Русская философия. Анализ истории. Том 1

Возникает вопрос, если плоть – это одежда души (лодка путешественника), то как относится к удовольствиям плоти, к вожделению? Дело в том, что в любой физической нагрузке участвует вся полнота чувственной и духовной природы, несущие две, хотя и полярные, но взаимодополняющие критерии черного и белого, горячего и холодного, сладкого и соленого, если так можно сказать. Во взаимном дополнении они образуют золотую середину – жизненную линию. Удовольствия плоти вне духовного единства с Богом становятся пороком, ибо, как уже сказано ранее, есть один путь к радости, для которого все остальные оказываются составляющими, сопутствующими. Этот путь, с одной стороны, абсолютно вечный и долгий, а с другой стороны короткий. Радости плоти – составляющие нашей природы, но приобщение к ним происходит абсолютно мизерно, так, что для человека сие становится не заметным, но при этом бытием. Ведь бытие – это радость и так как плоть существует, то она должна быть источником радости. Но вне Бога, вне Его вечности, радости плоти становятся радостью временной. Плоть, утратившая соль от бытия души в Благодати, как творение Его разлагается. Когда человек гибнет, то понятно, что согласно его естеству падшего духа, он пренебрегает одним, без радости духа трудным или соленым, и ищет спасения через свое же подобие духа – приобщается к приятному – тело следует за душой. Но жизнь без соленого, без утверждения прежнего равновесия невозможна, а потому после сладостей, надо есть солёности. Если появляются радости духа, то солености, как страдания вообще не воспринимаются, ибо оные в присутствии радости являются естественным рабочим процессом бытия жизни. Это означает те грани природы, через которые приходит чувственное вожделение – это такие сладости, которые нужно беречь и растягивать на всю жизнь, делая их незаметными телу – и то и другое нужно потреблять по чуть-чуть. Причем, это неподконтрольно и пребывает в том же естественном процессе жизни. Парацельс говорил, что все есть в определенной мере яд и в определенной мере лекарство. Это выражение надо воспринимать вкупе с высказыванием Л.Толстого о любви: любовь – это как палец, который пока не болит, человек его не чувствует. Из сказанного следует определение радости, которое согласуется с учениями буддизма и индуизма – это полное нечувствие окружающего мира во всех смыслах этого понятия. И это совпадает с нашим определением о Царствии Небесном, что Оное не воспринимается посредством воспаленной грехом природы, ибо подобное познается только своим же подобием – святостью. Но одно дело, когда нечувствие мира – есть естественный рабочий процесс трудового дня и при этом в поте лица (что есть фундамент богообщения), но другое дело, когда к этому прибегают искусственно, практикуя нирвану – разное понятие о полноте, оформленное в религиозной доктрине как основание её (об этом более содержательно в этой же гл. в следующем пункте№3). Просто белое распознается посредством черного в контрасте, а потому йоги причиняя себе боль ищут в своей природе центр, позиционируя себя в коем, он эту боль перестает чувствовать. Северные народы вместо боли несущей от упражнений йоги просто изнуряют себя трудами в поте лица, но опять же только для той же цели – найти в себе центр, позиционируя себя в коем для него сие перестает быть страданием. В данном случае, радость усиливается результатами этих трудов – они не ради самого процесса труда (или боль ради самой боли), но имеют, кроме этого, осмысленность и цель утверждения жизни в её Божественном образе, явленном в земных условиях долгой зимы (в некоторых случаях имеет место говорить об образе Божьем жизни, явленном в условиях ада – особенно в последние века). Хотя надо сказать, что человек все равно чувствует, но чувство это востребовано только в рабочем процессе богообщения. То есть, если в меру, если нет покушения на естественное – на процесс богообщения, то всякое явление становится лекарством и удовольствием не является, хотя оное, на самом-то деле, есть удовольствие, которое уже давным-давно «приелось», то есть удовольствие – это тоже Божественная радость, но животворящей оная может быть только в общем контексте полноты всеобщего счастья в богообщении. В противном случае, если бы это радостью не было, то этот момент даже бы не обозначился в бытии, мы ничего бы об этом даже не знали. Просто внимание, акцентированное на главном счастье души в торжестве духа, не может быть парализованным на второстепенном. Таким образом, все удовольствия мира несут в себе соизмеримость с возможностью богообщения и соучастия в радости единства с Творцом. Они абсолютно малы. Радость от богообщения можно сравнить с зубной болью, которая, как бы перевешивает и затмевает все остальные чувства и ощущения. Но эта чувственная абсолютно малая радость, хоть и также Божественного происхождения, но так и остается, и должна оставаться лишь малой гранью, которой никак нельзя давать приоритет, ибо оная является лишь промежуточным звеном в общей цепи приобщения человека к счастью. Это звено нельзя вводить в запредельное напряжение, ибо можно порвать и от этого разрушить душу. Только в этом случае, плоть не отвлекает, а поддерживает богообщение, создает условия душе для пребывания её в кондиции постоянного экстаза всей полноты природы человека, а не какой-то её части. Для утверждения истинности этого высказывания приведём ещё некоторые важные доводы, характеризующие нашу природу.

