Аэротаник

Аэротаник
Евгений Гузеев

Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы
Евгений Гузеев по образованию и профессии врач, а кроме того композитор, автор-исполнитель, литератор. Живет в Финляндии. Его музыкальное творчество представлено сотнями мелодий, песнями, балладами, романсами, музыкой для театра. Наиболее известен цикл его романсов и песен на стихи А. Ахматовой, а одним из последних серьезных проектов стал спектакль московского театра «Экспромт» с музыкой и песнями, написанными совместно с народной артисткой РФ Людмилой Ивановой.

Прозу начал писать еще в конце 90?х годов, после попытки создания пародийного киносценария фильма «Аэротаник». Впоследствии синопсис сценария был значительно видоизменен проживающим во Франции английским сценаристом В. Олдриджем, но до экрана проект пока не дошел. Чтобы не дать пропасть первоначально задуманной истории, Евгений Гузеев решился переделать сценарий в роман. Представленные в книге произведения автора, как и «Аэротаник», насыщены пародийным юмором с необычайными приключениями и абсурдными ситуациями, а фантастические сюжеты, заглядывая в будущее, переплетаются с реальным историческим прошлым и любовно-лирической темой. Художественный перформанс Е. Гузеева дает читателю также возможность по-иному взглянуть на известные хрестоматийные события и, смеясь, переосмыслить ход истории.

Евгений Гузеев

Аэротаник. Роман-кинокартина

Серия «Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы»

Иллюстрации художника-архитектора Надежды Бронзовой

© Е. Гузеев, 2013

© Н. Бронзова, иллюстрации, 2013

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2013

Константин – отец Надежды

– Нет, тут что-то опять не стыкуется.

– Прошу меня извинить, а вы попытайтесь не тыкать. Попробуйте на «Вы». Может получится? Извините, конечно, что так вот вклиниваюсь. Вы ведь вслух рассуждаете, а я тут рядом, хоть и случайно. Вот я и думаю…

– То есть, простите, как это? Не свы-ку-ет-ся, что-ли? Вы это имеете ввиду?

– Именно, именно. Вот то-то и оно. Э-э-э… Вы милейший веточку вот эту маленькую возьмите и в книжицу свою вложите, а то, неровен час, закроете и не найдете нужной странички. Так вот, шутки шутками, но если серьезно – от таких, братец мой, мелочей зависит многое. Вся жизнь наша поворачивается иным руслом, ежели не тем перстом на колокольню указать или нелепым и нестандартным каким-то таким узлом шнурочек на ботинке завязать. Тем более – слово. Тут ведь, брат, – о-йо-йо-й! Великая сила! Начальника какого-нибудь тыкните случайно, и все – карьера пошла другим руслом. А в отчете или докладе не то слово напишите – все, протокол составят. Даже если, к примеру, по мелочи взять – паспартишко какой-нибудь паршивый. Одну-две буковки измените ручечкой чернильной аккуратненько, эксперимента ради, ну вот хотя бы имя свое, например, переделайте на иное – и все. Могут и под белы руки взять. Нет, нет, вы не вздумайте… Это так, не совет, просто примерчик теоретический. А литература, пресса, юриспруденция, медицина, да все что угодно – одно неправильное словцо вылетело из уст или появилось на бумажке, а последствия всего этого – иной раз на несколько поколений хватит. Так-то вот оно и никак иначе. А вы собственно о чем? Какую такую проблему решаете? Или так просто отдыхаете, почитываете на природе, сидя на скамеечке? Если не секрет. Виктор Тимофеевич.

