Сотник. Половецкий след

Сиди, сиди, Ящер, под ракитовым кустом!
Сиди, сиди, Яша!
Ешь орешки каленые!
Сиди-сиди, Яша!

Непростая была песня, не такая уж и веселая, добрая… Про древнего бога Велеса – Ящера, Яшу, злобного дракона, пожирающего людей.

Пели девчонки да несли к проруби тяжелые корзины с бельем. Вот еще одна из ворот вышла. Тоже с бельем. Хорошая знакомая – маленькая востроносенькая худышка. И как она только тяжесть такую тащит? Корзина-то больше нее!

– Здрава будь, Мира! – Войша вспомнила имя, поздоровалась.

Девушка улыбнулась:

– И ты!

– Небось, своих уже не нагонишь, – остановившись, Добровоя сунула руку за пазуху – проверить, не потерялось ли письмо. А то ведь, неровен час, могло и выпасть! Не, на месте… вон оно, вон…

– Да никакие они мне вовсе не свои, не полруки даже, – Мира с видимым удовольствием опустила корзинку в снег. – И поспешать мне некуда – вот еще! И без них приду – меньше народу. А ты куда справилась?

– В Васильково.

– Небось, красиво там посейчас, да. А уж летом – ух! Дух такой кругом медвяный… Одуванчики, васильки…

– А сейчас – снег один. Правда, солнышко. Ладно, пойду…

– Доброго пути, Войша.

Полчаса, час – Войша уже далеко усвистала. Оглянулась на круче – и Ратное, и Михайловский городок – в дымке, едва видать. Пристань, крепость, домики – все такие маленькие, игрушечные.

– По-бер-регись!

Мимо, по санной дороге, подгоняя лошадь, прокатил какой-то дядька в рыжем лисьем треухе и овчине.

– Эй, дядько! До Василькова как ближе?

Возница обернулся – услышал:

– Эвон, к дубраве сверни. Налево.

– Спаси тя Бог, дядько!

Налево, к дубраве, уже было кем-то хожено – виднелась припорошенная свежим легким снежком лыжня. По ней Добровоя и пошла, недолго думая. Теперь уж точно не заплутает! Кто-то ведь шел же!

Мимо орешника, через ракитник, мимо трех высоченных лип, и дальше – резко вправо… И что бы это так резко-то вдруг?

Оп!

Провалился вдруг снег под девчонкой! Разверзлась под ногами темная яма, затянула. Войша и вскрикнуть не успела, как уже упала на самое дно! Темно кругом, страшно и еще чем-то воняет противно.

Девушка быстро пришла в себя, в первую голову себя осмотрела, прислушалась… Руки-ноги целы – уже хорошо, значит, можно жить, значит, ничего – выберемся! А ведь могла бы… Вон колья-то кругом – острые! Еще б немного и… Ух-х! Добровоя пнула ближний кол ногой – тот и переломился тут же! Трухлявый. Старая волчья яма, ага! Однако кто ж ее на тропинке-то устроил? Или – не на тропинке… а на звериной тропе. Но… кто же по ней недавно проехал и не провалился? Как так? Ведь она-то, Войша, по чужой лыжне шла. И вот тебе на! Не гадала, не думала… Ладно, что зря тосковать – выбираться нужно.

Девушка поднялась на ноги и осмотрелась. Резкая боль вдруг саданула в бок… Все же задело-таки колом? Да нет, крови вроде не видно. Может, просто ребро сломано… Двигаться больно, да… И правую руку толком не поднять. Плохо. Как теперь выбираться-то? Тем более что колья все кругом старые да гнилые. А до верху-то сажени полторы – не допрыгнешь, не выберешься… Вот ведь угораздило-то!

Сверху, сквозь образовавшуюся дыру, пробивался свет оставшегося где-то в недосягаемой вышине неба. Превозмогая усилившуюся боль, девушка вытащила все колья, выбрала наиболее подходящие. Сняв с ног обмотки, связала – получился длинный такой шест. Проткнув слой старых веток и снега, Войша прислонила шест к краю ямы. Поплевала на руки… полезла… Ах, больно-то как… Ну, еще чуть-чуть, еще… еще… Вот и солнышко! И…

С треском переломился шест, и бесстрашная девушка ухнула вниз, едва не сломав ноги… Хорошо еще, жива осталась. Сиди теперь, кукуй! Или пой песни, авось да услышит кто. Только вот кому в это чертово Васильково нынче надо? Да и от дороги вдалеке… Кто же все-таки здесь прошел-то, а?

* * *

Осматривать место происшествия Ермил отправился сразу после полудня. Пока сменился со стражи, пока получил приказ… После всех недобрых известий на душе как-то мерзко стало, тревожно. Златомир, Вячко… Старые друзья-соратники… и вот так, погибли. Невзначай, по-глупому… Можно сказать – у себя дома. Эх, жизнь! Как сказал Тимофей Кузнечик – «жиза»!

Поначалу отрок хотел взять на конюшне лошадь, но пока шел, раздумал – на лыжах-то выходило куда быстрее, напрямки. Сначала по васильковской дороге, потом к реке свернуть – там, по пути, и будут Вячкины охотничьи угодья, там же рядом и пост.

Взяв с собой котомку с нехитрой снедью, отрок встал на лыжи и живенько заскользил по санному тракту. Туда – час, да столько же обратно, да час-полтора – там. До темноты вполне можно успеть. Если не оставаться в казарме на обед. Вот Ермил и не остался, прихватил, что было, с собой.

Хорошо продвигался парень, быстро – лыжи скользили ходко, несли с ветерком. Вот уже и ольховник показался, повертка у трех высоких лип. Еще версты две и… Где вот только повернуть лучше? Сразу за липами? Или дальше к Василькову проехать?

Прикидывая, отрок остановился невдалеке от лип, поглядывая на чью-то недавнюю, уже припорошенную снегом лыжню, что пересекала опушку… Наверное, лучше все же ближе к Василькову повернуть.

Подумал так и тут вдруг услышал песню. Где-то за ольховником, что ли, пели… Девка! И голос такой… грубоватый. Но девичий, да…

Приди к нам, весна,
Со радостью!
Со милостью!

Ишь, как поет. Коряво, но старается! Этак с надрывом, будто от песни той жизнь и смерть зависит…

Со рожью зернистою,
Со овсом кучерявым,
С ячменем усатым…

Песню эту Войша напевать любила. Когда не слышит никто. Вернее, это она думала, что не слышат. Кому надо – слышали. Тот же Ермил. Вот и сейчас насторожился парень! И песня знакомая… и голос… кажись… знаком!

Приди к нам, весна-а-а…

Господи! Так не «кажись», а знаком – точно! Это ж Добровоя, Войша! Ну да – она и поет. Интересно, что тут и делает-то? А пойти да глянуть! Вдруг и впрямь – Воя! Парой бы слов перекинулись, уговорились бы о встрече…

Со рожью зернистою,
Со овсом кучерявым,
С ячменем…
Она – не она?
А ну-ка!

Навострив лыжи с дороги, Ермил погнал быстро, как мог… И едва не угодил в разверзшуюся прямо на пути яму!

Со рожью зернистою,
Со овсом…

Что такое? Да, похоже, в этой вот яме и пели! Чудны дела твои, Господи!