В правом нефе

Во-первых, она направлена на формирование церковного сознания. Человек не остаётся один на один со своими проблемами; он знает, что Святой Дух существует в реальной Церкви, которая может помочь ему как ответами на вопросы, так и подсказками для поиска правильных ответов. У Церкви есть вечное учение, которое отражено в Катехизисе; и ты всегда можешь к нему обращаться; можешь размышлять, почему Церковь считает именно так – и идти спрашивать у священника или обсуждать с друзьями, но помня, что написанное – не случайные философские фразочки, а вечные христианские истины, нашедшие свои формулировки, отточенные двухтысячелетним опытом Церкви.

Во-вторых, человек учится использовать своё мышление – именно использовать мышление, а не лелеять гордыню, подставляя результаты своего случайного опыта на место универсальных ответов. Он будет понимать, что главное в Церкви – найти истину, а не придумать совпадения со своими субъективными представлениями о прекрасном. Церковь показывает полноту истины; человек же зачастую замечает лишь некоторые стороны действительности. Опыт человека ограничен; опыт Церкви целостен. И разум стремится к охвату всей картины; к поиску ответов, исходя не из временных, конкретных, сиюминутных оснований, а из общих, универсальных принципов. А их нужно учиться применять. В Катехизисе не будет ответа, как относиться к конкретной войне или к конкретной революции – но там будет описано, как выстраивать своё отношение к каждой новой войне и к каждой новой революции; и эти отношения могут совпасть, а могут быть разными. В Катехизисе будет описано, что такое добро и как оценить добрый поступок: но в нём не будет рассказано всё то, что ты знаешь про твоего соседа, и тем более не будет рассказано о том, что ты про него не знаешь. Но он поможет тебе принять правильное решение в выстраивании ваших взаимоотношений. Он не застрахует тебя от ошибок. Но он расскажет тебе про исповедь и прощение.

И человек научится сам находить правильные ответы даже тогда, когда Катехизиса не будет под рукой.

Психологические проблемы активного участия в Литургии и понимания богослужения

1

К сожалению, психология для Церкви не является актуальной наукой. Вернее, ссылаются на неё много; но, во-первых, чаще вспоминают сомнительные психотерапевтические практики, эффективность которых не доказана, а результат зачастую вполне далёк от того, что должно желаться верующему христианину, а, во-вторых, это психологическое знание применяется при обсуждении обычных психологических проблем людей, а не именно специфически церковных.

При анализе же вопросов, связанных с церковной жизнью, мы до сих пор сталкиваемся с ригористическими утверждениями «человек должен» безо всякого понимания того, что это «должен» базируется на «может», «способен»; с отрывом человека от его телесной природы и апелляциям исключительно к его духовной стороне.

– Вам не нравится, что девушки ходят в храм в слишком коротких юбках? Отвернитесь и думайте о духовном!

– Вас возмущает изображение Спасителя из болтиков и шестерёнок? Лучше думайте о вселенской любви!

– Вы хотите возвышенной музыки и художественной живописи? Любуйтесь пустотой стен, чтобы не отвлекаться от созерцания вечной истины!

Забывание простого факта, что человек есть человек со всеми своими органами чувств, свойствами памяти и мышления, возрастными особенностями и никуда не девающейся зависимостью от социальной среды часто приводит к мифологическим ожиданиям, которые постоянно всплывают при обсуждении множества вопросов. Да, разумеется, человек способен действовать вопреки своей телесности, человек даже способен жертвовать жизнью за убеждения, но для этого он должен пройти долгий путь развития, которое происходит в как раз в процессе опоры на телесное, на психологическое. Любая внутренняя способность (восприятие, мышление, эмоции) появляется через овладение внешними знаками, путём знакового опосредствования, что было открыто в психологии ещё в 20-е годы прошлого века. Поэтому психолог обсуждает не цели («как бы хотелось, чтобы все люди…»), а средства их достижения, эффективность которых будет не просто случайна для небольшого количества избранных, а применима к большинству людей.

