что там за ближайшим углом!
А там, скажем, озеро Нарочь:
махнёт тебе серым крылом,
поманит тебя из-под спуда
всех лет твоих – гладью слепой…
Ты, озеро Нарочь, откуда,
и что теперь делать с тобой?
Я чай заварю себе на ночь
и стану всю ночь горевать,
что не был на озере Нарочь,
что в этом-то и виноват,
раз жизнь – пусть без умысла злого -
на тридцать каком-то году
вонзила в меня это слово
как страсть, как стрелу, как звезду.
* * *
Ничем не тревожа дремучую глушь естества -
сомнением даже, не то что грозою, пожаром! -
гуляйте бесславно, мои городские слова,
по каменным неплодородным своим тротуарам.
У города хватит соблазнов и хватит утех,
чудных безделушек – увлечь, ослепить, одурачить!
На тонкой тесёмочке жёлтый качается грех,
и серую бред напоказ выставляет невзрачность.
Посмотришь-посмотришь на это – да спрячешься в плащ,
но, встретив там белое облако, выглянешь снова
и скажешь себе: сумасшедший, вот тоже ведь блажь,
какое там облако… что за нелепое слово!
* * *
Оттого, что я не с Вами,
оттого, что я с другими,
я ношу иное имя -
Вам известное едва ли,
я ношу, скитаясь где-то -
обходя дороги наши -
плащ, наброшенный иначе,
и берет, не так надетый.
Впрочем, кажется, берета
вовсе нет – и так неплохо,
но через соломку вздоха
я тяну иное лето -
где холилось, где бывалось
сутками, а то и больше,
где шепталось слово «Боже»,
перед тем как целовалось,
где шепталось слово «позже»,
перед тем как расставалось…
где ходилось, где бывалось,
где всё сразу удавалось!
Там дожди лились – и Ною