3. Более развернуто этот приведённый ниже инструмент мировосприятия, посредством коего мы раскрываем иные интересные грани Вселенной, представлен в следующих фрагментах: §1.0.Фундамент эволюции, п7; п34; п.36; стр. п.38; стр. п.56(а). §1.0.1.Естество человека. п.1, п.3; п.6(б). §1.0.2.Богопознание: п.8; п.19; п.46; п.57-б; п.81

Иная грань двоичности природы явлена нам из другого примера. Возьмите прямую и ровную палку и выведите в состояние вертикального равновесия. Если мы её отпустим, то, согласно логике вещей и по всем законам физики, оная упадёт, и мы даже можем сделать некоторые математические расчеты траектории падения. Палка – это мертвый предмет, потому она подчиняется мертвым законам анализа – анализа физики и математики. То есть падение, разрушение и хаос – это сфера адекватного логического обоснования реальности, доказательство бытия порядка живого. Но в жизни живого все иначе. Палка не падает по закону физики и математики, а возвращается в исходное равновесие. Живому свойственно постоянно восстанавливать равновесие в вертикали и бороться за свою жизнь, несмотря на все постоянные покушения на него со стороны внешних факторов: плохой погоды, болезней, хаоса и так далее. Это та самая часть нашего естества, которая остается жить после смерти и где законы логики не имеют силы, ибо не могут выражать Истину: логика властна только уже над мертвыми процессами распада и разрушения. По этой причине с точки зрения математического анализа и разумности судить о живом нельзя, ибо это разные кондиции бытия. Тем более рассуждать логически о том, есть ли Царствие Небесное и существует ли Творец Вселенной, а если Он есть, то почему так ведёт себя, ибо, повторю ещё раз, анализ видит и анализирует только то, что не имеет жизни, пребывает в процессе разрушения, отмирает и потому имеет образ всеобщей относительности. Именно по этой причине, посредством воспаленной грехом природы мы не видим пустоту греха, в коей разворачивается весь сюжет Божественного Замысла. Бог – живое существо, которое восстанавливает равновесие, возрождает, поднимает, прощает, животворит, то есть Он не наделён распадом и потому неподвластен логическому обоснованию. Так как Он не наделен распадом, то Его бытие имеет только созидательное влияние на этот мир. Наше восприятие ограничено грехом, а потому называем разрушением то, что терпит ломку в процессе перестроения во всеобщем движении Вселенной к Богу посредством уподобления Ему во всем. Ломкой мир представлен в непосредственной близости, но с высоты Божественной мир стремится уподобиться Творцу, чтобы приблизиться к Нему ближе, а потому постоянно ломает все то, что менее всего совершенно. Таково наше поражение грехом, что чувственно распознаем только грех, а потому судим о Боге, о Его воле и творении через призму смерти и разрушающего греха и не находя в Боге грех, начинаем утверждать то, что Бога нет. Так вот, продолжая предыдущую мысль, нам важно сказать, что та чувственная природа, которая становится источником удовольствия, на самом деле призвана для иного – соучаствовать в общем деле остальной природы – удержание в положении равновесия. Так как удовольствия в этом мизерные, то сие не воспринимается как удовольствие, а как естественная жизнь. То есть радость приходит от ломки прежнего и уже малого и потому стесняющего ради более свободного и великого, в противном случае, вне этой радости познание мира нам не дано. Удовольствием становится сам процесс саморазрушения в процессе становления. Таким образом, так как природа человека чувственно воспринимает только то, что уже терпит разрушение, то оказывается востребованным отрешиться от всего ограниченного чувственного, стесняющего процесс богообщения, как видящее не живое, а мертвое. Это особенно важно делать во время монотонных, нудных продолжительных работ. Хотя в привязке к Православию, нужна не пассивность отрешённости, а поступательная динамика отношений личности с Личностью Творца. Это понятно из примера со бегуном, которому инструктора запрещают все на дистанции, кроме одного – быстро бежать до финиша. Вместо того, чтобы сказать, что надо изо всех сил бежать до финиша, они внушают тысячи запрещающих установок и ни слова о том, что именно надо делать. Хотя оба варианта постановки задачи важны, только в разном значении для дела. Так пассивность отрешенности от всего отличается от активного действенного отношения между личностями Творца и человека.

Ещё более конкретизируя суть вопроса соотношения живого и мертвого, хочу подчеркнуть, что законы омертвелого, то есть законы распада, разложения и дестабилизации не приемлемы и не могут работать там, где законы жизни, где царят законы восстановления, стабилизации, удержания от разрушения.

