Тракт

– А я нигде не был. Вообще нигде, – вздохнул Леха. – Только в Москве и на зоне. Нет, вру. В детстве выезжали с родителями на море несколько раз. Но это не в счет. Я про заграницу. Я даже загранпаспорт не сделал себе. Но вот знаешь, я хотел бы в Индию поехать. В Гоа. Мне один тип рассказывал, что там все дешево и можно жить припеваючи и ничего не делать, если, например, квартиру в Москве сдать. То есть тысячи долларов в месяц хватит на то, чтобы жить в раю. А там море, джунгли, обезьяны.

Леха мечтательно потянулся на своей раскладушке. Мы были в комнате одни. Я уже поколол дрова, сдал книги в библиотеку, и у меня оставалось несколько часов до отправления машины, которая бы могла довезти меня до города. В свой последний день я что-то подрасслабился и начал болтать лишнего. Мне казалось, что ничего нет страшного, если перед отъездом я буду чуть-чуть искренним со своим товарищем по комнате.

– Есть много мест на земле, где жить недорого и комфортно. Куба, например. Там ром вкусный дешевый, мулатки-красотки и сигары… мм… знаешь, какие сигары…

– А я сигар никогда не курил. Правда. Как-то не довелось. А ты на Кубе тоже был?

– Да был. Пару раз…

– Интересная у тебя жизнь, – сказал Леха без грамма зависти.

Мне вдруг стало его очень жалко. Вот парень молодой, а не фига в жизни не видел. И лежит здесь на кровати в монастыре, раскисший совсем. И не знает, как жить дальше. Просто спрятал голову в нору и не собирается высовывать. Хотя, с другой стороны, еще несколько дней назад таким же был и я. Только я вот как-то собрался, а он нет.

– Лех, а ты тут долго еще жить планируешь, ну, в монастыре? – спросил я его, привстав на кровати.

– Может, полгода, может, год, может, дольше… Да мне здесь хорошо. Как-то спокойно. А там… что там? Вернусь, и опять все заново. Я же здесь, по сути, от себя самого прячусь.

– Неужели нельзя с самим собой договориться? А? Ты же можешь еще все в жизни поменять. Устроишься на работу. Хочешь, я тебя к себе в компанию на работу возьму? – сказав это, я осекся, вспомнив, что компании у меня уже почти вроде как и нет.

– Кем? – оживился Леха.

– Ну… Менеджером каким-нибудь. Вот сейчас отвоюю компанию обратно или новую открою и возьму тебя. Пойдешь?

– Пойду, конечно. А пока я лучше здесь побуду. От греха… Правда, боюсь я. Не уверен я в себе. Опять попаду в нехорошую историю и сяду. А я не хочу туда больше.

– А как же Гоа? – не унимался я. – Ты же хочешь там побывать? А?

– Хочу, наверное. Но знаешь, пока я сейчас с тобой не начал говорить про него, я о нем и не помнил. Ты вот уедешь, и я забуду Гоа. У меня опять будет только моя ненавистная тележка, наша монастырская еда да курево за воротами. И мне этого вполне сейчас достаточно, – Леха заулыбался.

Мы замолчали. Я стал собирать свою сумку. Сумка выходила совсем пустая. Большую часть вещей я решил оставить ребятам в монастыре. Для моего нового путешествия они все равно были слабоваты. Необходимо было по пути навестить серьезный магазин. Сложив ненужные мне кофты и спортивные штаны горкой на краю кровати, я поставил кипятиться воду, чтобы в последний раз заварить монастырского чаю. Я накромсал тупым ножом лимон, вскрыл пачку «Юбилейного». Позвал Леху. Тот сходил в предбанник и помыл две кружки. Мы разлили черный-черный крепкий чай и долго дули на него, стараясь чуть-чуть охладить, чтобы не обжечь язык и губы.

– Так что, брат, не знаю. Может, я здесь навсегда останусь. А ты еще приезжай. Тебе же понравилось здесь? Да? – спросил Леха, глядя мне прямо в глаза.

