У Ш Е Л Е Ц

Алексей сидел на смятой постели и растерянно озирался по сторонам. Он был все еще под впечатлением от пережитого во сне и не мог сразу сообразить, где сейчас находится. Постепенно сознание к нему вернулось и он, наконец, понял, что пребывает в данный момент не на какой-то мифической поляне Племени Песчаной реки, а на своей даче, в Мыльникове. На продавленной кушетке, рядом с которой стоит стол с остатками вчерашнего скромного застолья.

– Ну и дела… – прохрипел Алексей и закашлялся. Затем одной рукой потрогал больную голову, а второй ноющую грудь.

– Дела, – повторил он, – где же это я так? Упал что ли? Все, надо завязывать.

Проклятая память наотрез отказывалась выдавать более или менее подходящие версии вчерашних (да и вчерашних ли?) событий.

– Так, минуточку, – Алексей нахмурился, пытаясь собрать в кучу ленивые и скудные мысли, – мы вчера.…Вчера? Ну да, вчера, с Петровичем…

Стоп! Петрович. Ну, наконец-то! Петрович! Вот кто сможет дать ответ хотя бы на один вопрос в этой загадочной истории. Петрович – это сторож садового товарищества, сосед по даче, бывший сослуживец, собутыльник и просто старый закадычный друг, которого он знал еще с институтской скамьи. Когда-то они вместе учились в МИСИ, работали в НИИ подземных сооружений имени Герсеванова и даже дружили семьями до тех пор, пока были женаты. Все это было в «глухие застойные» времена, как сейчас принято говорить. С приходом дикого капитализма работа в институте перестала приносить материальное удовлетворение, что неизбежно сказалось и на отношениях в семье. Женам и детям требовались финансовые поступления, а с ними стало напряженно. Попытки заняться коммерцией неизменно заканчивались крахом, вероятно ввиду оказавшейся полной неготовности новоявленных коммерсантов к новым рыночным отношениям. В частности Петрович пробовал свои силы в строительном бизнесе, став соучредителем фирмы по реконструкции старых зданий. Только вот компаньон его оказался хоть и молодым, но довольно ушлым и Петрович, будучи весьма эрудированным технически, оказался полным профаном в юридических вопросах. Так, удачно развивающаяся фирма, имеющая стабильную прибыль, вдруг почему-то оказалась банкротом, а Петрович, подписывающий финансовые документы, попал под суд и лишился квартиры в центре Москвы. Не пострадавший материально соучредитель, вскоре открыл новую фирму, в которую уже не пригласил бывшего компаньона. Петрович, лишившийся квартиры, вскоре лишился и семьи, не пожелавшей более терпеть неудачника. Примерно по такому же сценарию развивалась и рыночная карьера Алексея, с разницей лишь в сфере приложения сил. Он потерпел фиаско в торговом бизнесе, будучи сначала совладельцем нескольких торговых палаток. В результате нескольких неудачных сделок, Алексей стал простым продавцом в ночном ларьке для отработки повисшего на нем долга. Ему еще относительно повезло, он не лишился ни квартиры, ни стареньких «Жигулей», на которых сейчас и подрабатывал, занимаясь частным извозом. Но, как и в случае с Петровичем, жена не стала дожидаться финансового благополучия, а вышла замуж за бывшего соучредителя фирмы Алексея, который в результате злоключений Алексея почему-то стал весьма обеспеченным человеком. Такие неудачи не могли не сказаться на характере друзей, которые, как и все русские люди в таком случае, стали топить свои неудачи в вине, попутно ища в нем же истину. Как можно здесь заметить, процесс капитализации на Руси, проходил не совсем гладко. Но не зря же говорил еще товарищ Берия: «Лес рубят – щепки летят». И сколько таких щепок потребовалось, (да и потребуется еще) чтобы раскочегарить локомотив Российской истории, одному Богу известно.

