Бухта половины Луны

– Сколько же тебе говорить… – первый стащил перчатки. – Дрыхни, где хочешь, только чтоб к утру я тебя тут не видел!

Светофорная шапка качнулась. Оборванец достал из нагрудного кармана мятую сигарету и воткнул в рот.

– Ты посмотри на него! – присвистнул второй мусорщик. – За кофе не сбегать? – он сложил руки на распирающем спецовку животе и склонил голову набок.

Ворона, бросив чипсы, принялась добывать из мятого картонного пакета попкорн. Я отстегнул велосипед.

Жуя поломанную сигарету и качаясь в попытках разлепить окончательно хотя бы один глаз, Шапка, источая перегар, перевернулся на четвереньки… приподнялся, мотнуло – устоял.

– Ставки делать будем? – первый переложил голову на другой бок и шумно втянул ноздрями воздух, пытаясь сохранять спокойствие.

Ворона, раскидав попкорн, принялась исследовать размер линялого пеньюара в блёклых розочках.

Второй уборщик тронул башмаком мятый газетный ком. Расправил подошвой заголовок:

– За тобой вон уже летят гости, – он пнул ссохшуюся газету в сторону Шапки. Тот уже почти встал.

Заголовок осветило солнце: «Они придут из созвездия Тельца!».

Шапка, сграбастав широким хватом спальник, приподнял его двумя руками и размашисто сунул в корзину из супермаркета, набитую хламьём.

– Надеюсь, чёртовы инопланетяне не будут так мусорить! – первый натянул перчатку и оглядел переполненные контейнеры.

Второй удручённо кивнул, соглашаясь.

Постоялец мусорного отеля, бормоча, тронул свой нехитрый транспорт и заковылял вниз по улице, сплюнув поломанную сигарету под ноги.

Ворона, распираемая гордостью за находку, элегантно красовалась, намотав на голову стильное неглиже.

Я вывел велосипед на проезжую часть и, оттолкнувшись от бордюра, покатил вниз по улице.

Утро воскресного дня сладко потягивалось в окнах, пробуждаясь. Чайна-таун просыпался.

Пожилая китаянка в расшитом золотой нитью красном халате, подняв со скрипом жалюзи, открывала продуктовый магазинчик, зажатый меж архаичных трёхэтажных построек из тёмно-красного кирпича. Ржавые зигзаги пожарных пролётов нависали над тротуарами. Парень на углу возле лавки с бросовой электроникой принялся выгружать из минивэна коробки. Сухой старик в дырявой соломенной панаме орошал водой листья спаржи на лотках у метро. Из окрестных подворотен стекались к станции жители квартала и пропадали в утробе подземки.

Над всем этим витали немыслимые запахи уличных жаровен. На ходу всегда можно перехватить сочных потрошков на тонкой шпажке.

Моё внимание привлекло кафе, над входом которого иероглифы складывались из зелёных стручков фасоли. Неплохо бы и позавтракать наконец.

Внутри на плите вдоль стены в котелках торчали половники. Чаны с едой и закусками на раздаче. Дурманящий пряный аромат. Отвар из акульих плавников. Молочное желе из абрикосов. Лепешки с черемшой и ананасами. Перец, фаршированный мандаринами. Осьминог с ростками бамбука. Разварные трепанги и мидии с сыром. Тефтели из креветок. Тофу и грибы в кунжуте. Всё благоприятствовало лёгкому перекусу! Фруктовый шербет на десерт. Печёные яблоки в карамели. Жареные бананы в сахарной пудре. Пироги с ежевикой и кукурузные печенья. Пирожные. Пышки. Пончики. Мучные рогалики и рисовые бизе. Хрустящие булочки. Диковинные ягоды в сливках. Сладкие соусы и тарталетки с розовым кремом. Умопомрачительные взвары и напитки, названия которых не в состоянии перевести даже хозяин заведения. Всё это возлежало на лотках, дразнило аппетит и за восемь долларов гуртом призывало с лихвой утолить голод. Шведский стол в китайском буфете. Эклектика глобализации.

На подоконнике у широкого окна средь цветов и карликовых сосен молодая китаянка развешивала вдоль карниза красные бумажные фонарики. Я присел неподалёку и оглядел содержимое подноса, не зная с чего начать.

Под потолком в плоском телевизоре мускулистый атлет с квадратной челюстью рекламировал курсы похудания.

Реклама сменилась кулинарной передачей.

Пышный мужчина в поварском фартуке и белом колпаке с эмблемой канала мешал в большой миске листья салата.

– Вы, наверное, уже слышали новости, Пьер? – обратилась к нему ведущая утреннего выпуска. – Что вы обо всём этом думаете?

– Что я действительно думаю, Нэнси? – певуче грассируя французским прононсом, отозвался розовощёкий повар в студии и энергично перемешал пластиковой ложкой содержимое большой прозрачной тарелки.