Мне вдруг захотелось ему рассказать про сокровища Грини и предложить ему поехать со мной. Но я не решился. Ведь, если бы Гриня хотел бы поведать эту историю еще кому-то, он бы мог сделать это сам. А раз он не рассказал ее Лехе, так значит, не считал нужным. И не мне было решать, кого посвящать в тайну. Да и вообще… Сокровища… Клад… В сердце сразу кольнуло… Мне вдруг подумалось тогда, что это только мой путь. Будто я однажды открыл одну дверь, плохую, и только я ее могу закрыть. Чтоб кольцо сомкнулось. Даже надежда в сердце возникла какая-то… Такая… чуть теплая… Не знаю даже на что, но точно не про деньги это все. Да и не поехал бы со мной Леха. Я и сам бы не поехал ни за что при других обстоятельствах. Мало ли что старый зек может рассказать. Может, он уже из ума выжил. Выдумал все. И нет никакого клада. Но как же хорошо Гриня разбирается в людях. Он ведь точно знал, что именно я поеду. Брошу все и поеду. Поверю ему, потому что поверить ему – это поверить самому себе. Я готов был рискнуть. Для меня в этом путешествии был свой смысл. В конце концов, это настоящее приключение. Как в любимых с детства книжках «Остров сокровищ» и «Одиссея капитана Блада»… Клад… Разбойники. Старый пират, поведавший тайну… Старая история из прошлого, нагнавшая меня тут, где я этого совсем не ожидал.

Я набросил Санькину парку и сходил попрощаться с отцом Михаилом.

– Отец Михаил… Миша… Я хотел бы сказать вам спасибо за все. Если получится, то я обязательно вернусь к вам. Приеду как-нибудь летом.

– Приезжай, конечно. Только лучше звони заранее, – сказал монах.

Я встретил его возле коровника. На всю жизнь запомню этого крепкого, сильного, удивительно доброго человека. Мне всегда хотелось быть с ним чуточку ближе, и, наверное, я буду всю жизнь сожалеть, что так по-настоящему мы ни разу и не поговорили.

Далее по плану я хотел попрощаться с Гриней. Но не обнаружил его в комнате, где, как я думал, он живет. За весь месяц нашего общения я ни разу не заходил к нему в гости. И, наверное, неправильно понял, в какой именно келье он живет. В той, на которую, как мне показалось, указывал он пальцем, попивал чай бородатый малознакомый мне трудник. Гриню он не знал, а его соседом с недавних пор был тот самый сбежавший из плена Николай. Я сунулся в соседние кельи, но и там Гриню не нашел. Прошелся по территории, но его нигде не было. Было как-то не по-человечески уезжать не попрощавшись. Хотя в любом случае мне предстояло исполнить условие Грини, а, значит, наверняка еще раз вернуться сюда.

Я зашел в домик настоятеля. Поблагодарил его за все. Сказал, что обязательно приеду еще и что мне очень мне тут понравилось.

– Приезжай, конечно… – сказал настоятель задумчиво.

Я впервые был в его комнате, очень простой по убранству. В ней не было ничего лишнего: кровать, посудный шкаф, стол, на столе чайный набор и книги. Диван у стенки. И фотография женщины и ребенка на стене. Я вдруг задумался, что должно было в жизни случиться у него, если в сорок с небольшим лет он вдруг оставил всю мирскую жизнь и ушел в далекий монастырь. В прошлой, совсем уже нереальной, жизни настоятель был профессиональным футболистом и, видимо, у него были семья, люди, которых он очень любил.

– Куда торопишься? Я завтра поеду прям до Пскова. Подвезли бы тебя, – сказал тихо он. – Я в Москву еду.

– Спасибо. Но я, пожалуй, сам. Тут не так уж и далеко. Прогуляюсь. Я привык.