Сама ограниченная грехом природа наших чувств такова, что распознает оная только свое же подобие – беззаконие (Бог дает нам видеть хаос и распад только для того, чтобы мы трудами в поте лица восстанавливали чистоту своей души и через это уже преображали этот созерцаемый мир). Потому в поле нашего сильно ограниченного умозрения попадают только их же подобие – ничтожности трений при перестроении – трагедии разрушений. Солнце мы видим потому, что произошел ядерный взрыв; чувствуем вкус яблока потому, что откусив, разрушили его клетчатку-ткань. Если нет раны на живом теле Вселенной, то и нет рубца от него, который мы можем видеть. И наоборот, когда мы здоровы, то не чувствуем тело. Когда нам хорошо, мы не замечаем своего счастья, да и радость в экстазе (выход из своей сущности) мы распознаем лишь когда утратили её. Именно поэтому Бога мы не видим, как абсолютно доброго, чистого и здорового, а Царствие Небесное, насельниками коего нам естественно быть, после грехопадения стало абсолютным межзвездным чувственным вакуумом. Зато мы видим свой пустой желудок и помним своих обидчиков, а наше тело носит рубцы от былых ран. А так как Бог не наносит рану, но только дьявол, то из-за этого даже появляются атеистические течения в мировой мысли. Вот какова природа нашего познания, в которой через призму греха мы имеем возможность видеть и помнить только грех. Бог живет не по законам логики, ибо Он против всякой логики отдает Себя. Он абсолютно великий и сильный, отдает Себя абсолютно ничтожному созданию – человеку. Он дает нам энергию для жизни, поэтому Бога видит тот, кто подобен Ему. Видит Его тот, кто, как Бог, жертвует собой, тот, кто творит подвиг ради спасения ближних, поднимает, восстанавливает, не жалея себя ради ближних. Только подобно Богу отдающий себя другим способен выходить из своей сущности для единства с Ним, то есть пребывать в состоянии экстаза молитвенного делания и гражданином Небесного сообщества. Если человек не пребывает в экстазе жизни, он не сможет уверовать в Воскресение Христа, ибо чтобы видеть любовь Божью, нужна любовь. Чтобы видеть мудрость Божью, нужна мудрость. Чтобы видеть живое, надо быть живым. Чтобы видеть святость, надо быть святым. Духовным людям свойственно созерцать мир через призму любви, а потому в озвученной ранее координатной реалии, системы двоичной природы берега и реки (то есть за пределом береговой линии потустороннего мира), только им открываются живые существа невиданной красы и добра, живой мир Ангелов, там иная флора и фауна, там живут те, кто когда-то ушли от нас и ждут встречи с нами. Мы все должны восстановиться после грехопадения, вернуться к Отцу Небесному в чувственную пустоту греховного вакуума, то есть в этой реке, текущей в нашей двойственной природе, для нас самое важное выйти на этот берег после биологической смерти как нового рождения. В этом – самое важное действо для каждого человека и значит – для целых народов, ибо как важно даже в мире ином остаться живым, чтобы продолжать покровительствовать своим детям. Мы были рождены на этом берегу, и нам естественно быть только в абсолютной стабильности жизненного порядка домашнего очага, в его постоянстве, в твердости и вечности непреходящего живого. Именно это перечисленное нам приходится постоянно творить в себе и вокруг себя, и всю свою жизнь. То есть устраивать свою жизнь так благоприятно, как это было там, на нашей естественной Родине с её высшим счастьем и всеми Божьими формами удовольствий и радости жизни. Но надо сразу сказать, что сие не только самое важное вернуться туда на этот берег, вернуть свое счастье, утратив которое мы как бы «попали в воды перемен и всеобщей относительности», но и самое тяжёлое. Оказавшиеся в поле нашего зрения течения этой жизни – довольно мощный поток слабостей разрушающих тело и душу от плотских безбожных наслаждений и удовольствий. Он ломает все на своём пути, от чего мир полон зла и горя. На земле всё относительно, временно и вся наша жизнь – сплошные ломки всего и вся, утраты и разрушения, сплошные душевные раны. То есть в любом случае, чтобы обрести вновь естественное счастье, необходимо пребывать в победоносном торжестве над самим собой, вне бытия этих перемен и все порушенное вновь восстанавливать. А потому нет большего счастья, чем торжество над пороком, над своими страстями и текущей природой. Мы как бы прячемся от перемен, когда душой выходим на твердый берег и этим обретаем вновь счастье Царствия Небесного, где родились. Эта Божественная сфера бытия для нас естественна, и только тут нам хорошо – быть возле источника абсолютно всех радостей. В этом и есть суть торжества живого на всем том, что имеет прообраз Голгофы Христовой и понятия Велесово Колесо. (Жена несет в себе Царствие Небесное в этой же яви, ибо она первая, кого встречает человек родившийся от неё. А потому как важно сказать ей о самой себе, в первую очередь. Сказать о том, кто оная есть).