Алексей поднялся с кушетки, чтобы поспешить к своему другу. Но, потеряв равновесие, качнулся и понял, что без дополнительного допинга ему не дойти до соседнего участка. На такой пожарный случай, а другим его и нельзя было назвать, поскольку именно «трубы горели», как принято сейчас выражаться, у Алексея всегда был НЗ в виде бутылки пива в старом холодильнике. Он насколько мог быстро, короткими галсами, стал передвигаться в сторону кухни. Подойдя, наконец, к древнему, обшарпанному «Минску», Алексей в нерешительности замер, опасаясь самого худшего. Дрожащей рукой он открыл скрипнувшую дверцу холодильника и облегченно вздохнул: бутылка «Клинского» была на своем месте. Алексей взял бутылку, привычным движением о дверцу того же холодильника сорвал крышку и, наконец, припал таки к живительной и прохладной влаге. За два глотка ополовинив бутылку, он сделал передышку, прижав бутылку к горячему, покрытому испариной лбу, с удовлетворением ощущая, как холодный ручеек струится по пищеводу в пустой желудок. Не глядя назад, он отступил от холодильника на два шага, чтобы сесть на старый диван. Однако вместо дивана, неожиданно он оказался сидящим на грязном полу, пребольно ударившись при падении задним местом. Алексей в растерянности посмотрел по сторонам, ощупав для верности пыльный прямоугольник линолеума, на котором обычно стоял диван.

Дивана не было.

– Надо же, – сказал растерянный Алексей, уже даже не пытаясь представить, куда мог деться диван. Он уже заранее знал, что это ему не удастся, все более становясь простым статистом в новых непонятных событиях. Самое приятное в его положении было то, что он не разбил бутылку с пивом при неудачном приземлении. Алексей решил не искушать более судьбу и здесь же сидя на грязном линолеуме, допил остаток пива. Посидев еще немного на полу, и прикинув, какие еще сюрпризы приготовил ему грядущий день, он отставил в сторону пустую бутылку. Медленно поднялся на ноги и решительным шагом направился к входной двери. Впрочем, неправдой было бы утверждение, что ничего положительного не было в состоянии Алексея. А именно то, что вчера ввиду сильной усталости организма, он лег спать одетым, дало ему сегодня возможность не тратить время и силы на одевание, что в его положении было уже не маловажно. Подойдя к выходу, Алексей не увидел ключа на своем обычном месте рядом с дверью на гвоздике. Но уже, почему-то не удивился этому, а просто вышел из дома и, прикрыв дверь, сбежал с крыльца и пошел по садовой дорожке к калитке. Подходя к калитке, Алексей заметил что денек, вероятно, будет хорошим, солнышко не жалело света для земных обитателей, да и головная боль кажется уже отступила. Словом, все складывалось не так уж и плохо как показалось вначале, ну а то, что приснился дурацкий сон, и пропал диван – так это не самое скверное, что может случиться в жизни. Настроение Алексей значительно улучшилось, и уже насвистывая веселый мотивчик, он запирал калитку на задвижку, как услышал сзади топот ног и истерический вопль: “ Он вернулся! Он вернулся!» Голос принадлежал соседке Алексея через две дачи, Алле Владимировне, пенсионерке и бывшему коменданту общежития. В домашнем халате, тапочках и бигуди она бежала вдоль забора прямо на Алексея. И когда тот отступил в сторону чтобы не столкнуться с женщиной, она пробежала мимо, даже не взглянув на него.

– Дела … – уже в который раз за утро сказал Алексей. Но, решив уже сегодня ничему не удивляться, закурив, он пошел к Петровичу.

* * *

– Пухлый, из дачи номер 37 вышел какой-то «мутный» тип, пометь на плане, – закуривая, приказал напарнику Мирон, сидевший за рулем неприметной вишневой «девятки» с тонированными стеклами, припаркованной в тени цветущих деревьев. Пухлый – молодой, упитанный парень со сломанным носом, сидевший рядом с водителем, поставил крестик на плане, там, где был обозначен упомянутый дом.