Мне было очень неловко и грустно. Я не мог объяснить всего словами, но понимал, что мне здесь больше не место. Я должен еще попытаться жить. Жить настоящей жизнью. Той, которой у меня до сих пор не было. И я вдруг захотел вырваться в эту жизнь как можно быстрее. Я поклонился и пошел прочь.

Проходя мимо монастырского кладбища, я остановился посмотреть на удивительную картину: монастырские кошки, штук пятьдесят, сидели на сухой прогретой солнцем бетонной плите, образуя гигантский разноцветный меховой ком. Так они грелись друг о друга. Когда я подошел чуть ближе, ком зашевелился, и наиболее трусливые стали выбираться из центра, прямо по головам ничего не понимающих и более уравновешенных сородичей. Не желая мешать им греться, я отошел от них на несколько шагов.

Я огляделся по сторонам – странное ощущение, будто стоял я внутри стеклянной игрушки с прозрачным гелем. Такие сувениры продают почти во всех городах мира. Прозрачный гель, домик и белесые хлопья, имитация снега. И вот я стою внутри этой колбы недалеко от совсем игрушечного белого монастыря и жду, что вот-вот кто-то встряхнет памятную вещицу и пойдет снег. И вдруг снег пошел. Воздух мгновенно потерял свою прозрачность, и вокруг меня закружились здоровенные белые мухи. Я стоял в самом центре игрушки-монастыря с открытым ртом и боялся даже шелохнуться. Настолько сказочной и хрупкой казалась мне картина вокруг. Я размазал соль по лицу рукавом Санькиной куртки. Куртка пахла дешевым табаком и коровником.

– Ээх… – вздохнул я, и побрел в свою комнату «на ворота». Пока я шел по дороге, земля вокруг прикрылась тонкой снежной пленкой и за мной тянулась цепочка черных следов.

– Куда же ты пойдешь? Вон снег какой пошел! – посетовал, не вставая со своей кровати, Леха.

– Ну что ж мне теперь, до весны что ли ждать?! – улыбнулся я. – Все. Привет всем, с кем не успел лично попрощаться. Грине особенно.

Я пожал Лехе руку, взял свою полупустую сумку и вышел из домика.

Глава 14

Клад и загадочная избушка

Идти до Крыпец было часа четыре, не меньше. А темнело уже совсем рано. Так что темп я сразу взял бодрый. Дорога была уже знакома до мелочей. За месяц прогулок я знал наизусть каждую поваленную старостью и гнилью березу, каждый кривой ельник, каждую причудливо скрюченную осину. Было лишь одно темное пятно на моей карте. В трех-четырех километрах от монастыря под дорогой текла небольшая речка. Моста через речку не было. В нее просто кинули огромные бетонные трубы и, поставив каменные укрепления, засыпали песком и щебнем, и река продолжала свой путь под дорогой по трубам. Это была даже не река, а ручей, каких в этих болотистых краях было множество. Я часто останавливался и смотрел вдоль его русла вдаль, в лес. Ручей был прямой как стрела, и это было чуть ли не единственное место, где лес просматривался достаточно далеко. Так вот, справа от дороги, метрах в пятистах, стояла полуразваленная постройка. Точнее, если очень долго смотреть (а я иногда проводил по получасу у этого ручья), то можно было различить край деревянной крыши и предположить, что там, наверное, стоит какой-то дом. Не знаю почему, но ни разу за месяц моих регулярных прогулок я не решился пройти проверить, что там. Было в этом куске крыши, выглядывающем из черно-зеленого ельника, что-то пугающее. Ну сами посудите, кому в голову могло прийти построить дом в глухом лесу среди непроходимых болот, где нет ни электричества, ни воды, да вообще ничего нет? Где до ближайшего населенного пункта почти двадцать километров и единственным соседом является мужской православный монастырь?! Я сначала предположил, что, может, это бытовка строителей, которые прокладывали дорогу, но зачем им она в таком удалении от нее? Да и до монастыря слишком близко. Проще уж туда дойти и в нормальных условиях расположиться. В общем, логического объяснения существования этого домика у меня не было. Но и желания острого пойти разузнать о нем побольше – тоже. Так что я просто притормаживал все время у ручья, поглядывал в его сторону, кидал в ручей камешки и шел дальше. А в этот раз мне и тормозить у него не следовало бы. Мне ж еще до Пскова добираться. А там стемнеет. Правильнее было бы пройти мимо ручья быстрым шагом и забыть навсегда о странной постройке в лесу. Но разве я мог? Подойдя к острым, правленным бетонными блоками берегам, я смело свернул с дороги и пошел по направлению к избушке. Сам себе я объяснил этот странный импульсивный поступок тем, что неправильно уходить, оставив здесь тайну. «Это не займет много времени, – успокаивал я себя. – Я только посмотрю, что там, и сразу обратно. Могу потом бегом пару километров дать, чтобы время нагнать».