Эти противостояния проходят через наше сердце, ведь в каждом из нас есть тот, кто говорит, что надо выполнить свой долг, а другой в нас говорит обратное: «Расслабься. Оставь на потом. Забудь. Не сдерживай себя, а бери от жизни всё». Совсем не важно, что делает человек в данный момент и не важно перед чем он стоит – важно то, в каком образе он везде в каждом своём начинании в самую первую очередь выходит на поединок с самим собой, встает против своего плохого «я» – победитель ли он себя. Поднимается боксер на ринг или он ранним утром пытается проснуться – везде тот же самый плохой «я» как бы шепчет: «Не надо тебе это, расслабься, предай, измени долгу, укради». И так далее. Но вновь и вновь мы хотим быть с Богом и отторгаем эти помыслы. Раздвоенность природы человека проявляется во всем. Одна её составляющая хочет спать и есть, а другая тянет туда, где ей естественно быть по родству природы – высоты, свобода, скорость, торжество, любовь. Это состояние, когда человек выходит из себя, освобождается от своей плоти и тягот её, приобщаясь к единственному источнику радости – к Богу. Повторюсь, что только данное бытие человеку естественно, ибо он в таком образе родился и сие остается его Родиной навсегда, а потому древние такое состояние человека назвали экстазом, который имеет самые разнообразные прообразы-проявления. (В каждом народе сие выразилось по-своему, но применительно к древней традиции насельников Севера, то есть у славян сие значилось прообразом Колеса Велеса). Так альпинист, к примеру, стремится к вершине горы, где свойства Божественного, простор и бесконечность вокруг ощутимы явно. При этом истязает свою плоть физическими перегрузками, голодом, холодом и постоянным риском. Душе хорошо, а плоть мучается. Боксёр выходит на ринг, также испытывает перегрузки и получает множественные микротравмы головы и тела, чтобы завоевать первенство. Культурист поднимает тонны груза за тренировку, чтобы придать красивую форму телу, стремится уподобиться Богу в могуществе своей силы и красоте строения тела. Парашютист на полторы-две минуты хочет уподобиться Ангелам Божьим в состоянии полёта. Монах уходит в тайгу и живет, обрекая себя на одиночество и трудности жизни в тяжёлых условиях. Эстет бунтует против того, что в некоторых местах здания Большого Театра осыпалась штукатурка. Будущая мать носит в себе девять месяцев младенца, испытывает тяжесть своей ноши и истощение сил, и этим даже рискует своей жизнью. И так далее. То есть, чтобы обрести единение с идентичной душе по естеству Природой, опосредовано приобщения к одному из Божественных свойств, человек жертвует себя, своей физикой, терпит неимоверные перегрузки, рискует здоровьем и даже жизнью, побеждает страх. И наоборот, когда тело спит и много ест, то живая душа страдает, человека мучает совесть, он ненавидит себя за то, к примеру, что не накормил ребёнка, презирает себя за нестойкость перед искушением и так далее. То есть тут следует сделать важный вывод о том, что либо плоть страдает и душа в радости жизни, либо душа мучается из-за того, что телу хорошо. Одно из двух: либо то, либо это и третьего не дано. Поэтому уже изначально, устраивая жизнь свою, никак нельзя строить иллюзий, ибо настоящее счастье всегда трудовое – это заповедано Богом, который не может желать человеку чего-то иного, кроме счастья. Так устроена жизнь, то есть духовная радость во Царствии Небесном несовместима с вожделением чувственной греховной природы. Отсюда вспоминается сказочный сюжет, в котором стоит богатырь возле камня с надписью: «Налево пойдёшь – богат будешь. Направо пойдёшь – счастлив будешь. Прямо пойдёшь – погибнешь». В том-то и дело, что счастье и богатство – там, где победоносная борьба со смертью. Это же претворилось на Голгофе Иисуса Христа. Велия радость от общения с Богом в процессе борения ещё и плодоносна счастливым исходом благодаря сообразности счастливому исходу. Иными словами, роскошь и богатство не должны мешать человеку подниматься на высоту торжества над самим собой.

Счастье. Определение.

Более развернуто эта тема представлен в следующих фрагментах: Том 2, §1.0.2.Богопознание, пп.60,65,66,80, 81,89,90(б),91,92; §1.5.1.Иное направление проявления эволюции, п.8.; 1.7.Соотношение Истины и идеологии. Том 3, §2.3. Древние славянские верования, пп.5,6,38,39,40; §2.5.Некоторые технические стороны вопроса п.23,24,25,35,36,37,38;§2.7. Противоречия

