Линии Леи

Поняв это и проявив немного внимательности, примерно через полгода вы будете знать в лицо добрую половину своих попутчиков. С иными заведёте знакомство более близкое, станете приветствовать кивком и улыбкой.

Например, с Оболтусом я познакомился именно так.

Я ездил на работу со "станции подброса". То есть, примыкающей к большому депо, где есть специальный путь для перевода поезда на соседние рельсы и отправки в обратную сторону. Не знал, что такие существуют, пока не снял квартиру вблизи одной из них. Между тем, станций таких много, они есть практически на любой ветке метрополитена. Одна из главных их целей – снижать нагрузку на центр города в часы пик.

Это я так думал. Да и все так думают. Наверное, если пассажиров когда-нибудь всерьёз заинтересует эта тема и Метрополитен опубликует официальную версию, там тоже будет сказано нечто похожее. Мол, уважаемые пассажиры, есть такие места, где вы рискуете услышать: "Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны". И дальше – про штрафы за нахождение в служебных помещениях и пустых поездах.

Так вот, это делается не для того, чтобы вас позлить и заставить лишние пять минут провести под землёй в ожидании следующего состава. Просто ваш вагон уже полупустой, а где-то неподалеку уже начинается вечерняя давка. И поезд, развернувшись на такой специальной станции, поможет вывезти людей с перегруженных платформ, чтобы они под напором не попадали на рельсы.

Примерно так мне объяснили систему знакомые, имеющие отношение к метро. Намного позже я узнал, что всё несколько сложнее, и… Впрочем, стоп, я опять опережаю события.

Значит, Оболтус. Я считал, что он живёт где-то ближе к конечной. Потому что, входя в вагон, я всегда видел его уже внутри.

Ехал он тоже дальше меня. Ни разу за почти полгода, что я приметил для себя этого пассажира, не видел его входящим или выходящим из вагона.

О том, насколько я ошибаюсь, узнать пришлось тоже гораздо позже. Пока же я просто приметил "знакомого" и заочно прозвал Оболтусом. Потому что была в его внешности некоторая странность. Он всегда, каждый день, если мне удавалось встретить его в пути, был одет совершенно одинаково.

Джинсы, болтающиеся на тонких нескладных ногах. Серая лёгкая кофта с белым узором. Не абстрактным, но таким не чётким – невозможно разобрать, что именно изображено на вязаных складках. Высокие ботинки, в которых можно было разглядеть костлявые голые щиколотки без носков.

Единственный предмет гардероба, который иногда менялся, – это шарф или, иногда, шейный платок. Однажды я заметил, как Оболтус достаёт платок из пухлого пластикового пакета, ещё одного неизменного своего атрибута. В такие пакеты милые улыбчивые продавцы в бутиках упаковывают купленную одежду. Не удивился бы, узнав, что шарф и платок он постоянно возит с собой в этом пакете, иногда меняя для разнообразия.

Но нет, я не сказал бы, что выглядел Оболтус неряшливо, затерто и обтрепанно, что одежда его не стиралась месяцами и никогда не знала утюга. Напротив, каждую нашу встречу он казался с иголочки, словно только что купил весь комплект, полностью идентичный вчерашнему. Я долго искал разгадку, но в конце концов смирился и решил не ломать голову. Успокоил себя версией, что Оболтус ради студенческого выпендрёжа купил пять одинаковых костюмов и меняет их каждый день. По выходным я на работу не ездил, так что не знал, можно ли встретить Оболтуса в шестом и седьмом варианте одного и того же одеяния.

Ах, да. Ещё кое-что. Всегда, абсолютно всегда он ездил с накинутым на голову капюшоном. Словно зяб даже в плотной утренней толпе при закрытых форточках и отключенной вентиляции. Замечая его занятный наряд в углу вагона, у торцевой двери, я всё чаще думал, что он будет делать через пару месяцев, когда начнется настоящая летняя жара и в подземке будет не продохнуть даже в лёгких майках?

Лицо Оболтуса из-под капюшона вполне можно было различить. Поэтому я сразу отбросил теорию, что он прячется таким экстравагантным способом от видеонаблюдения. Стал считать, что это ещё один элемент выпендрёжа, свойственного молодым людям до двадцати лет – примерно так я оценивал его возраст.

Ну ладно, вру. Однажды был случай, когда Оболтус вышел из вагона раньше меня. Только этот случай вспоминать мне неприятно. Он выставил меня полным профаном в той области, где сам я считал себя как минимум продвинутым специалистом. Понятно, что рассказывать об этом тем более не хочется.

