Записки бродячего музыканта

– Жёны, дети, алименты….

Одна у волка песня! Я киваю головой, соглашаюсь, сочувствую и принимаю участие. А поскольку рассказчик имел некий «фефект» речи, приходилось слушать его повествование, стиснув зубы. Было смешно. Мастер клавишей и меха не выговаривал букву «л». Он говорил:

– Я пришёр, я нашёр, яброко… и прочие лингвистическе неожиданности.

Знавал я такого дефективного ещё в молодости, на родине, в России. Это был хороший человек и славный тренер по тяжёлой атлетике. По иронии судьбы, ему принадлежала фамилия «Яблоновский». Или «Яброновский» – так она звучала с учётом особенностей речевого аппарата тренера-штангиста. Барабанщик из нашей команды, Равиль Хамзин (проще говоря, Хамзя, татарская его морда), состоял в сборной России. Мастер спорта. Умел поднимать над головой тяжелые штанги. Конечно, под присмотром тренера. А Яблоновский кроме спортивных высот присматривал и за соблюдением режима.

В общем, музыкальный коллектив трудился в кинематографе «Родина», исполнял перед сеансами джазовую музыку, мелодии из кинофильмов и так далее. Тогда была такая мода. Публика сидела, слушала, лизала мороженое и наслаждалась. Потом уходила в кинозал смотреть кинокартину. А мы – в буфет, пить пиво!

А Хамзя прятался в уголке… Напиток цедил с оглядкой… Испуганно озирался, ступая по шаткому пути нарушения спортивного режима. Сзади на цыпочках подкрадывался тренер и громко говорил:

– Ну что!.. Врагу погрощаете?!! – Это, типа «Пивко посасываете?..»

Хамзя вздрагивал, стакан разбивался об пол…

Мастеровой Андрей шутил таким способом, без буквы «л» во рту. Короче, перерыв, сидим, пьём чай. Колдырь присел рядом, пытает меня, достаёт, расспрашивает и интересуется:

– Посрушай, вчера твоя девушка быра? В короткой юбке, симпатичная, гразастая?

– Да, Андрюха, эта была моя поклонница Ульяна. Что, понравилась?

– Понравирась! Одно прохо – совсем мородая.

– Ты о чём, парень? Чем плохо? Молодая разведёнка, на 20 лет моложе…

– А вот это совсем прохо…. У моего учитеря Георгия Никораевича жена тоже быра на 20 рет мороже. Но ему повезро – она некрасивая! На неё никто не позарится!

Да…. Или нет…. Я сразу не сообразил, что ему на это ответить. …Но нет, мастак! Лучше есть торт с друзьями, чем в одиночку!.. Это мне повезро!

Я.

Честное слово, чудная местность – моя Отчизна, развесёлый город Сызрань! Зиновий Ефимович Гердт, Великий Советский Артист, герой-фронтовик, мудрый и сильный человек, всю жизнь мечтал побывать у нас на Волге. Я сам об этом слышал на его творческом вечере в 94-м году. Артист объездил все Америки, вдоль и поперёк! Больше него за кордоном бывал только иностранный министр – красивый и интеллигентный человек Андрей Андреевич Громыко. А артист Гердт мечтал о Сызрани! Не дожил… Жаль…

Город был ни большой, ни маленький. Но особенный. Население – обыкновенное: строители, заводские работяги, воры, менты да железнодорожники. Местность была на удивление приблатнёная. Блатной манер был во всём: одежда, соответствующий походняк (втянув шею в скрюченные плечи, озираясь по сторонам вороватыми глазёнками), плевки сквозь зубы, жаргон, словечки, разные выходки и проделки типа «гоп-стоп».

