От экватора до полюса. Сборник рассказов

Руководила сложными приготовлениями мать Мухаммеда Наджма – полная крупная женщина с сильными руками и решительным начальственным характером. Она хорошо вписывалась в картину двора, по углам которого на стойках из сложенных кирпичей стояли три относительно больших металлических чана с широкими горловинами, раздутыми посередине в виде пузырей. Костры под чанами поддерживались постоянно. Эта обязанность лежала на друге Али Иршаде.

Ещё один костёр, у правой стены, предназначался для сковороды, которая, удобно расположившись на более низких кирпичных опорах, теперь шипела и скворчала, выдувая пузыри над маслом из-под долек лука, рядом с большими кусками румянящейся рыбы, которой занималась Разоль, мать Иршада. Худенькая, подвижная женщина, привыкшая к частым уловам сына, она считалась главным специалистом по рыбе и потому сегодня эта задача была поручена ей. Рухлямин, жена Мухаммеда, собиравшаяся в скором времени увеличить семейство, не могла оказывать особо активную помощь. Её усадили в плетёное кресло на невысокой широкой цементной площадке перед двумя дверьми, ведущими в дом и одной в душевую и туалет. Она держала на коленях маленькую Хуму, дочь Разоли, и, воспользовавшись тем, что сон, наконец, сморил и успокоил ребёнка, тоже включилась в общую работу, взявшись за чистку овощей.

Младшие сёстры Мухаммеда Муньямин и Рани, которых он никак не мог выдать замуж, в поисках более подходящих , не требующих больших расходов женихов, тоже занимались обедом. Муньямин следила за варкой мяса и риса, а Рани на кухне в доме жарила чапати и готовила сладости, поминутно прибегая за советами к матери, которая, как настоящий генерал, стояла за столом, вынесенным в центр дворика, раскатывала тесто для самосей, смешивала острые приправы и резала рыбу, мясо и овощи, контролируя работу своих помощников, отдавала распоряжения, совершенно замучив Иршада замечаниями по поводу то не слишком сильного костра в одном месте, то слабого в другом.

Гулам жертвовал на этот раз барана, и для удобства животное разделывали тут же во дворике Мухаммеда, где и варили мясо в отдельном чане. Соседи были большими друзьями, часто собирались вместе и давно поняли, что общий обед удобнее двух отдельных. И жертвенными частями для друзей они обменивались чисто символически, так как готовили всё равно в одном дворе. Но, тем не менее, каждый раз делили жертву на три части. Да и съесть всё в один день было просто невозможно. Правда и мулла Сиддики должен был придти в гости. Часть мяса они отдадут ему, так что не так уж много останется, но на хороший обед двум семьям с гостями вполне достаточно.

Солнце поднялось высоко. Во дворе было жарко от его лучей, костров, идущего из чанов пара, дымящейся сковороды. Рухлямин закончила чистку овощей и, получив от матери тарелки с острой начинкой для самосей и горкой круглых тонких лепёшек теста, поставила их на землю, рядом с собой. Беря небольшое количество начинки, складывая пополам кружочки теста, она ловко и быстро склеивала края, устраивая самоси на плоское блюдо так, чтобы они не слиплись.

В это время Разоль справилась с рыбой и заменила мелкую широкую сковороду другой, более глубокой, разогрела её, протёрла внутри бумагой и залила почти доверху маслом. Через несколько минут, чтобы проверить, достаточно ли оно нагрелось, бросила в посудину маленький кусочек сырого теста, которое тут же зашипело, обволакиваясь крохотными пузырьками. Разоль удовлетворенно качнула головой в сторону и, забрав у Рухлямин наполненное блюдо, стала опускать в масло одно за другим самоси, наблюдая, как они мгновенно раздуваются, превращаясь в пузатенькие треугольнички. Через минуту их можно было переворачивать зажаренной румяной стороной вверх, а ещё через минуту вынимать совсем сразу по две-три штуки широкой сетчатой лопаточкой, позволяющей маслу почти полностью стечь с полупрозрачных, искрящихся на солнце, аппетитных восточных кушаний.

В это время во дворе и появился Али.

– Бабушка, – закричал он с порога, – дай мне крючок. Наджма, занятая в это время укладкой готового мяса на большое блюдо, чтобы нести его в дом, не поняла, о чем спрашивает внук, и тому пришлось пояснить:

– Ну, крючок, которым мы с Иршадом поймали рыбу.

– Так и говори, – проворчала Наджма. – А ты разве его не взял? Он тут на столе лежал. Я думала, ты унёс его с собой.

– Да нет, я его не брал, – закричал Али. – Иршад, продолжал он, подбегая к столу и не находя там блестящего белого крючка. Ты не видел, где он? Может, ты взял?

– Не трогал я ничего, – хмуро буркнул уставший от дёрганий бабушки Наджмы и жара горячих костров, Иршад. – Посмотри под столом. Я туда и не подходил.

Однако поиски, в которые практически включились все, не увенчались успехом. Крючок как сквозь землю провалился, хотя ему буквально некуда было деться. Не запекли же его в самоси. Это предположение напрочь отвергла бабушка, сказав, что катать тесто по огромному крючку и не заметить может только толстокожий бегемот, а не человек.

Событие с исчезновением крючка испортило, было, начало обеда. Но пришедший в это время мулла Сиддики, к удивлению всех, сумел успокоить мальчика, внушительно объяснив ему, что аллах дал крючок, аллах его назад и забрал и что, если нужно будет, он вернет крючок, а сейчас все хотят есть рыбу, которую аллах подарил и мясо, которое они жертвуют аллаху. Наступило время полуденной молитвы. Гости и хозяева друг за другом, по обычаю, помыли ноги и руки и расположились в комнате для молитвы. Через пятнадцать минут начался обед, который был вкусным и тянулся долго. Мужчин, устроившихся на полу в большей комнате, обслуживала бабушка Наджма. Особенно понравилось мясо. Оно обжигало специями рот и приходилось всё время пить воду, которая на мгновение будто убирала огонь изо рта, чтобы зажечь его тут же с большей силой. Дети же, а их было шестеро – четверо Заманов, двое Расулов и Аюб Хан, сидя в соседней комнате с женщинами, налегали главным образом на сладкий рис с изюмом. Хума довольствовалась молоком матери. О крючке больше никто не вспоминал.

Вопрос этот возник через два дня самым неожиданным образом таким событием, которое на всю жизнь оставило неизгладимое впечатление в сознании маленького Али. Отец приехал к вечеру на машине тойота-джип, чтобы по пути с работы в гараж захватить деньги и купить немного мяса к ужину. Али сел с ним прокатиться туда и обратно. Увидев Иршада возле дома, позвали и его. Друзья легко уместились на переднем сидении и машина, заурчав, помчалась в сторону крепости Тальпуров.

Там неподалеку от величественной стены, через дорогу, напротив разваливающейся от времени башни, была небольшая мясная лавка, хозяин которой имел хороший холодильник, и потому мясо у него всегда казалось свежим. Небольшой прилавок выдвинут вперёд на тротуар. На перекладине, укрепленной стойками над краем стола, на больших острых крючьях висело несколько тощих козьих тушек для всеобщего обозрения. С одного крюка свисал более солидный кусок говяжьей ляжки. За красным мясным занавесом весы, стоящие на столе, были не видны, и дотошным покупателям для проверки взвешиваемых кусков следовало либо приседать, либо обходить стол сбоку.

Мухаммед остановил машину чуть в стороне возле закусочной, расположившейся на углу улицы. Место для неё было выбрано удачно, так как штабеля ящиков, заполненных бутылками пепси-колы, кока-колы и разных других напитков на любой вкус, можно было заметить издали со всех сторон. Тут же перед ящиками, слепленная из глины, стояла круглая невысокая печь. Языки пламени облизывали громадную чугунную сковороду с двумя ручками по бокам. Содержимое её разносило далеко по улицам аппетитный запах, привлекая к углу внимание даже не голодных прохожих. Несколько в глубине, составляя сторону прямоугольной комнаты без окон и дверей, стояла большая каменная плита, обмазанная глиной. Ряды кастрюль на её поверхности вмещали в себя соусы, приправы, молоко для чая, рис, фасоль и прочие любимые блюда не очень многочисленных клиентов, для которых вполне достаточно было на тротуаре одного низкого деревянного столика и шести разноцветных стульев, приобретающих постепенно от времени одну серую облезлую окраску. Другая сторона закусочной была совсем открыта, ибо только две сплошные стены имелись у заведения. Они служили основанием для нескольких полок с самым разнообразным товаром, включая пан и сигареты для мужчин, жевательные резинки и конфеты для детей, крупы, макароны, соль и другие продукты первой необходимости для женщин.

Владелец закусочной, старый синд, сидел на земле, поджав под себя скрещенные ноги, опустив на грудь растущую от самых ушей густую белую бороду, сливающуюся с такого же цвета камизом и держа правой рукой у рта длинную металлическую трубку кальяна, задумчиво тянул из медного сосуда очищенный дым табака. Два сына владельца в светло-коричневых шельвар-камизных костюмах, обслуживали покупателей. Третий помоложе лет четырнадцати, в голубой рубахе и простеньких джинсах, готовил и разливал чай, легко и быстро управляясь с чайником, молочником и заваркой.

Мухаммед частенько останавливался здесь наскоро перекусить, если хозяин джипа шёл за покупками или просто хотелось поболтать с друзьями. Но в этот раз Рухлямин просила его не задерживаться, да и машину отвозить в гараж, так что он махнул приветливо рукой владельцам закусочной и направился с ребятами к мяснику, лавкой которого, собственно, и начинались магазины этой улицы.

Старик, куривший кальян, оторвался от своей трубки и, улыбаясь, спросил:

– Что, кончилось жертвенное мясо? Пришёл за свеженьким?

– Два дня гостей принимали. Хорошо отметили, слава аллаху! – Ответил Мухаммед.

– Слава, слава аллаху! – пробормотал старик и снова принялся за кальян, уставившись немигающими глазами на коробку с углями, возвышающуюся на длинной тонкой, витиевато украшенной трубке, вставленной в медный кувшин.