2

В данном разговоре я не буду касаться никаких богословских вопросов, так как не являюсь специалистом в богословии. Я буду говорить только о психологии. О психологических проблемах активного участия в Литургии и понимании богослужения. Эти проблемы часто связаны с рефлексией литургической реформы, когда богослужение было переведено на народные языки как раз с целью большего понимания происходящего Народом Божьим и увеличением активного участия прихожан в священнодействии. В этой области количество мифов и предрассудков, вытекающих из оторванных от реальности представлений о психологии человека, огромно; и это приводит к тому, что несущественное ставится во главу угла, мешая пониманию реальных проблем и их продуктивному решению.

И первая ошибка происходит из очень странного понимания активности, противоречащего принятому в психологии.

Можно понимать активность, как внешнюю, физическую. Но психологическая активность предполагает, во-первых, субъектность действия (то есть человек сам ставит цели, сам определяет средства их достижения) и, во-вторых, индивидуальность (то есть отличие твоей деятельности от деятельности других).

Если люди долго ходят строем, мощно впечатывая ступни в песок и иногда переходя на бег приставными шагами, то мы, несмотря на то, что шагающие и бегающие интенсивно потеют и потирают усталые мышцы, не можем вести речь об их активной позиции.

Если люди хором поют у костра одинаковые песни и автоматически подхватывают знакомый припев, когда он вдруг оборвался в радиотрансляции, или все вместе договаривают на автомате за произносящим концовку анекдота, то мы не можем вести речь об их активности, сколько бы ни была реально хороша эта песня или сомнительно завершение анекдота.

Если люди мгновенно по команде принимают упор лёжа, то они пассивны, хотя и выполнили приказ в доли секунды.

Это не означает, что совместные одинаковые действия всегда плохи: македонская фаланга прошла до Инда. Но не за счёт активности участников, а как раз за счёт их пассивности и подчинения своему гениальному полководцу. Это не означает, что при исполнении хором песен человек всегда не активен: ему может действительно нравиться эта песня, он может петь её вполне осознанно, он даже может справедливо считать, что именно совместное исполнение придаёт данной песне необходимую по смыслу мощь – но чтобы доказать наличие такой активности конкретного человека требуются её дополнительные проявления и средства их обнаружения.

Активность всегда связана с пониманием: пониманием того, что делаешь. И идея Суворова, что «каждый солдат должен понимать свой манёвр», требовала развития активности конкретного солдата, так как в русско-турецких войнах и на Сен-Готарде мало было железной македонской дисциплины.

При этом понимание не заключается в бубнеже наизусть пункт за пунктом в правильном порядке устава караульной службы. Солдат может вообще не уметь читать, чтобы самостоятельно правильно среагировать на штатную, а тем более внештатную ситуацию. Он должен как раз понимать эту ситуацию целостно, понимать её смысл, суть, понимать исключения.

Если человек выучил наизусть «Евгения Онегина», значит ли это, что он его понял? Не очевидно. А аплодирующие на концерте Высоцкому в Париже французы, не знавшие русского языка – значит ли это, что они ничего не поняли и хлопали из вежливости? Неизвестно; вполне возможно, что они смогли понять самое главное – то, что уже утерялось при сотом прослушивании соотечественниками Высоцкого.

3

А теперь, определив понятия, перейдём к нашему участию в Литургии – активному участию.

Если люди хором повторяют какую-то молитву еженедельно под одну и ту же мелодию – означает ли это, что степень активности их участия в Литургии выше, чем у тех, кто индивидуально молится на своей скамейке в то время, когда священник у алтаря шёпотом читает тайные молитвы? Разумеется, нет. Даже если они начнут хлопать в припеве псалма или браться за руки при чтении «Отче наш». Обратите внимание: я не сказал, что эта степень активности точно ниже. Я просто говорю, что пока у нас нет никаких оснований говорить об активности этих людей. Чтобы доказать, что они активны, нужно обнаружить, что прихожане реально понимают смысл своих литургических действий – причём именно тот, который вкладывается в Литургию Церковью.

