Людовик и Елизавета

– Так вот заплатить бы надо…

– А как же не заплатить? Раз обещал, платить надо!

– Так вот деньжонок мне пожалуйте…

– Каких деньжонок?

– Тех самых, что, по-вашему, платить надо.

– Чудак! Да разве мне надо платить? Кто обещал, тот пусть и платит!

– Да не из своих же я на государские дела тратиться буду! – с отчаянием воскликнул Ванька.

– И не траться: зачем свои тратить? Вот поживился за счет Алены, так и удели малую толику…

– Ну уж нет! – крикнул озлобленный Каин. – Этак у нас, Семен Никанорович, дела не пойдут, этак я служить не буду! Кому охота даром служить, да еще свои кровные деньги тратить?..

– Да, брат, – выразительно сказал Кривой, – с «кровными» деньгами вообще шутки плохи, а у тебя деньги уж очень кровные… Ежели тебя сейчас на дыбу вздернуть да плетями пощекотать, много чего ты расскажешь: о купце Тюфяеве, которого ты убил и ограбил, об отставном полковнике Черкасове, об Алене, которую убил да сжег…

Ванька мрачно исподлобья посмотрел на Кривого и с угрозой в голосе ответил:

– Ты меня этим лучше не пугай, Семен!.. Ведь на дыбе-то я много чего другого сказать могу, от чего, пожалуй, кое-кому другому не поздоровится!

– Дурашка! – ласково ответил Семен. – Да ежели тебя пытать я буду, так уж не мне ли ты на меня жаловаться будешь? Нет, брат, ты со мной не фордыбачься! Зла я тебе не желаю, без нужды под плети подводить не буду, и ты пойми, что у меня не монетный двор. Ты у меня много денег перебрал, а толку не было. Устроишь настоящее дело, я тебя прямо к принцу сведу, тогда сразу за все с лихвой получишь, а теперь пока делись!

Ванька, у которого внутри все кипело и бушевало, постарался сверхчеловеческим усилием совладать с собой и наружно повеселеть.

– Да ты бы так и сказал сразу, Семен Никанорович! – совсем веселым голосом ответил он. – А то ты страсть какие заковырки загибаешь! Конечно, ежели потом мне все мои расходы вернут, так отчего бы мне сейчас и своих не выложить?

– Как только Столбина изловишь, так двести червонцев в руки не в счет!

– Ну так чего же лучше? А пока, Семен Никанорович, попрошу я тебя мне одно дельце устроить. Осталось после Алены заемное письмо – она, вишь, еврею Липману свои деньги на проценты положила; так в этом заемном письме все на ее имя писано. Сделай милость, похлопочи, чтобы Липман мне без задержки деньги выдал!

– Ладно, это можно. Приходи завтра часам к двенадцати туда!

Ванька, рассыпаясь в благодарностях, ушел, но, выйдя в прихожую, погрозил кулаком в сторону двери.

– Ладно же! – шептали его губы. – Ты вот что задумал? Ну погоди!

XIII. Горбатый секретарь

Новый атташе французского посольства маркиз де Суврэ приехал со своим секретарем, очень недурным по внешности, но, к сожалению, горбатым молодым человеком, только в середине мая.

– Добро пожаловать, дорогие друзья! – весело приветствовал их маркиз де ла Шетарди, когда, переодевшись и умывшись с дороги, новоприбывшие явились в столовую, где их ждал изящно накрытый завтрак. – Очень рад видеть вас. Пожалуйста, не стесняйтесь на чужбине и чувствуйте себя у меня, как на родине. Впрочем, что касается вас, сударыня, – обратился он к секретарю, – то вы-то на родине!

Секретарь вздрогнул и опасливо кинул взгляд на дверь, услыхав не соответствующее его внешнему виду обращение.

– Не бойтесь! – успокоил его улыбавшийся посол. – У меня несколько таких комнат, в которых можно совершенно изолироваться. Мы в полной безопасности: ни одного слова подслушать нельзя. Кушайте, господа, вы, наверное, проголодались! Но почему вы так запоздали? Ведь я ждал вашего приезда еще два месяца тому назад?

– Да тут случилось одно маленькое обстоятельство… – потупясь, ответил секретарь.

– Очень маленькое, – подхватил Суврэ, – очень красивое, сморщенное и пискливое, и зовут это «обстоятельство» Жаном де Суврэ! Недаром говорят, что и маленькие обстоятельства зачастую ведут к большим последствиям: по крайней мере, наше чуть не стоило жизни моему милому секретарю. Жанна была очень больна, и это-то и задержало нас.