– Виктор?.. А-а-а…. Владимир Ильич. Очень приятно. Видите-ли, Виктор… Виктор Тимофеевич, судьба наградила меня весьма прозаическим ремеслом. Я по профессии грузчик, но это ничего не значит. Ваш покорный слуга, скажу вам по секрету, решил начинать новую жизнь. Пора, назрело. Вот стал даже библию почитывать и прочие мудрые книги. У меня вообще к старым книгам особое пристрастие. Будто тайна и ключ к разгадке соседствуют в них одновременно, и прошлое и будущее – все в одной строке. Зуд в моей душе; хочется себя, свои проблемы и нашу эпоху, многие ее проявления словно кроссворд разгадать и на все эти несуразности, шероховатости и парадоксы найти ответы в старых книжках. Роюсь в земле, так сказать, ищу корни и пытаюсь сопоставлять их с надземными плодами или хотя бы некоторые закономерности или аналогии надеюсь выявить. Концы с концами, так сказать, свести – как хотите. А то хаос некий в моих представлениях обнаружился. Ранее не было причины задумываться. Но вот появилась такая потребность вместе с первыми седыми волосками на этих висках. И, представьте, как эти замусоленные странички ни покрути, не сходится все вот так вот… ну… как хотелось бы. Кое-что – да, конечно. Но есть вещи, которые… В общем не стыку…. не свыкуется, как вы иронически изволили сказать. Но я надежду еще не потерял, нет – ищу. Разбираю корни этого, образно сказать, родословного древа.

– Ах вот оно что! Забавно… То есть занятно. Тогда я задержусь на минуточку, посижу тут с вами на скамеечке, ежели вы не имеете ничего против.

– Да нет же, напротив… Я даже рад общению. Тем более ваши оригинальные мысли…

– Да ладно, что вы, какая уж тут оригинальность. Не в оригинальности дело. Дело тут возможно совсем в другом. Хотя может показаться иной раз постороннему какому-нибудь человеку или, скажем, почудиться что-то оригинальное. Мы это понимаем. Но я ведь не навязываюсь, а если и кому интересен, то – извольте. Насчет корней и плодов – интереснейшая мысль. Действительно не так легко аналогии находятся. Вспомните картофель – полюбившиеся всем клубни и вспомните те пресловутые зеленые несъедобные шарики на картофельном поле. Что общего? Кое-что, может быть. А по вкусу? Да и вообще, надо ли в корнях, словно боров какой, рыться, ежели все вообще не этим объясняется. Тут ведь такие неожиданные вещи могут оказаться за всеми тайнами. И причем тут корни? Вот вы говорите, надежду еще не потеряли, ищите ответы. Действительно, надежда на пустом месте не появляется. Имя-то женское. Если она родилась, как человек, то от кого-то, значит. Должен быть как минимум отец. Где-то он есть, ее папочка, точно есть. Только вот где? Увы, он может оказаться в другом совершенно неожиданном месте и даже измерении, чем вам кажется. Собственно, отчего же это мы сразу в дебри-то? Извините. Небось подумаете, так вот сразу с посторонним…

– Нет, ничего, продолжайте. Может вы, милейший… э-э-э… Виктор Тимофеевич, о чем-то, мне показалось, не решаетесь… Так пожалуйста, будьте так любезны, не стесняйтесь, продолжайте.

– Видите ли, уважаемый, тут ведь сразу так, сходу… Мы и знакомы-то – смешно сказать. Минут пять. Так что оставим до поры, до времени. Не скрою, у меня есть кое-что сказать молодому, так сказать, поколению, уж коли так тянет вас решить как можно больше кроссвордов этих самых. Знаем, действительно, нечто такое… Да и возраст обязывает – голова-то, смотрите, плешь да седина. Я ведь и пенсию уже заработал, да вот с работы все никак не уйти, скучать буду. Но продолжим. Я думаю, на некоторые вопросы совершенно неожиданные ответы получить – это ж какие последствия будут. Оно даже рискованно – правду-то знать о нашем с вами истинном положении и роли в этом хаосе. Тем более концы с концами, как вы говорите, пытаться сводить, искать закономерности, делать обручи из всех этих замысловатых витков, весьма далеких от пресловутого подобия спирали, что нам иные художники рисуют по заданию историков, политиков и прочих, в том числе религиозных, деятелей. И все ведь может оказаться не таким стройным и закономерным, каким вы ошибочно представляете. Может быть поэтому и никак не свести, как ни пытаетесь, эти ваши концы с концами – между жизнью нашей и тем, что в заповедях с пророчествами вычитали, то есть найти четкие места соприкосновения, ну и во всем прочем разобраться. Так и будет всегда – вокруг да около и ничего конкретного.