Вышло это так. Я почти подъезжал к своей станции. Планировал выходить на Киевской, чтобы пересесть на кольцевую линию. Оболтус ехал на своем излюбленном месте, в углу справа. На Парке Победы, как всегда по утрам, ожидалась давка, и я заблаговременно постарался сдвинуться туда же, в угол, образуемый стеной вагона и поручнем сиденья. Здесь штурм, предпринимаемый опаздывающими пассажирами, меньше всего сказывался на боках и пальцах ног.

Она вошла в вагон первой, эта рыжая улыбающаяся девчонка. Так легко и свободно, словно за её спиной сейчас не шло мамаево побоище за право втиснуться в вагон. Не просто вошла, непринуждённо проскользнула между плотно стиснутых спин и сомкнутых локтей.

Через секунду она уже стояла там, в глубине, где вроде бы и места не оставалось для ещё одного человека. Будто пространство вагона раздвинулось ради неё, предлагая располагаться со всем возможным комфортом.

Так ловко она это проделала, что меня едва коснулся запах её духов, настолько же лёгкий и привлекательный, как она сама. Коснулся – и тут же растворился в смрадном духе модных одеколонов, которыми считает за долг облить себя перед поездкой каждый второй пользователь подземки.

Оболтус тоже почувствовал приближение незнакомки, поднял взгляд – и расцвёл в такой радостной улыбке, что у меня скулы свело от зависти. Ну конечно, они знакомы. И вот он ей место уступает, а потом наклоняется, говорит что-то на ухо, и они вместе смеются. А я…

Тут она обернулась и внимательно посмотрела на меня. Я не был готов. Это совсем детский прокол для меня, любителя подглядывать за чужими эмоциями. Я считал, что отлично умею выдержать чужой взгляд. Или посмотреть отвлечённо поверх головы. Или отвести глаза за миг до того, как мой интерес привлечёт встречное внимание. А тут – промах.

Если девушка красива, и знает об этом, и ты знаешь, и думаешь об этом, разглядывая её… Её быстрый внимательный взгляд гарантированно собьёт тебя с толку. Так и вышло. Я смутился и даже отвернулся, уставившись в окно. Глупо? Да, но пересилить себя и посмотреть на неё ещё раз я не мог.

Перегон от Парка Победы до Киевской – один из самых длинных на этом маршруте. Я добрых три минуты пялился в темноту за стеклом. Когда там уже замелькали фонари, знаменуя подъезд к станции, я твердо решил, что выходить не буду. Последую за этими двумя хоть до конечной. Пусть буду выглядеть глупо, но узнаю, докуда они едут. И прослежу за ними. И, может быть, решусь подойти и заговорить.

Лёгкий аромат духов заставил меня резко обернуться. Тётка, удобно привалившаяся ко мне, потеряла опору и недовольно забухтела. Я не обратил внимания, шарил глазами по вагону в поисках рыжей незнакомки. Но ни её, ни Оболтуса нигде не было.

Двери распахнулись, толпа ломанулась на свежий воздух. Я в третий раз оглядел вагон и убедился, что цель потеряна. Если эти двое каким-то образом прошли за моей спиной и сейчас выходят на перрон, я упускаю свой последний шанс.

Чуть толкнувшись от поручня, я позволил последней порции пассажиров вынести меня из вагона. Встречный поток мгновенно устремился внутрь, пришлось даже огрызнуться и дёрнуть на себя рюкзак, чтобы его не вырвали из рук, зажав между чужими сумками. Затем я быстро шмыгнул между колоннами в нишу, огороженную стальным леером. Здесь нет прохода, зато отсюда отлично видно всех, кто вышел из поезда и направляется к выходу.

Встав ногой на леер, я поднялся над толпой. Ничего не изменилось. Ни Оболтуса, ни девушки нигде не было. Я дважды оглядел зал, повернулся в другую сторону, попытался заглянуть даже вниз, в жерло эскалатора – вдруг? Но нет.

Позади зашипели двери отходящего поезда. Обожжённый внезапной догадкой, я спрыгнул на пол и шагнул обратно на перрон. И увидел их почти сразу. Они стояли в вагоне на том же месте, справа в углу. Смотрели на меня через окно. Она – внимательно, с интересом. Он – с лёгкой улыбкой: мол, извини, сам виноват, никто тебя не гнал наружу.

Больше я никогда её не видел. Только его.

Что мне, скажите, оставалось? Подойти и спросить? А с какой стати? Я и его-то по имени не знал, с чего он должен рассказывать мне про свою подругу? Поводов для разговора, достаточно веских, чтобы самому себе не казаться смешным, за всё это время у меня не нашлось. Так что знакомство с этим странным типом и дальше ограничивалось лишь лёгким кивком и, иногда, невольной ничего не значащей улыбкой. До тех пор, пока…

Наверное, вот этот момент и можно считать настоящим началом моей истории.