– Но, надеюсь, теперь вы совсем оправились? – любезно осведомился Шетарди.

– Нет, – ответил за Анну Николаевну Суврэ, – она не успела и выздороветь-то толком, как сейчас же заторопила «ехать да ехать». Хорошо еще, что было на кого оставить маленького Жана: дедушка в нем души не чает и будет следить лучше любой няньки. Но я серьезно боялся, как бы в дороге с Жанной чего не случилось!

– Я вижу, вы, сударыня, – совсем герой, – произнес посол. – Насколько я могу судить по прическе, вы обрезали себе волосы, чтобы не возбудить подозрений случайно развернувшейся косой!

– Это было сделано по необходимости, – ответила Жанна, – у меня была горячка, так что доктора приказали сбрить мне волосы…

– Зато другое обстоятельство не объясняется так же естественно, – продолжал неутомимый в комплиментах Шетарди. – Я не раз слышал, что вы, сударыня, обладаете одной из изящнейших фигур, но ныне ради политики вы закрыли ее отвратительным горбом, а это – такая жертва, на которую пойдет редкая женщина…

– И это объясняется вполне естественно, – подхватил Анри, – горб на спине пришлось приделать, чтобы…

– Анри! – недовольно крикнула Жанна.

– Чтобы замаскировать необходимость горба спереди, которого не лишены изящнейшие фигуры…

– Я прошу прекратить этот разговор, – твердо и холодно сказала Анна, гордо обводя мужа и Шетарди негодующим взглядом выразительных черных глаз. – Для всех нас будет лучше, если вы, маркиз, сразу приучите себя видеть во мне не женщину, а товарища, готового делить с вами все труды, заботы и опасности ради желанной цели. Так не будем же тратить время попусту на любезности и комплименты. У нас много чего порассказать вам, но много и такого, о чем надо расспросить. Придется начать с грустных новостей: моя незабвенная подруга, виконтесса де Вентимиль, скоропостижно скончалась.

– Как? – воскликнул Шетарди. – Но я еще только на днях получил известие, что виконтесса в прошлом месяце благополучно разрешилась от бремени сыном Людовиком!

– Да, но потом вдруг сразу ей стало плохо, и она свернулась в несколько часов. Ее смерть вызвала большие пересуды… Говорили про отравление… молва подозревала кардинала Флери. Но разве можно знать что-нибудь?

– Бедная Полетт! – с чувством сказал Шетарди. – Ведь я знал ее еще маленькой девочкой! Такая умница, такая очаровательная… Она была достойна лучшей участи.

– Что же делать! – грустно сказал Суврэ,–

Elle еtait du monde, oщ les plus belles choses
Ont le pire destin;
Et Rose elle a vеcu ce que vivent les roses
L’espace d’un matin![53 - Она была из того мира, где самые лучшие создания имеют худший конец; и, будучи розой, она прожила столько же, сколько живут розы – одно единственное утро! (Стансы французского поэта XVI века Малерба на смерть дочери адвоката дю Перье.)]

Жанна только отмахнулась от Анри, а Шетарди, знавший слабость Суврэ к цитатам, улыбнулся.

– Бедный король! – сказал он. – Он, наверное, страшно огорчен?

– Эх, что такое королевская скорбь! – с горечью ответила Жанна. – Ну да, в первое время он так тосковал, что боялись за его рассудок. Мы уже были готовы ехать, но его величество ни за что не хотел отпустить Анри – ведь Суврэ обладает даром быстро и успешно утешать его величество… Впрочем, на этот раз помощь пришла со стороны де Майльи. Она показала королю свою третью сестру, герцогиню де Лораге, и его величество сразу же сказал, что последняя очень напоминает ему покойную, а потому… Теперь он опять вкушает сладость тихого семейного счастья под эгидой двух любящих сестер.

– А что представляет собой герцогиня?

– О, это – полное ничтожество, хорошенький, но глуповатый зверек…

– Но в таком случае со смертью Полетт политика Франции по отношению к России может сильно измениться? – встревожился Шетарди.

– Я сама боялась этого, – ответила Жанна, – но перед отъездом я виделась с кардиналом Флери по его приглашению и много говорила. Кардинал очень склонен всеми силами содействовать воцарению Елизаветы Петровны; он хочет одного, чтобы это не требовало у Франции больших затрат, так как и без того Швеция стоит ей очень дорого…