Что такое счастье? Во-первых, надо сказать, что счастье – это жизнь, это ещё одно имя жизни. Все идеологии, течения мысли можно разделить на две части: мертвые и живые. Третьего нет в природе вещей. Во-вторых, следует дать ответ исходя из определения не счастья и травмы психики. Травмой психики является простое отсутствие радости и покоя душевного. В-третьих, человек идёт туда, куда смотрит, и при этом идущий одолеет дорогу. Так как каждый из нас видит перед собой одно из двух – либо живое, либо мёртвое, то нам становится очевидным что такое ересь. Если смотрит на мертвое, то он будет мёртв. А если живое, то будет жить, даже если вокруг него ад. Поэтому, чтобы уверенно идти в живое будущее, важно беречь своё внимание, акцентировать его на абсолюте жизни. Нельзя даже видеть злое, надо прощать все свои обиды и искать все то, что было хорошо – просто смотреть подобает на счастье и на все то хорошее, благодаря которому вы в данный момент живете. Прощать бывает так же тяжело, как подниматься к вершине, восстанавливать своё здоровье после болезни. Но такова жизнь, что всякая радость бытия нам дается в труде и в победах над самим собой. То есть чтобы видеть абсолют живого Бога, нужен жертвенный труд, сопряжённый даже с муками.

Надо сказать важное, что счастье дарует важное качество – человек может терпеть тяжести бытия, даже не замечая их, даже не ведая об их существовании – таково еще одно определение счастья из многих. Главное, что такой человек, не теряя силу духа, хочет жить в любых условиях, при любом состоянии своего здоровья. Нет счастья – нет борьбы за жизнь даже если сила воли у человека огромная. Если человек впал в уныние, то никакие достоинства и никакое всемогущество во власти или огромные богатства не помогут, ибо все рушится.

Повторюсь, что там, во Царствии Небесном, где абсолютный достаток всего и абсолютная радость бытия, законы эволюции и развития в жесточайшем естественном отборе невозможны, ибо нет самого активатора их – зла и борьбы противоположностей, в которой должен выживать сильнейший. Все эти законы обрели силу после беззакония Адама и Евы. Наука не противоречит Священному Писанию, но только дополняет новыми фактами подтверждающими одну и ту же Истину, ведь в сферах, поддающихся научному обоснованию, постепенно распознается образ Божий, специфически явленный в пределах ограниченных возможностей природы, если это обоснование было истинным. Ибо Писание исповедует, а, богословие науки исследует законы, свойственные сферам Божественного постоянства берега, то есть наука свидетельствует о сферах, коим естественна всеобщая относительность, изменчивость и течение реки. Оные относительны для постоянства берега в нашем двоичном естестве природы. В науке речь идет о свидетельстве о Боге посредством воспаленной грехом природы человека в пределах физической возможности её свидетельствовать о Боге – постепенно проявляются очертания образа Божьего в природе, распознаются характерные Его контуры, родственные нам еще в бытии нашем во Царствии Небесном. В этом именно и есть противоречие древнегреческой философии и Христианства. В пределах высоты раскрывается один вид единого мира и все (в границах природных возможностей обозрения человеком) представлено в единстве и созидающем постоянно перестроении становления к образу Бога. Вне высоты из-за малости обзора все перестроения представлены обрывочно, в виде попавших в поле зрения участков-осколков, что зрится как разрушение и мир воспринимается как деградация распада. При этом в ограниченных первородным грехом пределах явлен, как добро и зло. Но так как представленное малостью обзора, так и остается частным случаем всего того, что открывается обозрением с Божественной высоты, то научный анализ, как частный случай узкой специализации, в любом случае, не может выйти за пределы этого общего и Божественного – частное так и остается частным случаем общего и также хотя и специфической, но остается формой свидетельства и исповеди о Боге, не смотря на неизбежные зримые противоречия, в коих всегда ускользает единящее общее их. Нет чего-то из ряда вон сверхестественного и не может быть.

Сам по себе закон – это специфически выраженная форма взаимодействия двух этих составляющих двоичную природу постоянства и всеобщей относительности; берега и реки. Закон – это лишь уникально сложившаяся форма очертания береговой линии в этой реке, имеющей место быть в каждой микроне мироздания, способного к чувственному восприятию. Поэтому научный анализ никак не упраздняет Закон Божий, а только лишь вот так более всего примитивно в пределах природной возможности частного свидетельствует о Нём. Итак теперь, после этих доводов, наши руки развязаны для творчества в пределах бытия счастья. То есть мы можем, строго следуя в своих суждениях в русле православного догматического богословия и, работая в пределах этого русла, спокойно адаптировать современный научный анализ под наши жизненные потребности и принимать его как ещё одну форму исповеди о Боге, нисколько не боясь впасть ни в научное заблуждение, ни в ересь.