– Да, приходится согласиться. Нетути иной раз сил железо это в обручи, действительно, сгибать, как не старайся. И как же тут эти несуразности наши тогда идеально объяснишь. Вот, к примеру, в одной книжице вычитал: не убий, пишут. А война? Там ведь такое… Опять же рабство явно не осуждается. Да ладно, тут примеров и мелких и более крупных – жуткое количество. Хотя иной раз удивляешься, заряжаешься адреналином – гляди-ка, нашел. Тут-то вот совпадает с притчами или писаниями древними, все объясняется. Даже успокаиваешься на время, мир в душе наступает.

– Ну, это само собой, примеров и таких действительно – пруд пруди. Иначе и быть не может.

– Слава Богу, хоть что-то приобретает вид некой законченной конструкции.

– А часто ли, уважаемый, к Господу Богу обращаетесь? Ну, с просьбами какими-то или вопросами. Вот, вы ведь представитель уважаемой профессии. Но, однако ж труд… Не каждому по плечу или, скажем, по спине. Иной раз и тяжело становится, силы покидают. А где их взять? У кого попросить?

– Так это – каждый день. Хоть и в церковь, каюсь, хожу редко, а в целом – подвержен я, по секрету скажу вам, уважаемый Виктор Тимофеевич, целиком той самой идее, что над нами всеми Господь Бог стоит, правит, и от Сатаны – противоположной силы – пытается отвести. Эта схема из книг старых вырисовывается. Хотя делается сие не напрямую, а как бы нам шанс завуалированный подбрасывается – чтобы самим разобраться и правильный путь найти и таким образом пройти своего рода некий эволюционный путь. Другое дело – как мы используем данный шанс и как понимаем намеки и тайные знаки – зарубки, так сказать, еле заметные на деревьях этого леса дремучего, куда нас занесло. Вот я и пытаюсь…

– Вот как? Впрочем, многие так приблизительно и представляют весь этот порядок. Тем более времена уже не те. Ясно дело – одним материализмом и слепой эволюцией всего не объяснишь. Чаще стали к Богу обращаться с просьбами. А иные – вот ведь до чего дошли – у самого Сатаны индульгенции просят, так-то оно. Только вот насчет конкретных этих двух сил – полярных, противоположных – вы считаете, этим все и объясняется? А как вы думаете, может ли что-нибудь еще определять нашу с вами судьбу. И вообще, в том ли мире мы с вами находимся, о котором читаем и думаем? Может быть мы из другой, так сказать, оперы. Там где-то – да, действительно, Бог и Сатана и все прочее. А оказывается это к нам с вами не относится. Этот мир не здесь, а где-то в другом месте. Мы просто по незнанию, не догадываясь, не к тому с просьбами и молитвами обращаемся. И здесь у нас, скажем, свои начальники, своя вселенная. Так что мало ли, что в книгах написано. А ежели они касаются тех – других, а не нас? Ну к примеру – вы Герман, поете арии на сцене оперы, да так увлеклись, что забыли о том, что происходит за сценой, что вас и зовут по-другому, и живете вы на самом деле в простой хрущевке, ни эполетов, ни бакенбард. Ну, почему бы нет? Ну, а на сцене-то кому вы подчиняетесь? Там ведь бог – режиссер, библия – сценарий… У кого же тут милости просить? А в жизни – опять подчиняемся кому-то другому.