Поэтому я предлагаю простой тест.

На каждой Мессе латинского обряда произносятся слова «Исповедую перед Богом всемогущим и перед вами, братья и сёстры…» И потом: «Поэтому прошу блаженную Приснодеву Марию, всех ангелов и святых и вас, братья и сёстры…» Вот скажите, если мы в жизни к кому-то обращаемся и тем более о чём-то его просим, то что мы делаем сначала? Разумеется, поворачиваемся к нему, смотрим на него. А теперь вспомним, что мы делаем во время Мессы, когда просим братьев и сестёр молиться о нас. Подавляющее большинство (не 51%, а практически все – я за церковную жизнь видел только два исключения), произнося текст молитвы, продолжает оставаться в том же положении, что и раньше, и смотрит в спину впереди стоящего либо в сторону алтаря и священника. Но ведь те, кого мы просим, вокруг нас! Значит, если это не абстрактный текст, обращённый ни к кому, а реальная просьба к братьям и сёстрам по вере, то логично обернуться к ним, посмотреть на них. А если мы этого не делаем, то никаких подтверждений, что мы понимаем происходящее на Литургии и произносимое ежевоскресно, увы, нет.

Но так как многие убеждены, что если я знаю словарное значение каждого произносимого слова, то значит и понимаю происходящее, то и мысли не возникает, что Литургия нуждается в понимании, несмотря на «понятность» текста. Разумеется, есть исключения. Разумеется, есть те, кто читает книги отца Томаша Кветеня или кардинала Люстиже, чтобы лучше понять Мессу. Только сама Месса не подталкивает к этому; она создаёт иллюзию понятности.

4

Когда служение Литургии, вопреки Конституции Второго Ватиканского собора («Sacrosanctum Concilium», 36, §1), было повсеместно переведено на народные языки, то возник эффект ровно противоположный ожидаемому. Благое намерение, что теперь Литургия станет понятнее, превратилось в подспудное, часто не проговариваемое вслух, но проявляющееся в реальных действиях убеждение, что она уже понятна и, значит, её долгое, кропотливое, трудное понимание Народом Божьим особо и не требуется. Кто у нас регулярно занимается литургическим образованием прихожан после «курса молодого бойца» на катехизации? Знаю одного священника (правда, не латинского обряда); знаю одного мирянина, выпустившего книгу о Пасхальном цикле (его все знают) … А кто ещё: систематически, регулярно, считая это важным делом, так как в Литургии совершается дело нашего искупления? Наверное, есть, но точно не все, не большинство, не часто…

Когда Литургия служилась на латинском языке, у прихожанина мысли не было, что он понимает всё; сам язык свидетельствовал о том, что здесь остаётся тайна. При этом смысл Литургии мог быть так же ясен для верующего, как был бы при участии в Литургии на русском, чешском или французском. Когда мы оказываемся в другой стране или на Мессе в англоязычной группе, мы же понимаем, что происходит? На итальянской Мессе мы же понимаем, что сейчас Церковь участвует в совершении бескровной Жертвы? На венгерской мы догадываемся, что в этот момент возвещаем смерть Господа, пока Он не придёт, и возобновляем Завет Господа с людьми? На французской мы уверены, что на наших глазах происходит величайшее чудо Пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христа-Спасителя? Так же и на Мессе на латинском языке люди были в курсе этого. (Или не были, как могут и не быть в курсе католики, участвующие в русскоязычных богослужениях и читающие этот текст). Просто вопреки убеждению некоторых людей, что «раньше всё было на латыни, и как же люди жили…», на латыни было не всё: Библия была переведена задолго до Второго Ватиканского собора, бессчётное количество книг существовало на всех языках веками, проповедь произносилась на родном языке (и это было обязательным требованием ещё Тридентского собора), в воскресных школах разговаривали так же, как дома – ну и молились люди Господу об урожае, об излечении от болезней, о горестях и радостях на родном португальском, польском или китайском.

