Слезы пасмурного неба

– Надо пеленать тебя перед сном в одеяло – как ребенка. Чтобы не сбрасывала на пол.

– Я не сбрасываю, оно само сползает.

– Да неважно, – отмахнулся я и, обойдя стол, приобнял ее сзади за плечи. – До сессии не так уж и много осталось, тебе нельзя простывать.

Лена, как некогда и я, училась на биологическом факультете, где мы, собственно, и познакомились. В тот момент на меня уже начинали вплотную наседать по поводу предстоящей дипломной работы, а Лена пребывала в счастливом неведении беспечного студента-первокурсника. Наблюдать за подобными ей было одним удовольствием, и наша небольшая мальчишеская группа никогда им не пренебрегала. Зачастую мы намеренно приходили коротать время в перерывах между парами именно к аудиториям, занимаемым первокурсниками, – и рано или поздно достигали своей потаенной цели. Завязать разговор с еще зелеными и оттого опасливыми девушками бывало нелегко, но число попыток почти ничем не ограничивалось, так что мы справлялись как нельзя лучше.

Касаясь шеи и хрупких плеч Лены, я ощущал, что она действительно замерзла, и мне стало немного не по себе, будто в том была исключительно моя непризнанная вина. Усилив объятия, я попытался растереть ее жаждущее тепла тело через длинную футболку, служившую девушке единственной одеждой; под ней мне были видны аккуратные розовые груди, соблазнительно движущиеся в такт моим движениям, и я, не в силах противиться своим желаниям, смело запустил руку под ворот футболки.

– Кажется, согреваюсь, – прошептала Лена, и ее слова прозвучали прерывисто из-за резко участившегося дыхания. Повернув голову, она потянулась к моим губам, и я ответил ей долгим поцелуем.

– Успеем? – спросил я на всякий случай, ненавязчиво отстранившись. Девушка выпалила «да», не взглянув на часы, и я мощным рывком развернул ее к себе лицом, подхватив за уже разгоряченные ягодицы, и усадил на стол, попутно задрав футболку выше уровня сосков, где ее подхватила уже сама Лена, отбросив куда-то в сторону холодильника.

***

После полудня зарядил дождь, и редкие посетители, входя в уютный тамбур кафе, первым делом закрывали свои роскошные зонты и дули на ладони в надежде согреться. Им, как и следовало ожидать, не приходило в голову, что коврик, лежавший у входа, преследовал не только декоративные цели, так что в зале было откровенно грязно: пол покрывали размазанные черные следы, и робкие попытки Оли повозить по нему тряпкой лишь усугубляли это положение.

По понятным причинам именно сегодня особой популярностью пользовалась акция заведения «второй грог бесплатно» – о ней возвещал огромный разноцветный транспарант над барной стойкой. Тут и там за столиками можно было услышать диалог наподобие «Но я же за рулем» – «Да ничего, до вечера выветрится», и решение оказывалось непременно в пользу алкоголя. Новенький бармен справлялся со своими обязанностями существенно хуже Кости, пребывавшего дома в ожидании ночной смены, и грог удавался на славу далеко не каждый раз. Однажды мне даже пришлось выслушать суровый упрек от тучного мужчины, который, как и большинство наших постоянных посетителей, работал в одном из окрестных офисных зданий.

– Кислый! – пожаловался он. – Тогда уж лучше б водки.

Я принес извинения, хотя, разумеется, от меня в этом вопросе ничего не зависело.

Примерно в полвторого, когда ливень за окном уже напоминал небольшой шторм, в кафе вошла давешняя бледная дамочка. Капюшон куртки, служившей ей единственным укрытием от непогоды, выручал лишь отчасти: спутавшиеся каштановые волосы собрались на лбу в отдельные мокрые космы, тушь нещадно растеклась по лицу. Тем не менее посетительница не выглядела расстроенной – напротив, ее неловкая улыбка выдавала то странное счастье, которое испытывают от незначительных невзгод люди, утомленные однообразием быта. А может, она просто любила дождь.

– Добрый день! – поприветствовал я дамочку нейтральным тоном, стараясь ничем не намекать на неряшливость ее облика. – Сегодня Вы как раз вовремя, могу предложить бизнес-ланч.

– Спасибо, – немного отрешенно отреагировала она и, проведя кончиками пальцев под глазами, стала разглядывать ламинированный листок, шедший в придачу к основному меню. Потом огляделась вокруг и поинтересовалась, где здесь туалет.

К моменту, когда я принес вазочку с греческим салатом и крохотный чайник, дамочка уже полностью привела себя в порядок. Теперь она сидела, немного сгорбившись, над какой-то книгой в мягком переплете, прижимая ее к столу правой рукой. Завидев меня, она отвлеклась на мимолетную улыбку и убрала книгу со стола, дабы не мешать сервировке. Глянув на обложку, я невольно ухмыльнулся.