– Ну, милейший, вот тебе и раз… То есть… вам… и раз… Это уж, я не знаю, фантазии какие-то и, прямо скажем, странности в некотором роде. Извиняюсь, конечно. Хотя, интересно…

– Нет, нет. Ничего, повозмущайтесь. Ваше право. Нормальная человеческая реакция. Это моя проблема. Я ведь тут как бы случайно. Мало ли что посторонние болтают… То есть… Да, ладно, оставим, пустое. В общем, не стоит все воспринимать так эмоционально. Забудьте на время. Устали ведь с работы. А, кстати, почему вы говорите, профессия – грузчик? Есть хорошее словцо – логистика. Новейшая терминология. В старых своих книжках не найдете. Культурно звучит. Поищите на досуге в словарях. Слово как слово, а многое меняет. Может оно вам настроение поднимет, и собственное отношение к самому себе изменится, встанет на другой уровень. Ой, заболтался. Пора уже… А ведь, милейший, кто знает, может мы еще с вами встретимся, тогда и потолкуем обо всем.

«Ну прямо Воланд из того известного сериала – другого не скажешь. Логистика… Однако не лишен приятных черт, и вовсе не хмурый. Что у него там против божественной теории мироздания? Не пытается ли язычество пропагандировать? Там ведь не Богу, а предметам различным поклоняются», – подумал Владимир Ильич, не замечая, что Виктор Тимофеевич все еще оставался на месте и некоторое время провожал веселым взглядом его – усталого от грубой работы и нагруженного хаотическими мыслями грузчика, нерешительно пересекающего трамвайные пути.

Ночью, несмотря на физическую усталость, Владимир Ильич не мог долго уснуть. Философский настрой на некоторое время почему-то как рукой сняло. Оставшись с самим собой наедине и сбросив под кровать, словно одежду, весь ворох непосильных, хоть и мудрых мыслей, он примитивно рассуждал о последних событиях дня, вспоминая пожилого незнакомца, фамилию которого не знал – забыл спросить. А имя-то было самое обыкновенное. И говор, вроде, простой, доступный, а не пойми, что наплел, – думал он. Нет, все. Завтра напьюсь и жену побью, как раньше, как всегда. Надо быть как все. А то задумался, понимааш ли. Истину захотел узнать. Кто ты такой? Где, типа, мое я? Да чего его искать? Грузчик ты. Вот кто. Логистика, блин. Ну и отдыхай, делай то, что тебе положено в жизни. Напейся апосля работы и жену поколоти как следует. А то радуется она, что пить перестал, книжки читает… Володенька, миленький. Наденька, золотцо мое. Тоже мне Крупская нашлась. Господи, жар-то от нее какой идет, чистая печка. Энергии – хоть отбавляй. А тут после работы приходишь… Да и возраст – не восемнадцать. Вот ведь, хватило ума у моих родителей Володей меня назвать. Наденька, Володя. Курам на смех. Господи, опять я про это… Эх, ремонт бы в квартире сделать. Потолки – вон уже… Даже в темноте пятно это проклятое видно. Тьфу ты, черт. Господи, сделай так, чтобы я уснул наконец. А проснулся – потолок уже того, белый. Ну и стены заодно, чтоб обои были красивые. Цветастые.

Утром, однако, ночные Володины сомнения и решение вернуться в примитивное свое прежнее состояние снова рассеялись словно туман. Тяга к самосовершенствованию чуть ли не удвоилась. Но не смотря на проявляющийся последнее время внутренний подъем и некоторое изменение в интересах, образе жизни, даже психических особенностях, фактически Володя все еще оставался грузчиком – представителем несложной физической профессии, но в голове его закрутилось-завертелось новое модерновое словечко – логистика. Действительно, как-то стало приятней на душе. Надя, его супруга, работала воспитательницей детского сада. Супруга, но не соратница, ибо занималась иным делом. Кроме того, в отличие от Владимира, она не имела знаменитого отчества. Если бы отец ее звался Константином, то брак, возможно, и не состоялся бы. Это уж было бы слишком смешно. А для Володи – просто оскорбительно. Он еще помнил свою школьную кличку – Мавзолей. И это далеко не все – чего только из-за своего имени Володя не натерпелся от своих злых и ироничных сверстников в детстве. Надя про это больное место знала, боялась случайных намеков. Звали ее, к счастью, всего лишь Надеждой Дмитриевной. И фамилия простая, Овсянникова. Тут, правда, возникает спорный вопрос, нет ли намека на супругу великого вождя? Ибо ежели знаменитая фамилия происходит не от слова крупа, а имеется ввиду круп лошади, то получается, что Надежда Дмитриевна тоже носила лошадиную фамилию. Детей у супругов не было – опять еще один намек на известную чету. Так что понятно, что любые совпадения с той сладкой парочкой из прошедшей эпохи и чьи-либо шуточки на этот счет вызывали приступы ярости у Володи, особенно раньше, по молодости. Многим когда-то доставалось даже за то, что обращались к Владимиру Ильичу простым сокращенным именем – Ильич. Жена терпела – ей в основном за Наденьку доставалось. Да, а фамилия Владимира Ильича была Левин. Так что и с этим все ясно.