Да, наука верно свидетельствует о том, что выживает сильнейший в естественном отборе в единстве борьбы противоположностей. Образ выражения этой побеждающей силы двойственный. И один из них – абсолютное превосходство в наборе физических достоинств: много рогов, копыт, большая пасть с клыками, огромный рост, хвост, огромное свиное рыло. Все эти признаки важны для победоносного торжества в борьбе за выживание, также способствующие утвреждению богообщения через посредники, как носители Божественных энергий. Но, как мы видим, порабощающая сила так и осталась не в физическом или умственном превосходстве, а в радости от бытия Царствия Небесного и во Царствии Небесном. Все формы жизни так и остались едиными в данном общем для всех – в радости и любви Царствия Небесного. Бог, отнимая радость жизни рая, как бы бьет по рукам, отнимает способность мыслить и желание к созиданию, к противостоянию в борьбе, делая самозащиту бессмысленной. Если нет радости и не к чему стремиться, то тут эволюция становления, естественный отбор заканчиваются, ибо нет стимула борьбы за свою жизнь. Даже если человек, как дьявол, наделён всеми достоинствами непобедимости, но нет любви, тогда к чему все эти достоинства и доспехи, непобедимость. У человека нет достоинств, столь востребованных в борьбе за свою жизнь, в отличие от дьявола, ибо он просто счастлив и побеждает только тем, что призван быть проводником Божественного и тем наделяет счастьем все вокруг себя, просто делится им и ради только этого служения человека миру мир служит ему. Казалось бы, страшные воинственные звериные существа в природе, а возле человека – добрые и мирные, и даже помогают ему – просто им хорошо быть рядом с человеком счастья. Тут могут возникнуть справедливые претензии в связи с расхождением со Священным Писанием, в котором об естественном отборе в единстве борьбы противоположностей нет ни слова. На самом деле об этом свидетельствует все содержание этой Книги книг, только иным понятийным языком. Напрямую, из-за невостребованности говорить об естественном отборе, ничего не сказано, зато есть описание его, этого отбора, который вершит сам Творец, постоянно вычленяя из человечества только то, что осталось в Его образе и подобии. Это и Всемирный потоп, и войны, и хождение по пустыне, и голод, и просто разные чудеса. Более того, Священное Писание несет в себе цель рассказать людям о природе счастья, то есть о богообщении, о стяжании счастья богообщения. Библия – это не системный справочник для ученой элиты, подвизающейся на научном анализе и логике, а свидетельство о Боге, о том, что Бог есть любовь, что Он восстанавливает, поднимает, ломает любой закон логики ради жизни. Хочу повторить, что если наука – это законы о принципах протекания мертвых процессов распада-разрушения, то Священное Писание – законы живого возрастания-становления до подобия Ему. К примеру, по логике вещей блудливую жену надо выгнать из дома, а живое требует простить и принять её такой, какая она есть, дать ей силы и время ко исправлению и сберечь семью. Или другой пример, как говорят сами ученые врачи, что сам процесс выздоровления организма так и остается для них чудом Божьим, идущим в супротив всякой логики вещей.

Священное Писание нам исповедует Царствие безграничной Любви. К примеру, в самом начале священной Книги описываемый порядок очерёдности сотворения Вселенной, который не вписывается в наше научное мировосприятие: почему-то растительность появилась раньше, чем даже Солнце и Луна. С одной стороны это важно для того, чтобы человек не примыкал к ложному представлению о Боге, ибо Он пребывает в ином, не в предметах и не в порядке их – заметен в промысле Божьем, в Его воле, в Его независимости от всякой логики вещей, то есть в самой жизни там, где оная для нас невозможна. Также как образ Божий на человеке пребывает также в ином – чтобы подчеркнуть это иное, чтобы дать выразиться этой реальной силе Божественного, возникла необходимость сотворить первому человеку помощницу-жену. С другой стороны, так как Бог есть любовь, то нет никакой важности в том, какой там порядок сотворения – лишь бы все было живое, лишь бы все хорошо и всему вокруг было радостно. Это понятно только тем, кто молится. Ведь молитвеннику не нравится логично сложившийся порядок вещей в определенной цепочке последовательности – именно против него он протестует, и он призывает Бога сделать то, что для Творца естественно – нарушить логику жизни. Молитвенник хочет сломать логическую неизбежность надвигающейся трагедии и утвердить живоносную любовь – Господи помилуй меня. Таким образом, мы распознаем в самих себе то направление для движения к совершенству или для самосовершенствования, которое дарует нам вместо бунта ради логики вещей, истинное счастье и радость – принять все как есть. Это не сила мышц, это не мощные экономические системы, это не техника рукопашного боя, это не суперЭВМ. Это есть безграничная любовь, которой либо все это противостоит, либо все остальное перечисленное прикладывается самопроизвольно по мере востребованности утверждения этой же радости – вот что такое Царствие Небесное. Хорошо сие отражено на иконе святой Троицы святого Андрея Рублёва: У всех троих Божественных Мужей мы видим какие-то неестественные, в нашем понимании, позы, и вообще вокруг Них мир представлен в формах неправильной геометрии, что невозможно в нашей реальности. Но, несмотря на этот хаос форм, мир существует, существует Предвечный Совет абсолютного согласия в жертвенном служении. То есть, вот таким образом Андрей Рублёв изображает Любовь. Если есть любовь, то будет иметь место Вселенная. А если нет любви, то самый совершенный порядок, самые верные правильные формы рухнут. Отсюда нам явственно вычерчиваются цели эволюционного становления всего живого в единстве борьбы противоположностей. По всей логике вещей, в процессе эволюции должно возникнуть нечто всесильное и всепобеждающее со множеством достоинств победителя: рогами для нападения или обороны; также должна быть самая мощная пасть с огромными клыками; копыта для быстрого бега на большие расстояния; хвост для управления собой во время погони за жертвой; шерсть для выживания в холоде; огромный пятак, чтобы рыть землю; также умение быть оборотнем для маскировки; огромные размеры и так далее. А теперь оглянемся вокруг и увидим, что выжил в этом естественном отборе тот, кто вообще беспомощен в противостоянии даже какому-то комару или клещу. Выжил тот, кто вообще не имеет никаких достоинств, столь нужных для победы в борьбе. Выжил тот, кто по незлобию прощая все обиды жил, кто терпел и любил. Вот каков суд истории эволюционного становления, господа ученые. Иначе не могло быть, ибо любовь – свойство вечное, а эволюция это свойство вечности как раз несет в какой-то степени, а потому мы видим в этой же степени явственное проявление не всемогущества, а именно любви. Хотя сильные такие существа всё же были, но где они? Мы находим их многочисленные останки и ставим в музеях археологии. Получилось, что как раз тот порядок вещей, который выражен на понятном для нас языке в Книге Бытия, постепенно выкристаллизовался в истории Вселенной, и это все оказалось хорошо. Так как Библия – это свидетельство о Божьем промысле утверждения именно любви, то не было смысла в ней упоминать о носителях возможностей – об огромных динозаврах, ящерах и тому подобному, не дошедшего до наших дней. Ведь Книга книг и без того трудно читаема и сильно объемна.