– Какая-то баба бежит, орет чего-то, – негромко сказал Мирон, – откуда она выбежала, не заметил?

– Нет.

– Нееет, – передразнил напарника Мирон, – а кто смотреть будет? Мне одному, что ли разведку вести? А ты здесь на кой?

– Я записываю, – неуверенным баском ответил Пухлый.

– Записывает он, видите ли, – недовольно протянул Мирон, – ты это Карамору расскажи, он тебя быстро запишет. В покойники. Понятно объясняю?

Пухлый промолчал.

– Ты давай тоже наблюдай, а то по домам пойдешь, и сам будешь узнавать, кто, где живет. Понял?

– Понял, – посопев, ответил Пухлый.

* * *

Дача Петровича стояла напротив дачи Алексея, и уже через пару минут тот стоял на крылечке и звонил в дверной звонок.

– Иду! – услышал Алексей из-за дверей, вскоре дверь открылась, и на пороге появился Петрович. По виду приятель Алексея удивительно походил на обычного ботаника. Высокий, сутулый, худой тип в очках, вязанной шерстяной кофте, тренировочных штанах и стоптанных домашних тапочках. Этакий Паганель русского разлива, именно разлива, а не пошиба или там масштаба. Впрочем, и ботаником его можно было назвать и не за глаза, потому что когда-то в молодые годы он учился в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, с первого курса которой был отчислен именно за пристрастие к разливу и распитию.

– Проходи, – сказал Петрович, – я сейчас чайник поставлю.

Алексей, молча, прошел на кухню и также молча, опустился на деревянный табурет.

– Ну, как дела? – взглянув на приятеля поверх очков, спросил Петрович.

Алексей опять промолчал, неопределенно махнув рукой, глядя в окно.

– Понятно, – сказал Петрович и достал из холодильника бутылку «Столичной».

– К барьеру, – негромко скомандовал Петрович и разлил водку по небольшим стопкам.

Алексей, дрожащей рукой, взял со стола налитую до краев стопку и, капая себе на спортивные брюки, одним глотком ее осушил. Поставив на грязную скатерть стола пустую посудину, и жестом отказавшись от вареной колбасы, Алексей закурил. Закурил и Петрович, с интересом поглядывая на друга, вероятно догадываясь, что того что-то мучает.

– Что, дружок, похмелье? – ласково улыбаясь, спросил Петрович.

Алексей никак не прореагировал на этот дружеский укол.

Перед его мысленным взором вновь возник образ амазонки в латах, с обезображенным лицом и с ножом в руках. Видение было настолько реально, что его забила крупная дрожь, и к действительности он вернулся оттого, что его тряс за плечо Петрович, обеспокоенный состоянием приятеля.

– Леша, что с тобой? – взволнованно спросил тот.

– Не знаю, – растерянно ответил Алексей, – чертовщина какая-то мерещится.

– Держи, – сказал Петрович, наливая приятелю вторую стопку.

– А ты?

– Не хочу. Пока.

Алексей всегда уважал Петровича за такую силу воли.

Петрович встал, подошел к окну кухни и присев на подоконник, спросил:

– А кто там кричал на улице, ты случайно не видел?

– Алла Владимировна.

– Да ну! А что случилось?

– Не знаю, она пробежала мимо. По-моему она меня не заметила.

Друзья помолчали.

– А я прошедшей ночью не спал, по долгу службы, ну ты сам знаешь, – немного помолчав, сказал Петрович, – настроение было какое-то лирическое. Стишат вот немного «накропал».

Алексей с интересом взглянул на товарища. Он знал о разносторонних талантах Петровича, но чтобы ночью, после посиделок со спиртным, еще и стихи писать, это уже было слишком.

Петрович откашлялся, поправил очки и, глядя на мятую бумажку, с пафосом начал декламировать:

Мы живем в перевернутом мире,
В нем мораль исповедует зло.
Кровь людская разлита в потире,
И в чести упырей ремесло.