Итак, последнее время не связанный заботами о воспитании детей и по каким-то иным причинам Владимир Ильич Левин стал после работы как-то чаще что-нибудь почитывать, задумываться и в сием состоянии пребывал часами. В этом смысле стал как бы спокойнее и безопаснее для окружающих. Если бы Володя на работе все время думал, читал и использовал свои извилины, готовил бы, на худой конец, революцию, то есть занимался бы интеллектуальным трудом, то, возможно, дома ему захотелось бы поделать что-нибудь иное – физическое, например, побелить потолок. Но в юношестве особого таланта для умственной работы не было, а силы – хоть отбавляй. Сейчас же, с годами, будто с неба свалилась эта потребность записаться в библиотеку, над чем-то задумываться или так просто – размышлять, сидя на диване, находить вопросы в жизни и искать ответы в книгах, одновременно отдыхая таким вот образом после тяжелой работы. Хотя отдых ли это? Или крыша, может быть, поехала? Всякое бывает. Тем более годков-то уже было под сорок. Подтягивалась и Наденька, но у нее еще было несколько лет в запасе, она и от тридцати-то не так давно оторвалась. Старики вообще-то сорокалетний возраст уважают, вспоминают с удовольствием, а молодым мысль об этой приближающейся границе – кранты, страшное дело. Женщины – они в депрессии, мечутся, тратят деньги на свежие огурцы и редкодоступные кремы. У мужчин козлиный возраст – измены, разводы, прочие плохообдуманные поступки. Гении-поэты и представители иных творческих профессий скоропостижно умирают – самоубийства, дуэли, смертельные болезни и автомобильные катастрофы. Владимир Ильич тоже в какой-то степени начинал ощущать на себе приближение этой критической красной черты, которую впечатлительные выше упомянутые личности по ошибке считают финишной лентой. Вот и стали кой-какие мыслишки залетать откуда-то в голову Владимира Ильича, словно птицы, которые не только вьют гнезда и высиживают птенцов, но и прилично загрязняют пометом и без того неглубокие извилины.

Надя огурцов не покупала. Хотя бы потому, что их не надо было покупать – овощи частенько приносил домой Володя, ибо работал грузчиком на овощной базе. Но те, что выкладывались на кухонный стол, использовались по назначению – для приготовления салатов. Ну и кремы пока покупались отечественные или недорогие импортные. То есть, была она еще ничего. Да, детей Бог не дал. Но все еще может исправиться, проблем со здоровьем как раз не наблюдалось. А пока работа в детском саду отчасти помогала заполнять ей этот вакуум. Нельзя сказать, что Наденька не радовалась переменам в муже, но последнее время к этому своему ощущению радости, кажется, стала относиться как-то более осторожней. А с недавнего времени появилась даже тревога от необъяснимости, что все это значит. Именно недавно, когда проезжала на троллейбусе мимо здания, на двери которого было написано «Психиатрическая поликлиника». И это не смотря на то, что Владимир Ильич перестал пропивать зарплату и выставлять жене напоказ натренированные физической работой кулаки и мышцы. Что же лучше – мужик как мужик и все эти бабьи слезы? Либо это нынешнее положение дел? Смотреть на появившиеся в нем странности и радоваться отсутствию тщательно загримированных пудрой синяков и припухлостей на своих орбитах? Замкнутый он какой-то стал, задумчивый и неразговорчивый. То есть говорил о чем-то, но как-то уж совсем странно, не так, как все и свысока, будто не муж и жена они вовсе. А хотелось бы по-обычному, о чем-то простом. За книжками и брошюрами жены не видит, не замечает, – вздыхала часто она про себя.