Идти до дома оказалось не так близко и уж точно совсем не просто. Тропинки к нему не было. А идти по берегу ручья очень нелегко – приходилось перелезать через поваленные деревья, карабкаться через гранитные валуны, оставленные сотни тысяч лет назад отступающим ледником. На деле расстояние было вовсе не пятьсот метров, а несколько больше. Пока я шел, несколько раз пожалел о своем поступке, понимая, что трачу на домик никак не меньше часа драгоценного времени. Но поворачивать обратно было уже глупо. Раз я оступился и провалился по лодыжку в черную болотную грязь и один мой походный кроссовок вымок и запачкался. Я в сердцах выругался и постарался идти аккуратнее, но не прошло и трех минут, как кочка, казавшаяся мне абсолютно надежной, на деле оказалась лишь тонкой мшистой пленкой поверх черной жижи, и я вновь черпанул вонючей воды.

Наконец, я добрался до края дома и, ухватившись за пушистую еловую лапу, выбрался с берега наверх. По виду дом был очень старый и довольно большой. Лес вплотную обступил его со всех сторон. Причем возраст деревьев указывал, что заброшен он был лет тридцать назад. Монастырь возродили в девяностом году, так что избушка, видно, не имела к нему никакого отношения. Дом был весь кривой и косой от возраста и влаги. Видно, что сложен был на совесть, но время, климат и отсутствие какого-либо ухода делали свое дело, и строение неумолимо разрушалось. Тем не менее в большинстве окон сохранились целые стекла, хоть и были они непроглядно грязны. Я продирался сквозь деревья и кустарник и обошел дом, пытаясь найти входную дверь. Это оказалось совсем не просто – почти вплотную перед ней разрослась кривая сосна, и,  чтобы зайти в дверь, мне пришлось сломать пару веток и потом, толкнув дверь ногой, буквально протиснуться между ее стволом и дверным косяком вовнутрь.