Турчин

– Да, Миша, ты предупреждал. Но вспомни, как ты меня предупреждал?

<бубубубу>

– Нет, не так ты говорил. Ты говорил, что она страннЕНЬКая и загадочная. А что у неё оба полюса сдвинуты – ты ни слова не говорил… Да какое "немножко", у неё атмосфера течёт конкретно, прямо в открытый космос! Мы пришли к ней с мясом, фруктами и дорогим винищем. А в результате дегустировали её самодельный грог и убирали лес!

<бубубубу>

– Да, да! Вот именно Паша с Ленкой в доме пил вино и тр… Кино в три-дэ смотрели. Да, а мы с ней и какими-то еще тремя придурками собирали в лесу мусор… Потом? А потом, Миша, мы его сор-ти-ро-ва-ли! На перерабатываемый и неперерабатываемый!

<бубубубу>

– Нет, я не мог её послать. Она интересная… Да, я сейчас к ней еду. Да, так всё и будет. Но смотри, Миша. Если в итоге выяснится, что она ангел и там у нее вообще ничего нет – я приеду и в морду тебе дам.

Подслушано в метро.

В этот день я ехал на работу намного позже обычного. Не по собственной воле, разумеется. Клиенты перед сезоном летних отпусков словно взбесились, шли в офис косяком. Ничего необычного, в общем-то, но работа с новыми клиентами в нашей фирме всегда начиналась с меня. А значит, моё опоздание автоматически задерживало всю фирму, било её по карману. Как следствие, это портило мои отношения с руководством, да ещё и нагружало сверхурочно. Понятно, что опаздывать в такие периоды особенно не хочется.

Но острому пульпиту не прикажешь. Поэтому в самую горячую пору я был вынужден потерять почти три часа рабочего времени на визит к стоматологу. Клиника, выбранная наугад, лишь бы поближе к дому, оказалась не ахти, врач несколько раз заставил меня взвизгнуть и подскочить до потолка прямо из положения лёжа. Ругался, что я не способен потерпеть пару минут такие простые манипуляции.

К чему вам эти подробности? Суть-то, в общем, заключается в том, что в метро я спускался поздно и не в лучшем состоянии. А с учётом выложенной суммы и перспективы просидеть в офисе до полуночи – прогноз на хорошее настроение у меня отсутствовал.

Чуть поправила положение пара бродячих музыкантов, расположившихся за крутым поворотом коридора, перед эскалаторами. Я вообще люблю живую музыку, а тут ребята со скрипкой и флейтой устроили прохожим прямо-таки майский день, именины сердца. Музыка на известный серьезный мотив, исполняемая в неожиданно быстром мажорном стиле, лилась между стенами, накатывала, как прибой, радовала и смешила.

Я сунул руку в карман. Едва коснувшись кошелька, вспомнил, что наличных у меня больше нет, спасибо доктору. Кидать за такое выступление пару жалких монет-медяшек показалось стыдно. Настроение сразу упало, на эскалатор я ступил с раздражением, а к вагону подошёл уже снова с черными мыслями о бездарно потерянном времени и тающих финансах.

Вдруг сквозь оконное стекло я увидел знакомую фигуру. Странно, Оболтус никогда ещё не попадался мне на глаза так поздно. Я, конечно, и сам вне утреннего часа пик спускаюсь в метро не часто, но… К тому же, он любит ездить ближе к концу вагона, забиваясь в самый угол, где никогда нет давки. Его даже в часы пик нельзя было застать у дверей или возле "гармошки". А тут…

Я услышал предупреждение робота-диктора: «Осторожно, двери закрываются!» – и поспешно шагнул внутрь. Привычно улыбнулся, кивнул. Ответа, к ещё большему моему удивлению, не последовало.

Лицо под капюшоном с преувеличенным безразличием смотрело в потолок. Меня вроде как не заметили и не узнали. Но я тут же отметил напряжение скул и дергающийся глаз. Оболтус всё прекрасно видел, поэтому сильнее занервничал. Он упорно подавлял попытки посмотреть то в мою сторону, то куда-то вбок, за своё плечо.

Я озираться не стал, поступил хитрее. Воспользовался излюбленным приемом. Спокойно прошёл глубже в вагон и с безразличной миной уставился в окно. Место выбрал идеально, потому что раньше сто раз так делал. Стоило поезду откатиться от станции в темный туннель, и в окне как в зеркале отразился Оболтус. А чуть повернув голову, я мог разглядеть любого из наших попутчиков.

Ни один даже не заподозрит, что я пялюсь прямо на него, ведь отражения в окнах так естественны и привычны! Моего шпионажа со стороны почти не заметно, отсутствующее выражение лица явно свидетельствует, что "абонент недоступен".