Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

Ещё один министр:

– До обеда в отрасли было всё нормально, а после обеда начались листовки от России…

Сычёв, Госстандарт:

– Слава Богу, что так произошло.

Павлов:

– Да, есть шалопуты, которые ходят сейчас по Манежной площади. Но нельзя сравнивать ЗИЛ, Уралмаш с Манежной площадью…

Замминистра энергетики:

– Настроение нормальное, аварий нет, московские электростанции взяты под охрану. Всё без эксцессов.

Замминистра сельского хозяйства и продовольствия:

– Трудно будет с продовольствием. Нужна инвентаризация. Запад нам ничего не даст.

Представитель Министерства путей сообщения:

– В отрасли порядок.

Тизяков, член ГКЧП:

– Мы все за порядок… Демократия нас довела…

Воронцов, председатель Госкомприроды:

– Наша коллегия приняла меры по бесперебойному функционированию экономического механизма. Единое экономическое, в том числе экологическое, производство требует единения с республиками. О моей позиции в связи с происшедшим. Я задаю себе вопрос: в каком положении я нахожусь? Я рекомендован Верховным Советом СССР, назначен на должность президентом Горбачё-вым. Такой вопрос могут задать все министры. Непонятно, почему мы обходим этот вопрос. В Белом доме принят ряд постановлений, которые говорят о незаконности этого дела. Поскольку я единственный из членов правительства являюсь российским депутатом, готов установить челночные связи между Белым домом и кабинетом министров, чтобы избежать дальнейшего ухудшения обстановки.

Щербаков, вице-премьер:

– Народное хозяйство должно работать в любых условиях. Мы не получим кредитов в ближайшие часы и дни. Надо перейти на график работы в чрезвычайный период. Нельзя вызывать директоров с мест, за исключением Москвы, чтобы не развалить хозяйство. Никто из нас не приходил работать с конкретной личностью. Пока мне неясна линия руководства ГКЧП. Я буду честно работать, но свою личную позицию определю позже. Я за дисциплину, но без возврата к методам двадцать девятого года.

Маслюков, вице-премьер:

– Должна быть хозяйственная и финансовая поддержка. Давайте прекратим сокращение штатов…

Рябев, вице-премьер:

– Надо максимально двигаться в сторону Конституции…

Догужиев, вице-премьер:

– Я за Союзный договор, но он нуждается в доработке. Мы говорили о необходимости чрезвычайных мер много раз несколько лет. То, что произошло, не означает возврата к тоталитаризму. Центр должен взять на себя гарантии прав человека, включая экономические права. Крутые меры в экономике принимаются и в капстранах… Надо пересматривать подходы к плану 1992 года, усилить централизацию.

Губенко, министр культуры:

– Моя отрасль не имеет производственного потенциала, но у неё нравственный, духовный потенциал. Среди творческой интеллигенции есть и провокаторы, которые хотят пролить кровь, но я говорю не о них. Пока всё это находится за рамками закона.

Щадов, министр угольной промышленности:

– Обстановка в стране очень сложная, некоторые товарищи её упрощают. Ситуация меняется по часам. Если сегодня в Кузбассе, Воркуте не ввести чрезвычайное положение, то завтра лягут шахтёры и прольётся их кровь. Принято решение о забастовке шахтёров Кемеровским облсоветом

Павлов:

– Товарищи! Зачем говорить о политике? Вот будет съезд народных депутатов, он всё и определит. Мы должны поддержать Союзный договор, но нужны оговорки. У нас, профессионалов, есть взгляды на единое экономическое пространство, на необходимость дать стране хлеб, тепло. У нас нет кукурузы. Перерезано пять процентов коров и десять процентов свиней…

В этот день крепко задумался в своём кабинете председатель КГБ Крючков. Да, это он и Язов были инициаторами совещания руководства страны семнадцатого августа на одном из объектов КГБ на Ленинском проспекте, называвшемся "АБЦ", хотя идея такого совещания предлагалась и другими раньше. Это он позвонил Шенину, Павлову и Болдину, предложив собраться в четыре часа вечера для обсуждения сложившейся ситуации. Болдин заехал на своей машине за Баклановым и Шениным. За Павловым послали охранников, которые знали дорогу на объект. Язов прибыл со своими помощниками Варенниковым и Грушко. Именно эти люди после короткого полуторачасового обсуждения приняли решение послать депутацию к Горбачёву в Форос для подписания Указа о введении чрезвычайного положения в стране.

Если бы Горбачёв взял на себя ответственность, сегодня не было бы проблем. Арест Ельцина, выступившего открыто против решений государственного комитета, против союзного правительства, на даче являлось пустяковым делом. Дача была предусмотрительно окружена, оставалось только дать команду. Но она не поступила. Что хотел Горбачёв, оставалось загадкой. Теперь, когда Ельцин был в Доме Советов с группой охраны внутри и пьяным народом на площади, для которого специально с машин раздавали водку, арест Ельцина представлял некоторые трудности.