– Я думаю: а что, чёрт возьми, мы знаем о кухне этих пришельцев, кто бы они ни были! – он добавил майонез, блеснув логотипом.

– Может быть, не так уж и сильно она отличается от нашей. Плоды! Я с удовольствием угостил бы их вот этим лёгким «Сен-жан фин де Клер» с обязательными артишоками! Мы берём немного кунжута и протёртые орехи. Добавляем яичный соус…

За соседним столом китаец в тёмно-синей униформе автобусной компании отхлебнул чай и откинулся на стул, вальяжно свесив руку:

– Что, если они предпочитают мозги жирных французиков? – прокомментировал он и, прихватив из тарелки лепёшку, принялся разглядывать заголившиеся икры официантки на подоконнике.

К ней на помощь полезла вторая официантка. Мест за соседними столиками быстро не осталось. Я уничтожил содержимое подноса и, вернувшись на улицу, отправился в сторону Манхэттенского моста.

Солнце окончательно утвердилось над пригородами за рекой. Понизив скорость на передаче, я стал медленно взбираться на двухкилометровый горбыль. Под ногами на нижнем ярусе прогрохотала электричка. Свежий бриз с залива тонизировал и давал сил. День только начинался.

Глава 6. Нью-Йорк. Бруклин

– Бам! Бам! – раздалось два выстрела, и Доменика подкосило на мостовую.

Лапша в отчаянии выскочил из-за ящиков прямо на Багси и воткнул ему нож в селезёнку!

Да. Так вроде всё и было…

Я мысленно перемотал ещё раз назад и поставил на паузу. Картинка совпадала! Здесь Серджио Леоне и снимал свой шедевр. Арка Манхэттенского моста на западе Бруклина. Пилоны стометровой опоры на просвет.

Леон Моисеефф, уроженец Риги, слушатель Рижского политеха – автор этого проекта. Старый мост весь вибрирует, глотая нижним ярусом четыре ветки метро. Ист-Ривер богата мостами. Фантастический блокбастер не хиляет, если их не разрушить в первую очередь.

А на открытии соседнего Бруклинского моста вдруг паника, слух – мост ненадёжен! Двенадцать человек погибло в давке. Власти, спасая репутацию моста, провели по нему двадцать слонов из местного цирка «Барнум энд Бэйли». Хиляет!

«Я горд

вот этой

стальною милей».

Бедняга Щен был столь погружён в свои губительные чувства, что спутал Гудзон и Ист-Ривер. Не столь важно. Главный герой в итоге бросается с моста.

Говорят, в одной из опор нашёл покой рабочий, свалившийся по пьяни в жидкий бетон.

Острова в бухте: Свобода. Эллис. Говернорс. Торчит одинокий маяк на проходе.

Эйфель был, возможно, эротоманом. Чулок – Парижу. Даму с факелом – в подарок за океан. Американцы в ответ подарили французам точную копию.

Свобода! В детстве в библиотеке – подшивка «Крокодила» за десять лет. Ни одного номера без американской статуи Свободы. В подписях к картинкам она неизменно берётся в кавычки. Тысячи фантасмагорических исполненных ужасом образов «Свободы» сопровождают все выпуски.

Вот зловещая колючка на голове этой отталкивающей истеричной женщины угрожающе нависла над негритянским бедняком, пытающимся спрятать от неё свою перепуганную семью. Кулаки ярости сжимаются от желания защитить их от беспощадной ведьмы. Листаем дальше. Вот своим факелом она поджигает очаг мировой войны и дома простых тружеников села Анголы. Вместо Декларации независимости она нежно прижимает к груди ядерную бомбу, другой рукой безжалостно швыряя в Камбоджу и Вьетнам смертоносные «Першинги» и «Томагавки». Мир горит в пожаре империалистической войны. Вот каменной ступнёю она разбивает в прах на мелкие кусочки: «Права человека»! На её плечах, словно на лошади, восседает пузатый монополист с сигарой. Закусив удила, она издевательски гогочет над непосильно страдающим рабочим классом всего мира! И теперь здесь на берегу Нью-Йоркской бухты довольно сложно избавиться от иррационального лёгкого холодка при виде этой исполинской фигуры – советская пропаганда была крайне убедительна в своих образах.

Остров Эллис в дымке. Первой под звуки фанфар пересекла границу нового иммиграционного центра пятнадцатилетняя ирландка Анни Мур. Официальные поздравления и десять тысяч долларов от властей в подарок. Всем остальным круги ада. Потоки иммигрантов. Депортации. Самоубийства после оглашения решений. Процедура проверки для каждого – до пяти часов. Сначала на второй этаж по длинной лестнице. Запыхавшихся и хромых – домой. А вдруг туберкулёз!