После всего сказанного здесь следует дать определение о счастье. Счастье всегда многогранно по природе Царствия Небесного и все грани радости должны присутствовать в человеке единовременно. Грехопадением произошло расчленение на составляющие, ибо Бог велик и велика Его радость, а потому приобщение к ней должно уже происходить удобоприемлемо для болящего первородным грехом человечества. Так как человек пребывая в высшей экзальтации счастья от созерцания Творца «не слышит» голос своего тела, а в преображении природы человека должен участвовать весь он, а не какая-то его часть, то Бог создает ему помощницу, ибо теперь он, чтобы быть счастливым, должен сделать счастливой свою жену, которая требует к себе близости по подобию. Теперь, чтобы быть счастливым, он должен нести послушание у слабости. Хотя преображение в Боге всегда связано с перерождением, с переменой к большему совершенству, а потому движение к абсолютному подобию должно идти удобоприемлемо постепенно, соразмерно с природной возможностью тела человека возрастать. Ненадорванное перегрузкой тело становится условием вечности бытия в полноте, а это есть тоже образ Божий. После грехопадения человеку послушание у жены имеет ещё большее значение, ибо плоть его ослабла от воспаления грехом. Границы, в пределах коих происходит спасение, сильно сузились. Человек, который «не слышит свое тело» рискует нарушить свое естество, а именно полноту выражения Божественного в земных реалиях. К примеру, страда. Человек, пребывая в единении с Богом, стимулирует физической нагрузкой все грани природы человека для поддержания души в радости бытия – просто эта радость в критериях чувственности по нашему определению должна быть явлена как полная бесчувственность к летнему зною, надоедливому гнусу во время монотонного машинального физического труда. Он как и практикующий йогу видит и созерцает белое Бога через черное физической нагрузки и боли. А ведь только созерцание Его приводит в экстаз верхней границы коему нет – в чем и опасность перегрузки-передозировки. В определённый момент женщина должна позвать его на обед или просто принести воды попить, или отвлечь от тяжелого труда на некоторое время – все это в целом дает возможность передохнуть, сменив образ деятельности на более легкий. При этом надо сказать, что в природе человека, согласно закону жизни, все должно течь и течение это несколько болезненное вне исихазма Колеса Велеса. Человеку естественно быть пассажиром в автомобиле и продолжать движение спокойно усевшись в кресле салона, но если человек занимает противоестественное место в движении автомобиля, к примеру заменяет переднее колесо, то его путешествие становится болезненным, хотя он такой же пассажир как и прежде. Вот в чем суть двоичности природы человека, когда восторг исихазма дополняется и усиливается монотонными машинальными нагрузками. То есть в исихазме человек «не слышит голос своего трудящегося тела», терпящего, кроме физической нагрузки, укусы насекомых и зной летнего дня. Но этот вот контраст активирует всю полноту природы человека, активируя его психику и приобщая к настоящему душевному веселью. Душа поет – поет и тело. Если душа радуется, то даже заточение становится раем – такова природа счастья. Вне молитвенного исихазма, человек превращается в беглеца, ибо везде он получает травму психики, ибо первый признак того, что было покушение на физическое здоровье – ожидание того, когда это все закончится. Преп. Силуан Афонский говорит, что трудиться надо так, как будто с этого момента ты будешь выполнять свою работу вечно, то есть святой старец хочет сказать, что нельзя ждать конца работ. Это возможно, если душа уже во Царствии Небесном – то есть это не самовнушение и не усилие воли – это живое общение личности с Личностью. Вообще закон, который гласит, что подобное стремится ко своему же подобию, можно выразить адаптировано к нашей теме несколько иначе. Мир полон зла и мы, как бы пребываем на дне этого моря. Чтобы достичь своей цели достаточно стать ей целесообразным или обрести образ цели. То есть чтобы всплыть на поверхность, необходимо вобрать в себя подобие стихии, граничащей с этим окружающим миром, водной бездной – вобрать в себя этого атмосферного воздуха и мир сей сам нас начинает выталкивать вверх. То есть, чтобы достичь цели не надо её преследовать напряжением всех сил, а просто стать целесообразным и цель достигнута. Силы нужны на поддержание себя в образе цели, а не для того, чтобы брать цель силой. Тот, кто не ведает то, о чем здесь речь, чтобы удовлетворить потребность в одном – он покупает путевку на море. Там на море после двух-трех дней отдыха, он понимает, что он соскучился по дому и у него есть дела. Приехав домой, он хочет сходить на природу, либо сеть, к примеру, на скутер, потому нырнуть с аквалангом на морское дно. Получив удовлетворение, тут же получает пресыщение и вновь речь заходит о травме психики уже от этого положения. Такой человек мечется всю жизнь от одного к другому, получив новую травму психики ищет уже третьего. От радости отдыха не ищут и отпуск не ездят. И так у него всея жизнь в беготне – то стимулирует одну грань своей природы, то другую, то третью. В то время, как селянин все это имеет бесплатно, ибо стимулирует свою природу именно теми реалиями, в коих живет, кои оказались в поле его доступности по естеству жизни. Душа поет от того, что ей хорошо, просто непосредственно приобщившись к Источнику радости. Восход и закат Солнца есть везде, также как и иные реалии красот. И понятно, что право и даже обязанность человека пребывать всегда в счастье, но только вне непосредственного приобщения к Источнику радости, такое счастье требует посредников, то есть требует много энергозатрат, которые неизбежны из-за поиска счастья там, где нас нет. Ныне оные все менее и менее восполнимые и даже уже начинаются необратимы процессы в природе. Хотя конечно, человек должен познавать себя. Так как он, по нашему определению, сам есть все то, что его окружает, флора и фауна, и даже вся Вселенная, то он познавая себя в образе этих явлений бытия, тоже познает себя, но совсем не для того, чтобы потерять все то, что он познал, но обрести и улучшить. Ведь мы, желая познать себя не вспарываем свой живот от любознательности – мы ищем иные пути, то есть иные пути к счастью без убийства самого себя. Вот в чем вопрос непосредственного богобщения.