Степень понимания происходящего на Мессе ничуть не увеличилась с переводом Литургии на «понятный» язык. Раньше верующие знали, о чём говорится в постоянных, несменяемых частях Мессы – так же и сейчас (знать содержание «Pater noster» и «Sanctus» так же легко, как и на родном языке; понимать их смысл так же сложно или просто на любом). Раньше верующие не понимали (и даже не слышали) молитв священника, распевая проприй или молясь в это время индивидуально (то есть самостоятельно, активно). Сейчас верующие слышат слова священника на родном языке, но вот, положа руку на сердце, какой процент прихожан слово за словом следит за этим текстом, а не думает в это время о своём – сакральном или светском? И это не характеризует их дурно; это норма психологии восприятия.

Но всё равно мы постоянно сталкиваемся и в интернете и в реальной жизни, например, с высокомерным обсуждением католиками особенностей византийского обряда Русской православной церкви, в котором молятся на церковно-славянском языке: мол, мы понимаем всё, а они бормочут заклинания… Правда, часто ровно те же самые католики с одобрением относятся к харизматическим практикам, в которых присутствует «говорение на языках», в которых уж точно ни языка никакого нет, ни понимания…

5

Когда мы попадаем в иллюзию «понятности», мы прекращаем развитие своего понимания. Какие слова чаще всего повторяются хором прихожанами на Мессе? Многократно «и со духом твоим». Сколько раз я просил мирян объяснить, что означают слова эти – и практически всегда вгонял вопрошаемого в некий ступор. Люди, для начала, не всегда могли сразу решить: это о священнике или о Духе Святом. А если мы говорим священнику «и со духом твоим», то что есть этот «дух священника»?

Открываем текст воскресной Мессы, читаем: «Хвалим Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе, славословим Тебя, благодарим Тебя». Какое число наших католических знакомых сможет внятно развести смыслы слов «благословляем», «поклоняемся» и «славословим»? Надеюсь, что никто хотя бы не скажет, что «славословить» – это говорить слово «слава»… Значит ли это, что если бы «Gloria» пелась на латинском, то она была бы понятнее? Нет, конечно. Но у нас, как минимум, не было бы иллюзии, что мы это полностью понимаем.

«Во хвалу и славу имени Своего»? Интересно послушать версии о хвале и славе посещающих Мессу на понятном языке…

Это я «Символ веры» пока не взял…

Кстати, кажется, никого особо не мучает, когда время от времени «Господи, помилуй» поётся на непонятном и неродном греческом…

А Евхаристические молитвы? Мы понимаем их текст? Да можно ещё конкретнее спросить: а многие знают, о чём говорится в Евхаристической молитве, которую слышат раз в неделю? А многие ли, выходя с Мессы, скажут, какая сегодня была Евхаристическая молитва? Если брать изменяемые части Мессы, то, в лучшем случае, кто-то вспоминает, какой был псалом (и вспомнит далеко не большинство), и немножко, про что были чтения, – и то, если они комментировались на проповеди (поэтому ветхозаветное чтение помнится очень редко – даже сразу, выйдя с Мессы в притвор храма). И о чём просили на молитве верных…

И это не вина ничья – это просто законы человеческого восприятия: знакомое, понятное, повседневное меньше обращает на себя внимание и меньше запоминается. А как раз то, для чего требуется приложить усилие, для чего требуется напрячь свои способности понимания (то есть стать активными), и привлекает внимание и запоминается лучше.

Где больше моей активности: когда я слышу чтения на родном языке или когда я, зная, что Месса на языке ином (во время поездки в Испанию, например), должен заранее найти, какое чтение будет, скачать (распечатать, открыть ресурс в телефоне)?