И вот что припоминаю… Бежим из школы мимо Летнего сада железнодорожников, а там – сирень, огромная, цветастая и убийственно ароматная! А кроме нее в саду только скамейки, дощатый клуб (его называли просто – «Летний») и танцплощадка – и всё. Нет, подзабыл!.. В придачу к объекту культуры был пивной ларёк, где продавались «Жигулёвское» и красные варёные раки – по 10 коп. за одну рачью голову. А малость подальше, у стадиона «Локомотив», был ещё один очаг просвещения – зимний клуб. Народ величал его «Гутман». Отчего пошла такая слава – неизвестно. То ли джазмен-американец Бени Гутман (БЕНИ ГУДМЕН!!!!!!!!!) заруливал в Сызрань с кларнетом под мышкой, то ли в старину местный парикмахер отгрохал себе такой домище, да большевики отобрали его в 17-м году и под клуб определили… А поскольку документов по этому поводу нет… Короче, Гутман и Гутман – какая разница…

Итак, забегаем мы, пацанва, в Летний сад, покупаем раков, грызём, смеёмся и радуемся. Вокруг пивного ларька – красивые мужчины с пивом. Все, как один, сидят на корточках. Пивные кружки в середине прошедшего столетья были в дефиците – как-никак, всего 15 лет после войны, много чего не хватало. Поэтому напиток тянули из пол-литровых стеклянных банок. И вот сидят они, у некоторых на руках синие картинки нарисованы: ну, там, «Север», всякие дивные птицы с почтовым конвертом в зубах. А у некоторых, наоборот – целые предложения написаны, типа «Не забуду мать родную» или «Нет в жизни счастья». На пальцах драгоценности наколоты, в виде перстня, или год рождения. Последней цифры нет: к примеру, 193… – и прочерк! Мол, догадайся сам, что и как! Сидят, значит, на корточках, лакомятся пивом и курят папиросы. Ведут деликатные беседы на непонятном языке. Спокойно, культурно, вежливо. Иногда – бац в морду! И всё ништяк! И опять сидят на задних ногах… Мы подросли и разобрались в диалекте: наш город был силён садами, сиренью да острогами!

Этот дружный народ, плотно окружавший питейный киоск, происходил из бывших заключенных. Из тех, что строили подле Сызрани знаменитую Волжскую ГЭС. Сидельцы построили объект народного хозяйства, «откинулись», как говорят интеллигентные люди, и остались тут же, в Поволжье… А куда деваться горемыкам, куда ехать? Где их дом? Осели, стали жить кто где. А сидеть на корточках – это привычка старых зэков. Этапная привычка. В связи с переменой среды обитания. Привозят, к примеру, заключённых в столыпинских вагонах, рассованных по много человек в каждой клетке. Надо перегружаться в «воронки» с решетками, поскольку им, вместо клеток вагонных, любезно приготовлены места в тюрьмах. Надо всех определить, развезти по новым адресам. А машин этих самых – мало. А народа, которому требуется своё отсидеть, много. Вот и сидят они, бедные, на перроне, ждут своей очереди. Сидят, как говорится, время не теряют: у них забота такая – сидеть. В тюрьме ли, в лагере, на перроне… – какая разница! Всё равно же сидят… Вокруг конвой с автоматами, собаки лают, захлёбываются.… А они сидят, несчастные, на корточках, сидят… Дождь, снег, холод… А они всё равно сидят часами, на задних ногах, пока не дойдёт очередь шагать в тюрьму.

Потому для них, отбывавших длинные сроки заключения, такая поза для отдыха привычней, чем на диване валяться. И вообще говоря, мы, мальчишки, раньше научились петь воровские песни, чем читать. Поговаривают, что наша эстрада вышла из блатных и кабацких песен. Было бы странно с этим не согласиться! Да! Сама вышла из этих песен, берущих за душу своей искренностью и простотой. Без помощи ТВ и дешёвых жлобских программ типа «Фабрики звёзд», где больше отходов, чем продукта. Во вред телезрителю.

Жизнь шла своим чередом, сама по себе. Я ровно подрастал, набирался ума и умения. А на гармошке научился играть очень рано – примерно в лет пять.

Играл я не как все начинающие приличные гармонисты: я держал гармошку вверх ногами (правильнее, наверное, сказать, вверх тормашками – у гармошки же ног нет. Но что такое «тормашки», мне неизвестно). Быстро и успешно освоил репертуар популярных военных и модных в те времена песен, услышанных по радио. Играл, скажу вам, весьма уверенно и, главное, правильно. Только гармошку держал наоборот.

