Опрокинутый город

– Нет… не слышал…

– Короче, давай, быстрей его встречать спускайся.

Я сбегаю вниз, спешу на дорогу… и правда Игорь! Вот это сюрприз – его машина стоит, и он суетится возле, хлопает дверьми.

Он сюда уже года три не приезжал.

– Игорь! – окликаю.

– Лешка! – он улыбается мне, поворачиваясь в закатных лучах, которые косят из-за крыши дома напротив.

(И когда я был наверху, там тоже уже все прошивали закатные лучи, вдоль всех балок и брусьев – вот сколько часов я просидел с этой странной необыкновенной тетрадью!)

– Ты чего, совсем не удивлен мне?

– Удивлен, но…

– У тебя просто вид какой-то… взъерошенный – ха-ха.

– Серьезно?

– Ну да. И даже напуганный. Что это, как раз из-за меня?

– Да нет, я просто…

Я делаю шаг вперед, протягиваю руку…

– Нет-нет, слушай, у меня руки перепачканы. Видал, какие?..

Он показывает – да, они все в масле, черные. И кажутся еще чернее на закате.

– И главное, что не вливал. Это я так случайно к канистре прикоснулся, представляешь? Сейчас. Я на участок схожу, руки вымою… умывальник-то на обычном месте висит?

– Ну да.

– Я сейчас руки только помою – а ты можешь начать вещи таскать?

– Я…

– Ну или меня подожди – вместе будем… слушай, ничего не случилось?

– Э-э… нет.

– У тебя лицо какое-то странное, ей-богу. Бледное.

– У меня?.. Нет-нет, все в порядке…

– Ну ладно, расскажешь потом.

Он уходит мыть руки, а я остаюсь возле машины…

Таскать вещи?..

Глава 8

…Вместо этого я принимаюсь усиленно ходить туда-сюда возле машины. «Что это за тетрадь, откуда? Кто это написал?.. Это про ребенка – нет, исключено, что ребенок мог написать такое! Да-да, это про ребенка – велосипед, стрекоза, детские игры…» – словно вертится-тараторится в моей голове, твердятся аргументы того, что и так понятно. «Откуда взялась тетрадь?.. Этот почерк чужой, чужой, инородный…» – расхаживаю вдоль машины – я совершенно потерян сознанием для чего-то другого, потерян; ничего не замечаю вокруг себя. «В моем доме…» В нашем доме ведь никто никогда не жил, кроме нас. А тетрадь оказалась между журналами – но это материны журналы! Старые – сколько журналов она выписывала лет тридцать назад. «Эта тетрадь не материна – она не может быть ее! Сестры… те самые сестры, о которых она рассказывала вчера? Это совершенно непостижимо!»

Все внутри на несколько секунд затаивается – от страха и щекотного трепета.

А потом начинает твердиться, как забивать разум: «Мария и Вера высокие, как спички, прямоспинные, они ходят и ходят, без остановки, без остановки. Если Мария – на середине тропинки между первой и второй картофельной грядкой, Вера – в начале тропинки между третьей и четвертой. Если Вера – в конце тропинки между второй и третьей…

Стрекоза! Я ее спас, слипшиеся крылья почти поломанные – вот она взметнулась и опять летает – как восстановилась – и я нахожу тетрадь! А в записях начинается с того что ребенок наезжает на стрекозу велосипедом она больна – то есть это как начало к тому что она снова разрушается. Потом разламывается крыло – и вот Мария уже без руки… это как бы избавиться от страха, испуга! Но все равно же стрекоза остается – всегда, всегда…»

Эта цепочка плетется сквозь мозг и повторяется, повторяется: «Стрекоза, я ее спас слипшиеся крылья почти поломанные…» – мысленная, словно выстраивается в сознании инерционной, инертной тканью… и страх, недоумение и крайняя тревога, о которой я не могу говорить.

– Лешк! – окликает меня Игорь. – Ты чего расхаживаешь-то, я не пойму?

Глава 9

– Э-э… что?

– Я говорю, ты чего расхаживаешь?

– Ты же сам сказал, что я могу тебя подождать, и будем вместе таскать, – произношу быстро, но потерянно.

– Ну хорошо, давай теперь таскать вещи.

А потом мы садимся ужинать. Я сижу с Игорем и матерью, а внутри так и перемалываются внутри как жернова, перемалываются – но я совершенно не подаю виду. Что я могу делать – только сидеть и разговаривать; либо их слушать.

Рассказать о тетради? Поначалу у меня странное чувство, что даже если б я и хотел, не могу вставить это в разговор, втиснуть…

– …Я, кстати, много еды привез, – говорит Игорь. – Но только шашлыка не взял – представляете, тетя Тань, вообще не было. Он куда-то как испарился. Я собирался здесь купить, поблизости – нема… представляешь? – и ко мне поворачивается. – Не знаю, чего теперь можно на костре-то пожарить. Но я сарделек, в принципе, купил. Удивлены, что я приехал, да?

– Очень удивлены! Ничего не случилось?

– Нет, абсолютно ничего. Ну… я даже не могу сказать, почему приехал. Я это в последний момент решил. Сначала хотел к бабушке как всегда, но потом что-то сверкнуло… дай, думаю, сюда.

– Ты же никогда не приезжал так, – говорю я.

– Без предупреждения? Ну да. Какой-то порыв непонятный – сорвался, приехал. Сам смеюсь.

После этого мать уходит. Мы остаемся с ним одни.

– Но вообще ты мастак на внезапные решения, – улыбаюсь. – И их воплощение.

– Это ты еще по нашему детству помнишь? – Игорь тоже улыбается; гораздо сильнее моего.

– Не знаю.