Сотник. Не по чину

– Из Погорынских, ваша светлость, земли нашего воеводства лежат промеж Горыни и Случи.

– А муромским Лисовинам вы кем приходитесь?

«Опаньки! А что, в Муроме тоже Лисовины есть? Нет, мать бы рассказала… Проверка! Блин, ну, началось путешествие по минному полю!»

– Не осведомлен, ваша светлость. Известная мне близкая родня у нас только в Турове, в Пинске и в Клецке. О муромских Лисовинах не слыхал.

– А я вот о клецких Лисовинах не слыхала, хотя всех там знаю.

«Ну, стерва, вот тебе еще один подзатыльник!»

– В Пинске и Клецке не Лисовины – Святополчичи.

* * *

Еще ТАМ, читая труды Гумилева, Михаил Ратников выстроил для себя (возможно, и неправильно) понимание того, почему столь трепетно относились аристократы, да и вообще дворяне, к своим родословным, почему своим происхождением гордились даже бастарды титулованных особ. Видимо, все началось еще в скотоводческих культурах, когда люди эмпирическим путем поняли законы наследственности. Знание это не потерялось с веками и в средневековье стало основой сословного обособления правящего класса и построения генеалогических древ.

Поначалу практика подтверждала правильность такого подхода: родоначальниками аристократических родов в подавляющем большинстве случаев становились пассионарии, а их потомки наследовали этот признак. Вот только не знали предки, что пассионарность из доминантного признака со временем может стать рецессивным; как говорится, «кровь разжижается». Да и условия жизни этому способствовали: когда обязанность скакать верхом в доспехе, размахивая чем-нибудь смертоубийственным, меняется на необходимость крутиться в придворных интригах, пассионарность становится не достоинством, а недостатком – хитрозадые «субы» и пассионарии низших уровней начинают выигрывать у принципиальных, а потому предсказуемых, пассионариев высших уровней.

Вот так и получилось, что во время Великой французской революции толпы аристократов вместо вооруженного сопротивления покорно шли на гильотину, а во время Гражданской войны в России во главе Белого движения не оказалось никого из великих князей или иных представителей самой высшей знати – либо эмигрировали, либо пошли под нож, как бараны. Да и вообще, вырождение европейских королевских и императорских фамилий стало «общим местом», не вызывающим сомнения.

Но ЗДЕСЬ, на Руси XII века, «качество крови» все еще имело важное, в некоторых случаях – решающее значение. Кровное родство с Рюриковичами могло запросто оказаться важнее, чем ум, энергичность или заслуги. Да, разумеется, свой статус требовалось подтвердить делом – XII век еще не то время, когда происхождение могло компенсировать слабость, как физическую, так и духовную; но и право на такое «подтверждение делом» человек получал прежде всего благодаря происхождению. Вот об этом-то своем праве и заявил Мишка всего одним словом: «Святополчичи».

В тот момент оно показалось ему необходимым, но оно же и стало тем спусковым механизмом, который запустил процесс, приведший к тому, что управлять событиями так, как он привык, Ратников уже не смог – оставалось только хоть как-то удерживаться в седле.

* * *

Удар попал в цель! Мишка понял это, когда заметил, как Агафья дрогнула лицом; разговор мгновенно вышел на совершенно иной уровень: с ней разговаривал не просто отмороженный подросток, а родич единственной, кроме Мономашичей, княжеской ветви, сохранившей формальное право на великокняжеский престол. Она – женщина из соперничающей династии – была у него в руках, а он, нисколько не смущаясь, уведомил ее, что запросто может вырезать всех пленников! Разумеется, шансов у Святополчичей не было, и убийство Мономаховны тут не помогло бы, а скорей повредило, но мало ли, что придет в голову подростку, вдруг да решит, что таким образом своей родне поможет?

«Огребла, княжья морда? Что у нас следующим пунктом последует? К гадалке не ходи – умасливание и улещивание. Баба, она и в Африке баба, хотя бы и княжьих кровей».

Мишка оказался прав: в ситуации, когда любой мужчина ответил бы на вызов, княгиня Агафья расплылась в сладчайшей улыбке и, словно не придав значения его словам, просто сменила тему.

– Да, вижу, боярич, что кровей ты добрых! Это ж надо, с мальчишками пойти против матерых татей и победить! Как решился-то?

– Отроки у меня не простые, ваша светлость! – Мишка старательно изобразил, что польщен комплиментом, только вот зарумяниться не получилось. – В воинской школе выучены и в боях уже побывали, да не по одному разу.

– В воинской школе? – кажется, Агафью неподдельно заинтересовало необычное название, или все же притворялась? – Это что ж за диво такое?

– Около века назад, ваша светлость, великий князь Ярослав Владимирович отправил в Погорынье сотню ратников. С тех пор так там и живем: язычников в трепете держим, волынский рубеж стережем да по княжьему слову в походы ходим. Вот уже шестое колено воинов сами воспитываем и обучаем.