Мой добрый и мудрый папа немало натерпелся на поприще жизни. В 20 лет его, молодого татарского паренька, назначили мастером цеха в паровозном депо. Всех предшественников за два года его трудовой деятельности добросовестно пересажали в сталинские лагеря. Поскольку деповские трудящиеся так воровали!.. Так воровали!.. Сначала по окончании ремесленного училища папеньку поставили бригадиром. На третий день начальник позвал его и произнёс:

– Послушай, Муса, ты парень молодой, красивый и неглупый. Не создавай нам затруднений, пожалуйста! Сиди дома, отдыхай, читай книжки… Мы будем тебе домой и зарплату носить, и добавочку к ней… Только не мешай нам спокойно воровать, а?.. Зачем тебе все эти неприятности? Зачем тебе всё знать?.. Меньше знаешь, больше проживёшь… Сиди спокойно дома, чтобы от наших забот голова понапрасну не кружилась, а?..

Заметим, это было довоенное сталинское время. Можно себе представить, какое волнение испытывали казнокрады… Их даже Колыма не страшила. Или, к примеру, соловецкие лагеря. Или Сибирь. Даже песня есть такая: «Ну что ж, Сибирь – Сибири не боюсь я, Сибирь ведь – тоже русская земля…».

Папа просьбам не внял. Огорчился, но остался командовать работягами и мужественно, терпеливо ждать своей очереди на арест. Спасла его повестка из военкомата. Пошёл служить в артиллерию. Затем война, фронт, передовая, контузия, цинга и все остальное, что пришлось пережить мужественным и храбрым людям его поколения. Подоспел приказ Сталина: железнодорожников с фронта – на железную дорогу! И папа поехал с фронта. Недалеко поехал… В город Сталинград… Там тогда происходила страшная битва с немецкими захватчиками. Назначили начальником восстановительного поезда. Только военную шинель сменил на железнодорожную. Такая, в общем, удача подвернулась в окружающей жизни. Ох, и повидал там, папенька, ох и натерпелся!..

Вспоминать он редко что вспоминал, почти ничего не рассказывал. Иногда, правда, всплакнёт, получив поздравление к 9 Мая из Сталинградского музея. И ещё: когда он ходил на парад, у него вся грудь была в орденах и медалях. А папина фотография висела в Музее Сталинградской битвы.

–А что там рассказывать, сынок? Война! Что хорошего?

Сильный был человек и скромный. Через много лет я нашёл в домашнем архиве фронтовые боевые листки, заметки из газет и его переписку со сталинградскими историками. Папы тогда уже не было….

Отец принёс с войны трофейный немецкий аккордеон. На нём была нацарапана фамилия героя-бойца, захватившего трофей. Звали его Н. Клюев. Как сейчас помню! На красном перламутре гвоздём был накарябан текст:

«Аккордеон взят в окопах оккупантов рядовым Н.Клюевым, в 1943 году….»

Спасибо тебе, дяденька Клюев! Это ты сделал из меня музыканта! И тебе спасибо, дяденька фашист, за твой дружеский жест, так сказать! За то, что оставил аккордеон, когда драпал из окопа. Забыл с собой захватить, как говорится, с испугу в штаны наложивши. Благодаря этому трофейному музыкальному инструменту я сейчас играю на улицах города Берлина! Правда, на саксофоне. Но азы музыкальные мне пришлось прочувствовать на нём, на трофейном «HOHNЕR», держа его гордо и правильно…

Поскольку речь идёт о прошедших годах, перед моим взором встают изумительные картинки нашей дивной средневолжской жизни: дяденьки на корточках, парк с густой ароматной сиренью, дружные ребята-одноклассники, красивые девчонки. Весёлое, счастливое время, которого уже не вернуть!.. И нам становится очень радостно, если мы сумеем оглянуться, посмотреть, посмеяться или, наоборот, светло погрустить об этой поре по имени «Детство».

Однако повелась мода писать о прошлом плохо и гадко. Без зазрения совести придумывать нелепые историйки со страшными коммунистами, кровожадным И.Сталиным, смеяться над лысиной Н.Хрущёва, издеваться над дикцией немощного Л.Брежнева, а проще говоря, над ранением старого фронтовика. Пугать голодом, холодом, а до кучи проливать на страницах мерзких газетёнок слёзы горя и невыносимых страданий.