– Вы читаете «Хроники Нарнии»?

– Как видите, читаю, – удивленно подтвердила посетительница. – Думаете, я слишком стара для этого?

По задорному блеску в ее глазах я понял, что она не только не оскорбилась, но и, в сущности, вовсе не была стара, хотя в ее шутке была изрядная доля истины: еще пару минут назад я не рискнул бы предположить, достигла ли моя собеседница сорока. На самом деле ей и тридцати-то явно не было.

– А разве это детская книга? – возразил я, раскладывая столовые приборы, завернутые в бумажные салфетки.

– Говорят, это сказка. Я вот уже вторую книгу читаю – чувствую себя дурой.

– Я осилил только первую. Больше не хочу.

– Почему? Скучно?

– До ужаса, – подтвердил я и встал подле стола, намекая, что мне пора идти.

– А я и не знала, что официанты читают, – бросила она как бы невзначай, и глаза ее сощурились в наигранном презрении.

– У меня и высшее образование есть, между прочим, – небрежно заметил я, поддерживая саркастические интонации дамочки. В ответ она многозначительно кивнула, будто бы выказывая свое глубочайшее одобрение.

– Всегда приятно, когда тебе приносят чай такие образованные люди.

Я не сдержал искреннюю усмешку, но, ощутив на себе ехидный взгляд ее темных глаз, немного смутился и поспешил к барной стойке, где меня уже дожидался добротный бокал с разноцветным коктейлем, увенчанный долькой лайма и парой соломинок.

Глава 3

Последние дни словно поменяли местами сон и явь: еще недавно я сокрушался, глядя на затянутое тучами небо, которое грозно нависало над префектурой, изливая холодные потоки на головы досадующих граждан. И вот ливни ушли, переместились в реальный мир, но забрали с собой чувство острого интереса к происходящему, всегда радовавшее меня во сне. Что-то менялось – и там, и тут. Я ощущал это, впервые за долгое время засыпая в собственной постели, и удивлялся не столько трагическим событиям, каковых я повидал на своем веку немало, сколько появлению чего-то нового, жизнеутверждающего там, где ему, казалось, неоткуда было взяться.

Пробуждение в облике лягушки не вызвало во мне отчаянья: я точно знал, как следует вести себя дальше. Подтачивало же меня полнейшее непонимание конечной цели, к которой следовало стремиться. Рано или поздно наказание настигнет секту, принесшую беду в монастырь, бывший мне домом, забудутся товарищи – но что дальше? Я всегда был одинок в этом мире, однако лишь теперь осознавал, что и одиночество имеет меру, которую лучше не превышать. Оставалось тешить себя надеждой, что собственный разум не ввергнет меня в пучину бессмысленных скитаний, суливших мне превращение в одного из тех стариков, что с охотой рассказывают недоверчивым слушателям о своем героическом прошлом.

Вдова мельника Агафья, несмотря на траур, оказала мне потрясающе радушный прием. Стоило мне выйти из гостевой спальни, она тут же пригласила меня на чай с крендельками, после чего собрала кушаний в дорогу. Равно как и представителей закона, я не стал посвящать Агафью в подробности давешних событий: возможно, она уцелела лишь чудом, и обременять ее опасными знаниями было бы довольно глупо. Пообещав сурово отомстить за смерть Захара, я покинул мельницу и отправился на главную площадь Антипова, где всегда можно было застать свободного извозчика.

К обеду мы уже добрались до Белого камня – престольного града Южной префектуры, неприветливый вид которого крайне плохо сочетался с воодушевляющим названием. Угодные властям историки потчевали народ легендой, согласно которой на месте города некогда располагалась грандиозная крепость – разумеется, белокаменная, – но в это сложно было поверить, поскольку даже самые древние междоусобицы обходили стороной как эти места, так и вообще всю префектуру: тут попросту никто не жил. Гораздо более вероятной мне представлялась версия, озвученная в приватной беседе потомком одного из первых префектов. Он утверждал, что десяток унылых однотипных строений, помимо которых в городе, по сути, ничего и не было, возвели на пустом месте вдали от обжитых территорий целенаправленно, желая тем самым отделить правящую верхушку от челяди. Если это действительно было так, то задумка оправдала себя на все сто: редкий житель, пребывая в здравом уме, решил бы посетить Белый камень без особой на то причины.