В доме было темно и сыро. Я включил дисплей телефона, пытаясь им освещать себе путь. Света от него было крайне мало, но глаза мои уже давно приспособились к здешним постоянным потемкам, и я вполне мог что-то видеть. Маленькая пустая грязная прихожая вела в одну-единственную, но очень просторную комнату. В трех из четырех стен было по три грязных окна. Два окна были разбиты частично и заколочены изнутри досками, остальные целехоньки и хоть и нехотя, но пропускали немного света. У стены, лишенной окон, стояла большая каменная печь. Она, видимо, служила и кроватью – сверху на ней лежали остатки давно истлевшего полосатого матраца. Напротив печи у стены стоял грубо сколоченный из досок стол и старый грязный деревянный стул. Еще один такой же стул, только без седушки, валялся на боку в углу за печью. Несмотря на полное запустенье, видно было, что в доме кто-то периодически бывал – в печи виднелись остатки обуглившихся дров, а на столе стояли закоптившийся железный чайник, граненый стакан и двухлитровая банка с заплесневелой заваркой. На полу валялись обрывки каких-то старых газет. Я поднял один – оказалось, что он из газеты «Правда» от 30 марта 1987 года. На потемневшей странице публиковался приказ Министерства транспорта о введении внутренней инструкции и рекомендации по работе общественного транспорта, далее – маленькая заметка о том, что американский «Оскар» получил фильм «Взвод» и делегация советских кинематографистов присутствовала на вручении. Потом шли несколько статей о каких-то глобальных горбачевских реформах, еще статья о продолжающемся визите в Москву премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Разглядывая изгнившие газеты под ногами, я вдруг заметил какой-то странный, светлый, на удивление чистый маленький бумажный ком. Поднял его и оторопел – у меня в руках была салфетка с нашего стола из комнаты «на воротах». Она была вся в сахарных крошках. Та самая, в которую Гриня завернул вишневую мармеладку. Выходило, что старый лис бывал здесь. И выходило, что здесь был еще вход, который я никак не мог обнаружить. Я поставил свою сумку на пол и сел на стул. Зачем Грине надо было приходить сюда? Видно, что позавчера он пил здесь чай и ел мармелад. Идти за несколько километров в заброшенный дом, чтобы чифирить? Странность или шиза? На душе стало очень нехорошо. А вдруг Гриня давно сошел с ума? Вдруг он все выдумал про свои проклятые сокровища? А я сейчас отправляюсь на крайние севера в полную неизвестность ради пустышки, бреда больного человека… Я обхватил голову руками. В висках запульсировала кровь. Нужно было принимать какое-то решение. Дело было нешуточным.

– Езжай в Усинск. Город такой на Севере. Это рядом с Воркутой. Но только это совсем другой город… Его нефтяники построили. Устройся там куда-нибудь. Водилой на «зимник», например. Чуть осмотрись недельку-другую. Найди человека, которого все зовут Папой. И к нему как-то аккуратно подкати. Он человек опасный, но живет по понятиям. С ним аккуратнее надо, но если юлить не будешь, то он тебя не тронет. Устройся к нему. У него там автобизнес. КамАЗы “индейские” по зимнику на Варандей ходят. Сходи разок сам, а то и пару раз. Своим стань. А потом к Папе подойди, так, чтоб он один был совсем, и скажи, что Гриня Серый ему привет передает. Он тут может разозлиться, и тебе надо дух иметь, чтоб не струхнуть. Но ты стой на своем. Главное, чтоб разговор один на один был. Без свидетелей. Так он возьмет тебя на испуг, а ты не ведись. Скажи ему, что знал меня и говорил со мной. И скажи, что я на него не в сильной обиде. И что сказал тебе, где сумка лежит. И что если он привезет тебя на то самое место, то ты ее с легкостью найдешь…

Мы стояли с Гриней на колокольне. Шел дождь со снегом, и было не на шутку холодно. Я надел капюшон, застегнул куртку доверху, и все равно было зябко. Гриня же был в своей обычной «фуфайке» без шапки, и его ничего не брало. На вечерней службе он подошел ко мне сзади и шепнул, что с утра встречаемся здесь, и убежал сразу куда-то. Место, конечно, для секретов идеальное было, не спорю, но уж больно холодно.

– А если он мне не поверит? – сказал нерешительно я, пока совершенно не понимая, как можно втереться в доверие к северному преступному авторитету.

– Поверит, – ответил Гриня и сплюнул. – Я тебе два пароля скажу. Сразу поверит.

Гриня засмеялся каким-то сухим и очень неестественным смехом.

– Скажи ему, что бабки лежат в клеенчатой сумке, «челночной», и что упакованы они в коробку из-под магнитофона «Санни», а этот «мафон» до сих пор у него дома на кухне стоит. А если и тут не до конца поверит, то скажи, что знаешь, что у него есть ножик лагерный, который я ему подарил, я сам его сделал, и скажи, что знаешь, что он ножик этот прячет под полом. И скажи ему еще, что это глупо. Нет никакого смысла в этом. Никто его не ищет. Пусть живет в покое и мире. Ну и главное, скажи, что в тот день, на той стоянке нас вовсе не двое было, а трое. И про третьего только он знает. Ну и я…