано наступил зимний вечер; все семейство П.А. Осиповой сидело за чаем; милый их гость, расхаживая по комнате, по обыкновению шутил, был очень говорлив, любезен. Вдруг служанка докладывает, что повар Арсений, на днях посланный в Петербург за покупками, возвратился ни с чем и желает видеть барыню. Введённый в комнату, Арсений объявил во всеуслышание, что в Петербурге – бунт, повсюду разъезды, караулы; ему едва удалось нанять почтовых и, сломя голову, прискакать в Тригорское… Он говорил о мятеже 14-го декабря. Это известие, произведя тяжкое впечатление на Прасковью Александровну и на всё её семейство, глубоко потрясло Пушкина: он страшно побледнел и весь вечер был черезвычайно угрюм и задумчив. При разговоре о роковом событии он упомянул о существовании какого-то тайного общества (что именно, того одна из свидетельниц, младшая дочь г-жи Осиповой, Мария Ивановна, не помнит); потом распростился с хозяйкою, её семейством и поспешил в Михайловское.

На следующий день, ранним утром, Пушкин решился ехать в Петербург неведомо с какою целью. Неведомо также – догадывался ли он, что в мятеже принимали деятельное учаггие его друзья: К.Ф. Рылеев, А.А. Бестужев, В.К. Кюхельбекер, И.И. Пущин… Не тревожила ли его мысль: не замешан ли его брат в этом мятеже?..

Как бы то ни было, он решился ехать из Михайловского и суеверию своему был обязан своим спасением. Выехав за ворота, он встретил священника; не проехали и версты, как дорогу ему перебежали три зайца: эти худые – по народному поверью – предзнаменования испугали Пушкина – и намерение его было отложено. Это событие сохранилось в семейных преданиях Пушкиных…

П.А. Ефремов. Русская старина, т. 26, с. 519

Осень и зиму 1825 года, – так рассказывает одна из дочерей П. А. Осиновой, – мы мирно жили у себя в Тригорском. Пушкин, по обыкновению, бывал у нас почти каждый день, и если, бывало, заработается и засидится у себя дома, так и мы к нему с матушкой ездим… Вот однажды, под вечер, зимой – сидели мы все в зале, чуть ли не за чаем. Пушкин стоял у печки. Вдруг матушке докладывают, что приехал Арсений. У нас был человек Арсений, повар. Обыкновенно каждую зиму посылали мы его с яблоками в Петербург: там эти яблоки и разную деревенскую провизию Арсений продавал, а на вырученные деньги покупал сахар, чай, вино и т.п. нужные для деревни запасы. На этот раз он явился назад совершенно неожиданно: яблоки продал и деньги привёз, ничего на них не купив. Оказалось, что он в переполохе приехал даже на почтовых… Арсений рассказал, что в Петербурге бунт, всюду разъезды и караулы, насилу выбрался за заставу, нанял почтовых и поспешил в деревню. Пушкин, услышав рассказ Арсения, страшно побледнел. В этот вечер он был очень скучен и говорил кое-что о существовании тайного общества, – но что именно, не помню. На другой день слышим – Пушкин быстро собрался в дорогу и поехал; но доехав до погоста Врева, вернулся назад. Гораздо позднее мы узнали, что он отправился было в Петербург, но на пути заяц три раза перебежал ему дорогу, а при самом отъезде из Михайловского Пушкину попалось навстречу духовное лицо. И кучер, и сам барин сочли это дурным предзнаменованием. Пушкин отложил свою поездку, между тем подошло известие о начавшихся в: столице арестах, что окончательно отшибло в нём желание ехать туда.

М.И. Семевский. Прогулки в Тригорское. Спб. ведомости. 1866, № 157

О предполагаемой поездке Пушкина инкогнито, в Петербург в дек. 1825 г. верно рассказано Погодиным в книге его «Простая речь». Так я слыхал от Пушкина. Но, сколько помнится, двух зайцев не было, а только одни. А главное, что он бухнулся бы в самый кипяток мятежа у Рылеева в ночь с 13-го на 14 декабря: совершенно верно.