Опрокинутый город

– Ну да, мне, кстати, тоже не приходит на ум какого-то конкретного эпизода с тех времен, но… слушай, я вижу, я тут действительно некстати, – отрываясь от тарелки, принимается слегка вертеть головой.

– Нет-нет, что ты…

– Я говорю, даже не могу объяснить, почему… Но мне здесь хорошо. Очень! И этот свежий воздух, просто дубовый – я его сразу вспомнил. Вообщ-ще воздух такой… просто шик!

Пауза.

– Слушай, а вы же второй этаж так и не достроили, да?

– Нет, – отвечаю.

– И там все так и завалено?

– Да.

– Ну вы как, собираетесь его делать или?..

– Да мы уже двадцать лет собираемся… и все стоит на месте.

– Да, да, я понимаю.

Он доедает, потом мы пьем чай, и он предлагает выйти на улицу.

– Как же классно – вот сейчас прогуляемся по воздуху. Воздух здесь просто вообще… так опьяняет! – начинает мотать головой – с вытаращенными глазами; прямо как в умопомрачении.

Глава 10

Мы выходим… и снова оглушает этот объемный стрекот цикад, взбудораженный, в сумерках. Но сегодня, когда Игорь со мной… я только сейчас понимаю, что стрекот был все время, и когда мы ужинали в доме – но я не осознавал его; не обращал внимания.

В отличие от вчерашнего, когда мы разговаривали с матерью лежа на кроватях… я слышал стрекот и в доме.

«Эти сестры… мать рассказывала о дочерях Альбины и после этого я нашел тетрадь наверху – что это значит?! Эти вещи связаны, связаны…» – плетется-сквозит цепочка, инерционная – «Сергей!.. Он живет теперь в доме Альбины но не имеет к ней никакого… Сегодня когда я стоял у речки – Представляешь, он на нее колесом наехал, прикинь? Николька мой сын и приносит домой – а она еще живая ее ведь очень сложно поймать! Ну и потом он тоже такой радостный ходил, ходил туда-сюда по участку прям без остановки… А в тетради – сегодня мне удалось поймать стрекозу, я наехал на нее колесом велика… стрекозу очень сложно поймать.

Николька… мальчик. И в рукописи тоже мальчик! Это совершенно невероятно – как такое может быть?!»

Мы с Игорем, тем временем, выходим на дорогу…

– Слушай… А ты же наверху был, когда я приехал?

Я смотрю на него. Но он не заметил, как я вскинул голову, прогуливается, шуршит гравием.

– Ну да. Откуда ты узнал?

– Тетя Таня сказала.

– Серьезно?

– Да. Слушай… – он останавливается и глядит на меня, улыбаясь и кивая почти с детским азартом. – А чё, чё ты там делал, расскажи…

– Ничего не делал. Просто.

– Да ладно, не может быть такого. Небось, решил чё-нить полазить, да?

– Да-а-а… нет, просто хотел на поселок посмотреть. Сверху. Он такой охватный.

– Да ладно, это ты утаиваешь. Чё ты там делал?.. Ну не хочешь, не говори. Я просто сразу вспомнил, как мы любили где-нибудь лазить, выискивать, когда детьми были… да я понимаю, разумеется, ты не за этим туда полез. Но просто… я как приехал – меня распирает чё-нить этакое сделать-придумать.

– Поня-я-ятно. Но там… что у нас наверху делать, сам посуди.

– Ну да, наверное, ты прав. Слушай, тебе не холодно?

– Э-э… нет.

– Мне да – я лучше в дом схожу, куртку накину… Я вернусь щас. Тебе точно не принести куртку?..

Он уходит…

опять начинают крутиться мысли: «…мать рассказала о дочерях Альбины, а в рукописи – просто сестры и я сам тотчас подумал о сестрах после ее рассказа. Если в рукописи описаны дочери Альбины… нет, это не так. Там ведь сказано, сказано! – у сестер нет никаких ближайших родственников! – сказано, и их участок не возле леса, как Альбинин!.. Сергеев… Но в любом случае: кто автор записей и почему тетрадь в моем доме? – я не писал это никогда. Может Игорь? – нет не его почерк».

Я стою и чувствую, будто что-то не смыкается, расходится в голове; как две оконечности, не смыкаются, по нескольку раз – страх, страх. И он, в то же время, как какой-то инородный, будто и не связан с моей находкой кто-то влил мне паралитическую жидкость извне.

«А может это Сергей написал?.. Не может быть – он здесь два года, рукописи лет пятнадцать…» – как звенья разъединились.

«…Я спас стрекозу слипшиеся крылья почти поломанные – вот она взметнулась и опять летает как восстановилась – волна пошла мыслей пошла как энергия я нахожу тетрадь! А в записях ребенок наезжает на стрекозу велосипедом она больна – то есть это как начало к тому что она снова разрушается. Потом разламывается крыло – Мария без руки… и вот они бегают бегают, она прячется прячется – но все равно же стрекоза остается – всегда, всегда…

…Я спас стрекозу – тетрадь появилась. Это как забраться на некий пик!.. А в тетради опять скатывание, опять начало разрушения стреко…

Буф-ш – резкий толчок! – в землистую воду – ш-ш-ш-хл-л-л… кого-то толкают в воду – мощный нечеловеческий толчок, страшная сила…

Стрекоза помогла мне увидеть, сегодня на речке – это тоже имеет отношение к тетради?»

И тут как током пронзает – «Вера! Это Вера толкает мальчика… Она куда-то притаилась пока он преследовал Марию…

Я бегаю, бегаю по проездной дороге, бегу на свой участок приседаю, смотрю – но рука всегда заслонена – если подбегаю к ящику с доломитом рука Марии за углом сарая…

Буфш-ш!! – двое борются в грязной жиже меж страшных, размякших комьев земли-и-и-и-и!!

Нет, не может такого быть! Там этого не было, там…»

поэтому рукопись и обрывается.

«…Я весь затрепетал вчера внутри когда мать сказала о дочерях – так все и пылало сестры! – А сегодня нахожу тетрадь».

Но и сейчас я не могу вспомнить Альбининых дочерей.

Были, были, ты просто забыл, – сказала мать Нет и теперь ощущение, как вчера… что она ошиблась, я никогда их не видел!

Рукопись. У меня в доме.