В других лавках обычно хорошее мясо к концу дня заканчивалось. Объяснялось это тем, что у большинства бедного населения не было холодильников и потому мясо покупали с утра с тем, чтобы тут же приготовить, не оставляя на следующий день. Так планировали заготовку и мясники. Рынок полностью зависел от спроса. Здесь же, в угловой лавке рядом с закусочной, мясо частенько бывало и вечером, что не мало удивляло, но и радовало запоздалых покупателей. Конечно, у её хозяина Axмед Хана был большой холодильник, и поговаривали, что он собирается строить хороший магазин на этом месте и, может даже, уберет закусочную, если владелец земли продаст ему участок. А за какие деньги? Не за те ли, что он выгадывает от скупки подешевле мяса, оставшегося вечером у лавочников без холодильников и продаже его на другой день подороже? Ахмед Хан не отличался чистотой рук. Об этом знали все, но мясо у него покупали, ведь оно выглядело таким свежим из холодильника.

Сейчас Ахмед Хан стоял в голубом шельвар-камизе, радостно улыбаясь навстречу приближающемуся покупателю. Выйдя из-за стола, он протянул ему обе руки, собираясь обняться и говоря на ходу:

– Ассалям алейкум! Рад вас видеть, Мухаммед сааб. Последняя приставка была выражением уважительного отношения к собеседнику.

– Для тебя мясо всегда есть. Ид мубарак!

Но у Мухаммеда не было столь дружеских чувств к лавочнику. Что-то в нём казалось ему отталкивающим. Слишком приторная улыбка, слишком хитрые глаза и совсем не верилось в его дружбу. Так что он, будто не заметив намерения продавца, пожал одну его руку своей сильной шоферской ладонью, отвечая:

– Уалейкум салям! Ид прошёл уже, Ахмед Хан. А мясо действительно нужно. Хороший кусок давай. Жена скоро рожать будет.

– Конечно, конечно, – согласно закивал головой торговец и поспешил к холодильнику, спрашивая по пути:

– Буйвола, козу или говядинки?

– Жена просила козу, – сказал Мухаммед, наблюдая, как угодливая фигура в синей одежде скрылась в тёмном помещении без окон, за грязной засаленной занавеской.

Послышалось хлопанье двери закрываемого холодильника, и Ахмед Хан появился, неся в руках несколько кусков мяса и приговаривая:

– Вот, берите, какой хотите. Свежее. Сегодня забивали. И холодненькое. Жара не испортила.

Он быстро разложил куски на столе и поднял один, готовясь класть его на весы:

– Годится?

– Давай, – согласился Мухаммед. – Я бы и сам такой отрезал. Хороший кусок.

Мясо упало на чашу весов, слегка звякнув чем-то. Слабый металлический звук не был замечен, поскольку за ним последовал удар опускаемой гири, затем поменьше и ещё самой маленькой.

Однако, не услышанный взрослыми, он привлек внимание стоявшего перед столом Али, который внезапно уставился глазами на лежащее прямо перед его глазами мясо, словно оно загипнотизировало малыша своим видом. Не отрываясь от увиденного, он потянул за рукав Иршада, смотревшего на группу пенджабцев, которые подошли к закусочной, и показал на весы.

– Кило семьсот пятьдесят. Двадцать восемь рупий, – весело сказал Ахмед Хан, снимая мясо и заворачивая его в кусок старой газеты.

– Двадцать пять, – поправил Мухаммед.

– Ладно. Для тебя двадцать пять, – согласился продавец, отдавая покупку. Получая деньги, он бегло бросил на них взгляд, мгновенно заметил две бумажки по десять и одну в пять рупий, после чего, небрежно, как бы доверяя и потому, не считая, сунул их в карман шельвар.

Между тем Али сделал шаг к отцу и, прикоснувшись к его локтю, чтобы обратить на себя внимание, тихо сказал:

– Папа, ты купил это мясо? Дай мне.

– Хочешь понести? – засмеялся отец. – Ну, на, да не урони.

– Нет, папа. Посмотри, что здесь есть. Собиравшийся, было, отойти продавец услыхал слова мальчика и остановился, удивленно глядя, как тот разворачивает газету. Ему было непонятно и интересно, что мог найти в мясе ребёнок.

А тот уверенно, словно давно ждал этого и всё отлично знал, откинул края бумаги и перевернул мясо другим боком. Из складок быстро оттаявшего и теперь расплывающегося на руке куска козьей туши, появилось длинное блестящее цевьё белого металлического рыболовного крючка. Зацепившись зазубринами за крепкие волокна, крючок никак не поддавался усилиям мальчика, хотевшего немедленно вытащить его.

– Вот он, мой крючок, вот он, – говорил Али, дёргая изо всех сил цевьё белого крючка.

– А ну, погоди, – остановил его отец, выхватывая из рук мальчика мясо и не обращая внимания на упавшую газету.

Ловким движением он толкнул крючок за цевьё так, что острый конец с двумя зазубринами сразу появился, выскочив из красных волокон. Взявшись за него грубыми пальцами, привыкшими к напряженной работе, он легко вынул крючок из мяса и протянул его сыну.