У меня подобная причина имелась – и далеко не впервые. Государство никак не регламентировало свое отношение к религии, но чтило ее весьма высоко; по этой причине все церковное руководство традиционно размещалось как можно ближе к светскому, и это немудреное правило выполнялось на всех уровнях от престольного града Центральной префектуры до самых скромных поселков. Так и на окраине Белого камня проживал местный Владыка, с которым я хоть и не состоял в дружбе, но имел весьма регулярное общение. Как и большинство сановников, он уважал и даже немного побаивался меня из-за давно покинутого мною поста, но не видел во мне даже равного, никогда не оставляя напыщенного тона ментора.

В тот самый момент, когда моя коляска остановилась рядом с воротами резиденции Владыки, ее обитатели в полном составе готовились к обеденной трапезе, неспешно располагаясь за помпезным овальным столом, занимавшим большую часть пространства веранды. Завидев мое приближение, помощник Владыки Николай вскочил со стула и бросился навстречу.

– Главный инквизитор, какая честь! – торжественно воскликнул он, но я лишь поморщился в ответ.

– Оставьте, Николай, столько лет прошло.

– Для нас Вы всегда тот, кем и были, – парировал он и жестом пригласил меня проследовать за стол.

Владыке следовало отдать должное: в противоположность многим представителям высшего духовенства он не имел страсти к роскоши, хотя жил вполне-таки комфортно, никоим образом не опускаясь до аскезы, каковая, впрочем, и не предписывалась Матушкой. Яства за столом выглядели аппетитно, но без лишних изысков; тут были свежие овощи, грибы в сметане, мясо наподобие солонины, порезанное тоненькими, почти прозрачными на просвет кусочками. В центре же стояла глубокая плошка с вареным картофелем, кувшин смородиновой настойки и, конечно же, блюдечко деликатесных мух – единственного гастрономического диссонанса моих снов.

– Пожалуйте, пожалуйте! – пробасил сидевший во главе стола Владыка, и его широкие губы растянулись в потешной улыбке. – Вам, Ярослав, приглашение не требуется, Вам у нас рады всегда. Извольте откушать.

– Спасибо, Владыка Иннокентий, с превеликим удовольствием, – я опустился на стул напротив него, прислонив походную тросточку к вычурной дубовой столешнице, и прислуживавшие мальчишки тут же подали мне миску с обжигающе горячей похлебкой. – Мне хотелось бы сказать, что и я рад снова видеть Вас, но, боюсь, для радости это не лучший день.

– Отчего же? – нахмурился Николай, занимавший место подле Владыки. Он единственный из присутствующих, большей частью мне не знакомых, был облачен в парадную мантию, и она изрядно мешала ему: длинный рукав попадал то в миску, то в чашку, полную настойки. – Неужели Вы принесли печальные вести?

– К сожалению, это так. Вчера на монастырь Третьего испытания было совершено нападение. Жители пали.

– А настоятель? – встрепенулся Иннокентий.

– И он. Все пали.

Владыка выглядел так, будто в его безмятежный мир теплых красок внезапно вторглась непроглядная синева. Ошеломленный вестью, Иннокентий, вероятно, пытался понять, как это вообще могло случиться, ведь покушение на здоровье священнослужителя во все времена считалось одним из наиболее скверных и тяжких преступлений. Ко всему прочему оно представлялось вопиюще бессмысленным: набожные граждане справедливо почитали деятельность храмов и монастырей за проявление одного из высших благ.

– Вы видели тех, кто это сделал? – наконец произнес Владыка.

– Видел. И отчасти именно потому я здесь. Вы позволите? – я покопался в походной сумке, где все еще лежали остатки пирогов Агафьи, и достал со дна пишущие принадлежности, которые всегда носил с собой. Маленькая девочка, приходившаяся, видимо, дочерью кому-то из обитавших в доме Иннокентия чинов, привстала из-за стола и с наивным любопытством воззрилась на диковинную чернильницу, доставшуюся мне в подарок от заморских гостей, что посетили наш монастырь пару лет назад. Я подмигнул девочке, и она, смутившись, начала суетливо приглаживать оборки своего платья с бантами.

Взрослые наблюдали за моими действиями с не меньшим интересом. Покуда я щепетильно выводил тусклыми, давно требовавшими замены чернилами мудреные вензеля, увиденные мною на шкуре таинственного сектанта, окружающие не проронили ни слова, хотя до того не переставали перешептываться – очевидно, спеша выдвинуть свои предположения о подоплеке преступления. Закончив изображение, я передал его Владыке с извинениями как за скромные художественные таланты, так и за возможные неточности рисунка, связанные с тем, что я не так уж и долго видел оригинал. Тому, однако, вполне хватило увиденного; он внезапно переменился в морде и обратился к окружающим:

– Оставьте нас, пожалуйста, уважаемые господа!