Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

При повторном голосовании кандидатура Янаева прошла. Но это уже была одна из немногочисленных побед Горбачёва на политической арене собственного государства. Между тем крупные изменения начались в стане социалистического лагеря.

В октябре 1989 года Венгрия объявляет себя свободной демократической республикой без влияния коммунистов на правительство. В начале ноября падает Берлинская стена, разделявшая восточную и западную части Берлина. В декабре "бархатная революция" в Чехословакии завершается падением коммунистического правления и избранием бывшего диссидента Вацлава Гавела Президентом страны. В том же месяце предан казни глава коммунистического правительства Румынии Николай Чаушеску. В январе девяностого года Национальная ассамблея Болгарии на два месяца раньше, чем СССР, голосует за отмену статьи Конституции о руководящей роли партии. Одиннадцатого марта Литва провозглашает свою независимость от Советского Союза.

В ночь со второго на третье октября происходит историческое объединение Восточной и Западной Германий, точнее проглатывание Германской Демократической Республики капиталистической Германией, ибо никакого равенства или свободных выборов или референдумов не намечалось. Горбачёв сдавал всё подчистую без каких-либо оговорок и условий. Вопрос о Германии обсуждался им с президентом США Бушем в общих чертах ещё 3 декабря 1989 года во встрече на Мальте. В кармане Горбачёва тогда лежал меморандум, подготовленный советскими и германскими экспертами, в котором предлагалось: "объединение Германии должно быть окончательным продуктом постепенной трансформации политического климата в Европе, когда оба блока – НАТО и Варшавский договор – будут распущены или объединены по взаимному согласию".

Но Горбачёв, как всегда, сделал всё по своему, заявив обтекаемо, что Советский Союз не будет мешать общеевропейскому процессу и стоит за создание общеевропейского дома. Встретившись через полгода на Кавказском курортном побережье с канцлером Гемании Колем, Горбачёв подтвердил своему другу, что никаких возражений против объединения Германий не имеет. И объединение произошло практически без условий, лишь с обещанием со стороны Германии построить дома для советских военнослужащих в России. Блок НАТО сохранился, Варшавский договор распался.

Спешным порядком выводились советские войска из европейских стран, селились на просторах Родины в палатках и временных сооружениях, бросая за собой на произвол судьбы оборудование, технику, плацдармы, стоившие огромных денег, крови и пота советских людей.

Горбачёв всего этого будто бы не видел.

9 декабря лидер оппозиционной некогда "Солидарности" Лех Валенса избирается Президентом Польши. А 17 марта следующего года в Советском Союзе проводится всенародный референдум по вопросу быть ли Союзу единым, хотят ли этого народы огромной страны. Все почти хотели и ответили "да". Народ не представлял себе другой жизни и не хотел. Но это народ.

12 июня лидер оппозиции в Советском Союзе Борис Ельцин избирается Президентом Российской Федерации. В этом же месяце Словения и Хорватия объявляют о своём отделении от Югославии.

Настенька устала следить за водоворотом политических событий, которые демонстрациями протеста проходили всё время мимо их музея Николая Островского на Тверской улице. Пробираясь сквозь толпы спекулянтов, буквально не дававших возможности спокойно идти по подземным переходам, она старалась не видеть опротивевшие обложки порнографических журналов и столь же безвкусных по внешнему виду и внутреннему содержанию массовых листовок, каких-то невероятных газетёнок со странными названиями, религиозных книжонок, гороскопов, брошюрок с гаданиями по руке и другим частям тела, билетов в новые театры на бездарнейшие спектакли, на которые можно было идти, только при большом желании увидеть обнажённых актёров, за что, собственно, и брались деньги от посетителей.

Успокаивалась она всякий раз при входе в музей, где её сразу охватывала тишина и умиротворённость, торжественное спокойствие. Время здесь останавливалось и можно было вздохнуть спокойно, отдышаться от наружного бурления бестолковщины, как любила называть всё это Настенька. Узнав, что до первой намеченной экскурсии ещё есть время, она шла в хранилище фондов, где вместе с Татьяной Евгеньевной и Евгением Николаевичем садились пить чай и разговаривать. От политики уйти было трудно в таких случаях, но Татьяна Евгеньевна всегда в сердцах прерывала их, говоря со смехом в голосе, но возмущённо:

– Опять вы за своё. Надоела уже эта политика. Расскажи, Настенька, лучше о своём Женечке. Что он ещё у тебя отчебучил? В садик-то пошёл уже?