Враки. Чушь. Ложь.

КОРОТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. ФРОНТОВИКИ.

Его передразнивали, а он был фронтовик. Отхватил ранение, поэтому имел дефект речи. В 42 года – генерал, боевые награды. На фронте ничего даром не давали, тем более, политработникам.

На ЛРЗ был ветеран с кликухой Борман, шофёр, страшный рубец на всё лицо. Шоферня говорила, что он всего в одном бою участвовал, потом его ранили, списали, и он поехал домой. А почести – как всем. А ты сам-то попробуй – сходи в один бой да поваляйся где-нибудь в болоте со страшной раной головы и лица и, конечно, без сознания. А найдут или не найдут санитары? Поскитайся по госпиталям, попробуй выжить после страшной контузии, научись снова говорить, жевать, глотать! Это всего один бой!.. Когда мы играли концерт для фронтовиков, он сидел, бедный, и всегда плакал. Большущие слёзы текли по изуродованной щеке. Начальство его уважало и жалело. Он работал на тихоходной машине, которая ездила по территории завода. А вы – «один бой… один бой»…

ПРОДОЛЖЕНИЕ.

Детство было сытое, счастливое, беззаботное и весёлое. Музыка, под мою гармошечку, песни со старшей сестрой Галей и её подружками. Летом – футбол, зимой – хоккей. Прекрасная музыкальная школа с умнейшими и душевными педагогами. А летом – каникулы, пионерский лагерь «Белое озеро»… Трепетный край русской природы! Прозрачное озеро с окунями и раками. В густом лесу. А в лесу – само-собой, ягоды с грибами.

В пионерском лагере целых три музыканта-баяниста играют на общелагерной линейке. А четвёртый, рядом с ними, с «музруками» – это уже я. Юный пионер! Гордый, смелый и прилично играющий баянист! Со второго курса музыкального училища я повадился в любимый пионерлагерь «музручить» самостоятельно. Доигрался до знакомства с первой женой, Любовью Филипповной. Она была девушкой очаровательной души и светлого разума. Поначалу… Да… Ну ладно… Девушка была врачом-стоматологом. Лечила юным пионерам зубки. Поженились. Я подарил ей двоих сыновей. Сыновья подросли, выучились на композиторов и врачей, а мы с Любушкой благополучно расстались. После 25 лет совместной жизни, которая протекала весьма пёстро и эмоционально… Дай бог ей доброго здоровья!

Ну, так что там с аккордеоном? А ничего. В музыкальное училище я поступил играть на баяне, а во дворе бренчал на самом модном в прежние времена инструменте – на 7-струнной гитаре. Нажимал аккорды – «звёздочка большая», «малая звёздочка», «лесенка». И всё! Я уже кумир двора и уличных окрестностей! Грандиозный актёр Лёня Ярмольник бесподобно изобразил это дворово-уличное явление в своей миниатюре «самый симпа-а-тичный во два-а-ре…». Помните? В том выступлении было три ковалка – кипящий чайник, цыплёнок табака и парень с семиструнной гитарой. Это о нас, семиструнниках. Потом пришли «Битлз» со своими шестиструнками, и народ заболел попсой и роком. Большой респект покойному битловскому продюссеру по фамилии Эпштейн! Это он надоумил ливерпульскую четвёрку внедрить в скучные и монотонные ирландские мелодии живые, душещипательные еврейские мотивы. Немного смахивающие и на татарские. Возьмите, к примеру, песню «Girl» или, скажем, «Yesterday»… Битлочки запели, звон монет стал веселей… Вечная вам память, мистер Эпштейн….

Ну а мы продолжали теребить три аккорда, для нас весь мир был наполнен радостью и блаженством! Этим волшебным трём аккордам соответствовал и весь наш беззаботный любовно-романтический и блатняцкий репертуар: « Ванинский порт», «Дочь прокурора». Кто же автор этих песен? Говорили так:

– Музыка народная, автора текста скоро выпустят.

Слушайте:

– Бледной луной озарился старый кладбищенский двор,

А над сырою могилой плачет молоденький вор…

Или другая песня, «Караван Кабир-Али»… Тоже не слыхали? Я напомню: