Сотник. Не властью единой

– Так, где они все? – спокойно осведомился урядник. – Пастухи эти где? Собака?

– Так, верно, испугались, что за стадом не уследили. И – в бега! – вслух предположила Звенислава.

– Ну да, так и есть, – плосколицая высунулась и закивала. – Хвал – он тот еще соня. Задремали, вот коровки-то к болотине и ушли. А с Гороя какой толк?

– Так что же они его, с собой забрали? Горой, Горой! Эй!

Велимудр громко позвал собаку и, не услыхав лая, махнул рукой:

– Вижу, не дозовешься. Ладно, приступаем к осмотру. В одну шеренгу… становись!

– Куда становись? – захлопала глазами Звеня.

– Ах, – урядник отмахнулся и смилостивился. – Забыл, вы ж не из стражи. А то бы знали! В линию вот так выстройтесь… ага… Теперь вот что. Идем от болота к пастбищу. Внимательно все смотрим. Увидите что – немедленно докладайте мне. Ясно?

– Угу…

– Не угу, а – так точно! Вперед.

Выстроив пять девчонок и двух парней цепью, урядник и сам встал на левом фланге, буравя взглядом траву и кустарники. Какое-то время все сосредоточенно сопели, неспешно продвигаясь к пастбищу… а уже от него пошли к речке… И вот тут-то уже и обнаружили кое-что.

– Ой, рубаха! – Звенислава подняла серенькую сермяжку. – Это точно – пастушонка.

– Беляна это сермяжица, – глянув на рубаху, подтвердила плосколицая… звали ее, кстати, Добровоя, или попросту – Войка.

Умная, кстати, дева – Велимудр для себя отметил. Умная и упорная. Не очень-то красивая, правда, судя по лицу – явно в родне степняки были.

– Как раз на него рубаха-то… на Беляна. На Хвала не налезет, мала.

– Хорошо, – задумчиво покивал рыжий. – И зачем он ее снял? А не на речку ли побежал? Искупаться. Жара-то… А ну, пошли, глянем…

Войдя по колено в воду, урядник остановился – задумался. Ребята тоже встали – ждали, чегой-то надумает?

– А теченье-то здесь ого-го! – поцокав языком, Велимудр потрогал воду рукою. – И водица – не парное молоко. Вполне могло ноги свести. Там у нас что – излучина? Вот и поглядим. Может, чего и вынесло?

Мертвое тело пастушонка обнаружила Войка. Ойкнула, закрестилась, позвала остальных.

Выброшенный течением труп застрял меж камнями. Из одежки – одни порты…

– Ну, да – его рубаха…

Мертвеца быстро осмотрели, но ничего подозрительного не обнаружили. Ни ран, никаких видимых повреждений, только что лицо – одутловато-синюшное. Ну, так и понятно же – захлебнулся. Ногу свело да затянуло стремниною в омуток.

– Воя… Он как, хорошо плавал?

– Да не знаю я. Не приглядывалась. Верно, как все.

– А вы что скажете?

Ребята – и парни, и девушки – дружно пожали плечами.

– Как он плавал и как жил, надо деревенскую мелкоту спросить, – покусав губы, Звенислава высказала очень здравую мысль. Так ведь правда и есть – кому из подростков есть дело до десятилетних? До всякой этой мелочи-скелочи… Никому. Неинтересно просто. – Обязательно спросим! – покивал Велимудр. – Молодец, Звеня. Ну, что? Обратно к болоту пойдем? Еще разок все посмотрим.

Если и побывали тут чужаки, то… Искать следы на мятой траве, после того как там прошло стадо… Ну-ну! Много отыщете.

– Ой, ромашка… – наклонившись, Звенислава подобрала сорванный кем-то цветок. Несколько лепестков оказалось оторвано, верно, пастушки гадали. На суженую? Бог весть… Вряд ли – возраст уж больно юн. Хотя… Самой погадать, что ли? Было бы, на кого…

– Там вон малинник примят, – обратила внимание Добровоя. – Верно, бежал кто-то…

– Так Белян и бежал. К речке.

– А зачем ему малинник мять? Ягод поесть захотелось? Хм… ну, может, и так…

Девушка сорвала с куста блекло-красную ягоду, пожевала и выплюнула:

– Тьфу! Недозрелая…

Так же вот, шеренгой, зашагали дальше к болоту.

– Какая-то телка могла туда забрести, – вслух предположил рыжий. – Пастушонок… как его?

– Хвал.

– Да, Хвал… Хвал заметил – побежал… да и сгинул в трясине! Пока второй купался… на голову свою.

Покачав головой, Звенька сверкнула глазами:

– Ой-ой-ой! Не больно ли подозрительно? Оба пастушка – и сгинули. Один в реке, другой – в трясине. Собака еще куда-то пропала…

– Так, может, и собака – в трясине? – снова предположил Велимудр.

Войка скептически скривилась:

– Ага! Как же! Так собака в трясину-то и пойдет! Разве что – за кем-то…

– Так за коровой же! Ну, или за Хвалом.

– И все ж подозрительно, чтоб собака…

* * *

Вечером, после караула, оба часовых – урядник Велимудр и унот Глузд – докладывали обо всем господину сотнику. Вернее, говорил-то один Велька, его напарнику по данному вопросу сказать было нечего.

– Ладно, Глузд, ступай. А ты, Вель, останься. С тобой мы еще договорим. Да ты садись, не стой уже.

Ратнинский сотник Михайла-боярич заслушивал часового у себя в замке, в Михайловом городке, где все было сделано так, как сотник того хотел, чтоб было красиво, удобно и вместе с тем величественно.

Задумал все Миша, а воплотил в жизнь – старшина плотницкой артели Кондратий Епифанович по прозвищу Сучок, мастер от Бога, вместе с помощником, родным своим племянником Питиримом (в просторечии – Пимкой, или просто – Швырком). Они вот с артельщиками-плотниками и выстроили здания для управления в Михайловом городке, а по сути – на выселках, в воинском лагере младшей стражи. Собственно, так выселки и прозвали, еще в те, не столь уж и далекие времена, когда парень не был сотником, однако уже имел невиданный для подростка авторитет. Нынче же, с Мишиной подачи, считалось, что «сей малый городок назван в честь тезоименитства духовного пастыря нашего иеромонаха Михаила, в успении вошедшего в сонм праведников, стоящих пред Горним Престолом».