Настенька любила рассказывать о сыне и с удовольствием подхватывала эту тему:

– А мы его и не собираемся отдавать в садик. Свекровь не работает и думать не позволяет, чтобы куда-то отдавать его.

– Так он же у вас вырастет эгоистом.

– Я тоже так говорю, но бабушка Женечки говорит, что сумели же они воспитать Володю хорошим человеком, сумеют и внука сделать не хуже.

– Ребёнку нужен отец и братья и сёстры.

Это уже комментировал Евгений Николаевич, отрываясь от архивных бумаг. За два года работы в музее он успел узнать много нового из биографии Островского и теперь пытался выяснить подробности появления романа "Как закалялась сталь". Время от времени в центральной прессе появлялись его статьи, в которых он всегда давал неопубликованные ранее страницы романа со своими мыслями по этому поводу. Всегда проводил параллели между сегодняшними днями и временем, в котором жили герои романа и его автор.

– Но, – говорил Инзубов, – с каждым днём всё труднее пробивать статьи об Островском. Всех интересуют события только сегодняшние или, если это критика коммунистов. Проявляют интерес к настоящей истории только "Советская Россия", "Учительская газета" да "Советский воин". Пришёл на днях в редакцию "Советской культуры", так там и смотреть материал не стали. "Вы что, – говорят, – не понимаете, какое сейчас время? Кому какое дело до коммуниста Островского? Это вчерашний день".

Настенька молча смотрела на Евгения Николаевича, делая попытку уловить в его взгляде скрытый смысл сказанных бегло слов "Ребёнку нужен отец". Но Инзубов смотрел в свои бумаги и, почти не поднимая головы, подносил чашку с чаем к губам, продолжая читать и разговаривать одновременно.

– Грех вам жаловаться, Евгений Николаевич, – укоризненно сказала Кузьмина, поднимая свои большие глаза на сотрудника, – удалось же нам издать уникальный трёхтомник писателя со всеми вашими комментариями и со всеми письмами, которые раньше не публиковались? Это же успех.

– Да, но хотелось бы больше узнать правды, а это возможно, только если привлечь внимание как можно большего числа людей к этой проблеме.

– Это для вас она проблема, а для других проблема – где колбасу достать, – коротко отпарировала Татьяна Евгеньевна.

Разговор этот происходил в июне тысяча девятьсот девяносто первого года. В это время Горбачёв раскручивал идею подписания нового союзного договора, по которому каждая республика наделялась бы полным набором демократических прав, которые не только не были понятны простому человеку в любой республике, но и не нужны были. Эти проблемы прав беспокоили лишь тех, кто держал или хотел держать портфели власти. Вот у них-то это было на большом взводе. Им-то, власть предержащим, приходилось бегать по запутанным тропкам джунглей большой политики и грозно рычать, оскаливаясь, на противников, которые сами были не беззубыми и тоже умели порыкивать. Оттого, кто кому пасть перегрызёт, зависело, кто в джунглях будет хозяин. Вряд ли эта грызня могла повлиять на жизнь самих джунглей в лучшую сторону, но особи сбивались в стаи, поддерживая то одного, то другого клыкастого.

Двадцатого июня в Берлине, уже ставшем городом одной только Германии, министр иностранных дел Советского Союза Бессмертных, только что возвратившись из американского посольства, где проходили переговоры с Государственным секретарём США Бейкером, начал беседу с министром иностранных дел Кипра, когда вдруг срочно был приглашён к телефону. Звонил Бейкер и взволнованным голосом попросил срочно приехать для неформальной беседы и так, чтобы, по возможности, никто об этом не знал.

Волнение партнёра передалось и Бессмертных. Прервав беседу с представителем Кипра под благовидным предлогом, извинившись, министр чёрным ходом покинул посольство и помчал машину напряжёнными берлинскими улицами туда, откуда совсем недавно уехал.

В тихой комнатке, оставшись наедине с советским министром, Бейкер сказал:

– Я только что, после нашей сегодняшней беседы, получил из Вашингтона информацию. Как я понимаю, она, очевидно, основана на данных разведки и говорит о том, что в Советском Союзе может быть совершена попытка смещения Горбачёва с поста Президента.