Крючкову доложили обстановку. Командир специального подразделения "Альфа" вместе с генералом Лебедем объехали построенные баррикады, напоминавшие для специалистов детские игрушки. Смести их техникой было бы делом нескольких минут. Толпа на площади не представляла проблем, так как в распоряжении ОМОНа были шашки со слезоточивым газом и водомёты, которые позволили бы очистить площадь в те же считанные минуты. Тогда вступила бы сама "Альфа". Штурмуя с земли и вертолётами с воздуха, используя гранатомёты и специальные средства, практически неуязвимые солдаты "Альфы" захватили бы "Белый дом" в течение пятнадцати минут.

Крючков знал – это море крови. Никто такого результата не хотел. Арестуй они таким образом ослушника, тот же Горбачёв обвинит исполнителей в кровопролитии и в лучшем случае посадит за решётку. Об этом Крючкову говорила интуиция. Но главное – погибли бы люди. Команда штурмовать отдана не была.

А в кабинете Главнокомандующего Военно-Воздушными Силами СССР генерала-полковника авиации Шапошникова в то же время происходил другой разговор на ту же тему. Полагая, что в борьбе за власть, в данной ситуации скорее всего, одержит Ельцин, Главком принял решение поддержать Президента России. Узнав, что и командующий Воздушно-десантными войсками не выполняет указаний Министра обороны, он тут же позвонил Грачёву:

– Очень хорошо, Павел Сергеевич. По-моему, мы мыслим в одинаковом ключе…

Оба генерала решили тянуть с выполнением приказов, ссылаясь на нелётную погоду.

– По моим данным штурма Белого дома не будет.

– А вдруг всё-таки такой приказ будет отдан. Учитывать надо все варианты.

Шапошников думал не долго и ответил:

– Пожалуй, нужно будет лично прибыть к автору приказа и потребовать его немедленно отменить… В крайнем случае, можно будет пару самолётов в воздух поднять для острастки. И сказать авторам приказа: слышите, мол, если приказ не будет отменён, и через пятнадцать минут я не окажусь на своём рабочем месте, то сюда, где мы находимся, прилетят самолёты и могут посыпаться бомбы. Как такой вариант?

– Принимается, – послышался из трубки радостный ответ.

Затем Шапошников позвонил командующему Военно-Воздушных Сил Московского военного округа генералу Антошкину:

– Перед вами ставится задача: привести военно-воздушные силы округа в полную боевую готовность. Срочно разработайте план полётов на малой высоте. Цель – демонстрация силы и психологическое воздействие. Если возникнет необходимость в боевом применении, последует специальный приказ…

Однако команды на штурм Белого дома не последовало. Не были подняты и самолёты в воздух. Бомбы на Москву не посыпались.

Но такой вариант без войны и трагедий устраивал далеко не всех. Журналисты носились по Москве в поисках сенсационных материалов. Кому-то нужны были интервью, кому-то кинорепортажи. Но если рассказать словами можно всё, что хочешь, что есть и чего не было, то показать на экране стоящие без всякого движения танки, которые к тому же скоро совсем ушли, было бы не по киношному, не отвечало бы жанру борьбы с врагами.

Умный кинооператор, если чего не видит, то создаёт сам по задуманному сценарию. Кого-то попросили, кому-то подсказали и боевые машины пехоты, называемые попросту БМП, стали двигаться, правда, не к Белому дому, а от него, но для кино не это было важно. На экране зритель видит только машины, лязгающие гусеницами. Они ни на кого не нападают, зато беснующаяся молодёжь забрасывает машины бутылками с зажигательной смесью. На экране это выглядит эффектно.

Но вот на улице Чайковского, неподалеку от американского посольства, на БМП вскакивает молодой парень двадцати трёх лет. Это прошедший войну в Афганистане, житель деревни Рычково, Дмитрий Комарь. Подняв крышку люка, не справился с нею и уронил себе на голову, которую пытался просунуть в люк. Увидевший это москвич, сын контр-адмирала в отставке, Владимир Усов, тридцати семи лет, бросился к БМП и попытался стащить парня с машины, которая не стояла на месте, а, сделав неожиданный разворот, зацепила гусеницами Усова. Эти двое и погибли на глазах у теле и кино камер. Кадры обороны Белого дома, хоть и далеко в стороне от него, были сняты. Сенсация получилась.

Третьим погибшим от неизвестно откуда взявшейся пули, попавшей прямо в висок, по несчастью оказался московский архитектор Илья Кричевский двадцати восьми лет, служивший в армии танкистом-наводчиком. Да и здесь для журналистов кто-то из вооружённых людей стрелял в воздух трассирующими, а, заодно и боевыми пулями. Нужно было создать впечатление атаки, которой на горе репортёров на самом деле не было. Но три смерти всё же появились.

Эти трое, оказавшиеся жертвами телешоу, на следующий же день были названы героями обороны Белого дома. Обманутые люди пришли их хоронить.