На несколько секунд улыбка Агафьи стала словно приклеенной.

«Эге, сэр, похоже, ваши догадки о том, что Ярослав Мудрый братиков почикал, таки имеют под собой основание, вон как княгиню-то упоминание о нем зацепило. Тема-то «в елку» – Ярослав тогда соперников прибрал, а сейчас, наоборот, Мономаховна в руках у родича Святополчичей оказалась. Что-то неказисто у вас, сэр, получается… сами же решили – никаких запугиваний».

Агафья быстро овладела собой и снова «надела» на лицо выражение «ну, прямо мать родная».

– И тем не менее… Благодарствую за выручку и покарание татей, боярич. Храбрость и разумность твою вижу и ценю – не всякий, ой, далеко не всякий отрок на такое способен! Я добро помнить умею и отплачу за него сторицей… и опричь выкупа!

Мишка ответил на этот заход изображением оскорбленной невинности заодно с аристократической гордостью:

– О каком выкупе речь, ваша светлость?! Защита беспомощных и наказание злодеев – святая обязанность православного воина! Требовать за нее награду невместно!

– Но и мне-то неблагодарной оставаться тоже невместно! Воздаяние за доброе дело – такой же христианский долг, как и обязанности православного воина! Неужто у тебя, боярич, никакого желания нет, кое я исполнить бы могла?

Княгиня так повела глазами, что у Мишки сами собой подобрались пальцы на ногах.

«Сэр, это просто на грани открытого предложения секса! Вы прямо-таки обязаны смутиться и покраснеть! Хотя… это вы, пожалуй, со своим цинизмом загнули слегка… Какой секс? Дамочка-то наверняка и помыслить не может, что изъявление ее милости кто-то ТАК посмеет расценить. Она-то песика дворового по голове потрепала, не более. Так что живо виляйте хвостом изо всех своих щенячьих сил – сделайте тетеньке приятное».

– Высшая награда для меня – благоволение вашей светлости!

«Тьфу! Самому противно!»

– И только-то? Да ты скромник, боярич!

– Ну, еще… – Мишка изобразил колебания и яростную внутреннюю борьбу. – Еще добрые слова вашей светлости обо мне перед вашими братьями: его высочеством Вячеславом Владимировичем и его величеством Мстиславом Владимировичем.

«А не перегибаете палку, сэр? Высочество, Величество… как бы у бабоньки ум за разум не зашел. Впрочем, новые красивые титулы для нее, что новое украшение, а для женщины это одно сплошное удовольствие. Решила же она вашим тараканам в голове подыгрывать, а тут даже и напрягаться не надо».

– М? – Мишке, кажется, удалось удивить Агафью. – Ты столь предан Мономашичам?

– Да, ваша светлость! Прошедшей зимой я так князю Вячеславу Владимировичу и сказал: «Волкодав из чужих рук пищу не берет!»

– Ты разговаривал с Вячеславом? Как это ты сподобился?

– Имел честь, ваша светлость! На празднике проводов зимы я с отроками показывал в Турове воинское учение… ну, чему у нас в Погорынье воины молодежь обучают. Его Высочеству Вячеславу Владимировичу понравилось, и он меня златым перстнем одарил!

Агафья скользнула взглядом по Мишкиным пальцам.

– А что ж подарок-то княжий не носишь?

– Я за него холопа выкупил и, окрестив, по завету Господа нашего Иисуса Христа, даровал ему волю.

– Гм… Похвально, боярич, похвально.

«Все, сэр! Можете гордиться – вы в ее глазах полный идиот. Даже неудобно как-то… Вы-то ее игру насквозь видите, а она ваши выкрутасы за чистую монету принимает. Восторженный пацан, воображающий себя рыцарем, прямо как на картинке! Пожалуй, мадам уже дозрела до убеждения, что может вами крутить, как захочет. Ох и облом ей корячится… мама не горюй!»

– Ну что ж, – продолжила княгиня тоном, от которого «поплыл бы» любой подросток, – вижу, что мы теперь под защитой, хоть и молодого, но достойного воина… и истинного боярина!

Мишка потупился и свел раздвинутые до того колени, только что пол носком сапога ковырять не принялся.

– Могу теперь ни за себя, ни за детей не опасаться.

Мишка гулко сглотнул и шумно втянул носом воздух.

– И братьям о твоей доблести и разумности расскажу, – медоточивость голоса Агафьи превысила все мыслимые границы, – и воеводу Погорынского извещу о благодарности за прекрасное воспитание сына…

– В-внука… Ваша светлость… – в последний момент удалось удержаться от соблазна подпустить слезу в голос, но кто-то из близнецов-«пажей» растроганно шмыгнул носом и негромко звякнул кольцами доспеха.