Внимание к себе притягивал загадочный листок бумаги в руках у Бейкера, пояснявшего советскому министру:

– Данные подтверждаются полученной шифровкой. Понятно, что дело это сугубо деликатное, и нам нужно как-то такую информацию передать в Москву. По нашим данным в смещении будут участвовать…

Тут Бейкер заглянул в листок бумаги и стал называть фамилии:

– Павлов, Язов, Крючков…

Бессмертных был ошарашен и не запомнил, были ли названы ещё фамилии.

– И это очень срочный вопрос. Его нужно сейчас же довести до сведения Горбачёва, – продолжал Государственный секретарь. – У вас есть прямая, совершенно защищённая связь с президентом?

– У меня такой связи нет, – вынужден был сознаться министр. – Есть высокочастотная связь, но она под контролем КГБ.

– Это не годится. Тогда давайте воспользуемся связью американского посольства. Мы поручим это нашему послу Мэтлоку. С ним уже связываются. А вы позвоните Черняеву, чтобы он обеспечил срочно приём информации. Таким образом Горбачёв получит те же сведения, что я вам передал. Это абсолютно надёжно и никто ничего не перехватит.

Бессмертных поспешил в машину и уже через полчаса, наскоро свернув беседу с министром Кипра, звонил Черняеву в Москву:

– Анатолий Сергеевич, я звоню из Берлина.

Кратко передав суть разговора с Бейкером, сказал:

– Если попросится на приём посол США Мэтлок, то примите, не откладывая.

– Какое совпадение, Александр Александрович, – послышался голос в трубке, – как раз он уже попросился и мы его принимаем.

Двадцать второго июня министр иностранных дел СССР Бессмертных уже был в Москве и возлагал вместе с Горбачёвым венки к могиле "Неизвестного солдата" в годовщину нападения фашистской Германии на Советский Союз. Горбачёв, как полагалось, подошёл к венку, положенному от его имени, и поправил на нём ленточку. Странно было, что именно в Германии за два дня до этого разведка и дипломатия США пеклись о безопасности советского президента. Но странность не замечалась действующими лицами. После возложения венков они встретились в кабинете президента.

Бессмертных поинтересовался, получил ли Горбачёв нужную информацию. Получил. Тогда рассказал, что сам узнал. Горбачёв поблагодарил за искренность и добавил:

– Всё в порядке. Я с ними круто поговорил. Надолго запомнят.

Опасность заговора миновала. Помогли общие усилия. Одно было удивительно в этой истории, что о готовившемся заговоре ничего не знали его будто бы главные исполнители: Павлов, Язов, Крючков…

Однако идеи заговора продолжали жить. Гавриил Попов с товарищами по партии рассматривают у себя в закрытых от постороннего глаза помещениях варианты будущего заговора и возможные при этом контракции, которые будут ими предприниматься против заговорщиков. Знают об этих проектах переворота и другие.

Оно и понятно. Обстановка в стране напрягалась. Экономические проблемы росли, как грибы после майского дождя. Именно в мае, когда по стране прокатились знаменитые шахтёрские забастовки, специально организованные и оплаченные теневой оппозицией, Горбачёв вынужден был подписать Указ, в котором констатировалось:

"народное хозяйство находится в критическом состоянии. Падает производство, национальный доход уже сократился на 10 процентов. Разрушение хозяйственных связей реально грозит остановкой тысяч предприятий. Без работы могут остаться миллионы людей. Обстановка требует особых действий…»

В этой связи Указ вводил в угольной, нефтяной, газовой, химической и нефтеперерабатывающей промышленности, металлургии некоторые меры особого режима работы.

Понимая чрезвычайный характер обстановки, Кабинет Министров СССР 15 июня 1991 года принял постановление "Об организационных мерах по разработке производственных программ и прогнозов социально экономического развития предприятий, регионов, республик и Союза ССР на 1992 год в условиях формирования рыночных отношений".

В ответ на это постановление, стремившееся консолидировать силы в борьбе с экономическим развалом в стране, Председатель Совета Министров РСФСР Силаев рассылает всем предприятиям на территории республики, Советам народных депутатов, концернам, ассоциациям и союзам постановление не выполнять на территории РСФСР принятое Кабинетом Министров СССР решение.