Когда я лучше понимаю текст: когда слушаю чтения в едином для всех темпе да ещё с не всегда хорошо поставленной дикцией и иногда с иностранным акцентом или когда слышу чтения на непонятном полностью языке, но параллельно перечитываю в своём темпе ясно напечатанный и подготовленный мною заранее текст (и даже заранее прочитанный)? Наверное, кто-то уже обрадовался, подловив меня: в первом же случае понимание затруднено, а, значит, хотя бы активности больше. Да, если я не расслышал прочитанного на Мессе, то могу проявить активность и, придя домой, найти текст. Но какой процент будет это делать, когда Месса уже совершилась? Да и важные смыслы Литургии Слова, которая должна была меня подготавливать к Литургии Евхаристической, уже утеряны. Поэтому ценнее активность до Мессы: когда я ищу заранее текст, так как знаю, что понимание его – зона моей личной ответственности.

Иногда на это возражают, что не все же так поступят – и что тогда? Они останутся совсем без понимания? Ну, я уже намекал, что суть понимания происходящего зависит от катехизации, а не от языка Литургии. Кроме того, если вечно принижать человека, приспосабливаясь не к его немощи, а к банальной лени, то и от ежевоскресного посещения Церкви толк будет небольшой – а нам же потом в миру жить со всем наработанным инфантилизмом и духовной пассивностью. Но, если требуется, раздать нуждающимся распечатанный перевод чтений – не глобальная проблема в наше время.

6

Служение Литургии ни на каком языке, разумеется, не является дурным делом; плохо то, что Литургии на родных языках приписывается то, что она дать не может: увеличение активности и понимания, – тем самым как бы выводя за рамки действительной необходимости большую работу, направленную на развитие реальной активности и самостоятельности прихожан; развития их литургической культуры и понимания происходящего на Литургии.

Что может помочь человеку начать путь реального понимания, истинного погружения в те смыслы, которыми насыщена Литургия? Чтобы ответить на этот вопрос, надо просто вспомнить, в каких ситуациях обычно начинается процесс понимания? В тех, в которых его отсутствие очевидно; когда сама внешняя сторона события, явления предъявляет нам сложно организованное содержание.

Стихи нарушают законы обыденной речи – и именно поэтому про настоящие стихи люди реже рассказывают, кто что «правильно понял», потому что ясно, что хорошее стихотворение затрагивает смыслы, нуждающиеся в расшифровке, никогда не заканчивающейся. Стихи же, похожие на прозу (без символики, без сложных метафор, без неожиданных ритмических находок), можно петь хором под балалайку, но никаких новых откровений они нам не принесут. Обсуждать «иронические детективы» можно, если уж совсем нечего делать; обсуждать Гёте или Битова необходимо, если хотим не свои смыслы подставить в их тексты, исходя из нашего ограниченного опыта, а обогатиться смыслами новыми.

Символически-насыщенное пространство храма и его убранства, музыка, несходная с обыденной, иконопись с её собственными законами – всё это те самые внешние знаки, через интериоризацию которых (извините за профессиональный термин), присвоение, расшифровку и понимание человек не просто узнаёт новое, лежащее за пределами бытового опыта, но и в этом процессе развивается сам, развиваются восприятие и мышление, которые потом будут определять нашу жизнь за пределами храма. Это как раз и есть те языки, которые реально рассказывают о вере – настоящей, глубокой, насыщенной, жизненной, проникающей в потаённые уголки души. Сводить человека переживающего к человеку буквенному – упрощать духовную жизнь. Примитивизировать окружающее пространство значит примитивизировать человека, отказать ему в развитии, отказать в доверии к его потенциалу, оставить один на один с собственной случайно сложившейся субъективностью.

Понимание Литургии происходит не на Литургии. Оно происходит в процессе катехизации, общения, самообразования. И если мы хотим, чтобы люди (мы) лучше понимали Литургию, которая является сердцем нашей веры, то нужно не лёгкие пути искать, чтобы отмахнуться от реальной проблемы (чем и является, к сожалению, перевод служения Литургии на родной язык), а думать, как организовать катехизацию, общение между прихожанами и их (и своё) самообразование, чтобы всемогущий требовательный Бог не воспринимался как ветхозаветный пережиток, Господь наш Иисус Христос как «клёвый пацан», храм как место для тусовки и посиделок за кофе, а Литургия как… как каждому придёт в голову, исходя из своих желаний.