Жизнь требует естественного ей порядка вещей. Для более ясного понимания приведу аллегорию. Земля при одном положении дел утверждает жизнь, а при другом убивает её. В почве содержится много опасных болезнетворных грибков и плесени, вредных бактерий. Но, как ни странно, даже это сонмище вреда и болезней (вне присутствия Божьего пребывающего в самоуничтожающем противоречии), при влиятельном присутствии Его выстраивается в определённый порядок, ибо все друг друга взаимно дополняет, все противоречия становятся частью и противоположными гранями одного единого целого организма. При Божьем присутствии земля несёт в себе энергию жизни, которую она отдает растению. Такой порядок (при котором земля несет живительные соки и энергию растению) возможен лишь в одном случае – когда растение связано с землей только корнями. Если этого нет, то живое растение неизбежно заражается и гибнет. Или другой пример, человек стоит на земле. Ступни ног имеют массивные кости и толстую кожу. При ходьбе мы не замечаем и не чувствуем боли, не обращаем своего внимания на то, в каких условиях оная находится, ибо ей наиболее естественно быть в соприкосновении с грунтом. Человек, стоя на стопах, может смотреть красоту вокруг, может танцевать или смеяться. И так далее. Адские страдания перестают быть страданиями, если всё на своём Богом откровенном месте, что гарантирует возможность вершить такие величайшие подвиги, как преподобные Сергий Радонежский, Серафим Саровский и весь сонм подвижников и мучеников за веру. Они так смогли подняться к высотам Божьим, что их «стопа» стала адаптированной даже к тому, что для нас является сверх естественным. К примеру, стоять три года на камне в молении, питаясь лишь Духом Святым