– Здравствуйте, Владимир Ильич. Видите, вот ведь, встретились-таки.

– О, э-э-э…

– Виктор Тимофеевич, – подсказал недавний знакомый.

– Ах да, конечно, конечно, помню, милейший Виктор Тимофеевич. Растерялся, видите ли, от сего приятного сюрприза. В таком неожиданном месте. Сам я, не скрою, этот общественный храм гигиены, куда люди разумные ходят с целью ухода за чистотой своего тела, весьма редко посещаю, ибо жилище, где я проживаю, хоть и малогабаритное, но оснащено соответствующими нашему времени санитарно-техническими приспособлениями. Вот только не всегда надежны эти системы, подводят нашего доверчивого обывателя. И с этим, надеюсь временным, нарушением и связана причина моего появления здесь. Супруга же моя имеет льготную возможность осуществлять подобную гигиеническую процедуру на своем рабочем месте, ежели случается иногда подобный технический инцидент. А я вот это местечко облюбовал… Позвольте листик убрать с вашего тела? От веничка, я догадываюсь?

– Где? Ах, тут на плече? Да, действительно – березовый. Прилип, мерзавец. Что ж, извольте. А впрочем, вода все смоет. Вода – она как время. Бежит все вперед и вперед. Мы ее плотиной, запрудой, русло меняем. Вроде нам кажется – обратно побежала. Но нет, это она только обманывает вас. Движется в противоположном направлении или по другому руслу, а все равно вперед, только вперед.

– Да, уж действительно, невольно подобные сравнения приходится применять в нашей с вами философии жизни.

– Ну, насчет движения – это так, к слову пришлось. Вон она в шайке-то – стоит родная.

– А и то правда. Но достаточно только опрокинуть шаечку-то вашу…

– Именно, именно. На месте не останется, побежит. А оставить – все равно испарится.

Немного посмеявшись и помыв друг-другу горячие и красные спины, мужчины договорились после бани посидеть за бутылкой минеральной воды.

– Ну вы, милостивый государь, оригинальничаете и тем самым меня самого, родного, напоминаете, – начал оживленно Виктор Тимофеевич, профессионально открывая литровую бутылку газовой воды. – Вон ведь, оглянитесь, чем люди жажду свою после-банную утоляют, восстанавливают потери жидкости и микроэлементов. Глаза рябит от янтарного цвета и белой этой пены. Но что делать, не идти же в коридор или на улицу, или в других местах искать себе подобных.

– Да уж, действительно. И правда, других таких, как мы с вами, нет в поле зрения. Наблюдательность ваша восхищает. Я ведь, признаться, даже не заметил этого пассажа – мы с вами, получается, будто две белые овечки на фоне черного стада баранов.

– Удачно. Удачное сравнение сделали, поздравляю. По сути так оно и есть.

– Да уж коль на эту тему начали, признаюсь, Виктор Тимофеевич, честно… Был и ваш покорный слуга до недавнего времени едва отличим от этой вот, так сказать, стаи, – вздохнув произнес Владимир Ильич и чуть заметно покраснел. – Но с этим уже все, покончено. Этот вагон, заполненный тяжелыми камнями, мы отцепили на ходу. И теперь ничто уже не может задержать путь наш праведный, – добавил он с оптимизмом, и румянец тотчас исчез.

– Ну что ж, я просто без слов. Это ведь не каждый на такое способен. Вот вы говорите: камни. А я думаю, что отцепили вы вагон не только нагруженный тяжелыми валунами.