От экватора до полюса. Сборник рассказов

Бородатый, выдохнув, залпом выпивает, откусывает огурец и передаёт его мужчине, похожему на агента снабжения. Тот, получив свою порцию напитка, проделывает то же самое, только без предварительного выдоха, и огурец, значительно сократившийся в размерах, со словами «Васька, ты тоже причастись», как эстафета, переходит к широколицему парню без галстука. Он довольный тем, что его не забыли, залихватски опрокидывает стакан в огромный рот, проглотив большим глотком, слегка передёрнул плечами, шумно потянул от огурца носом и, не откусывая, передал его со стаканом разливающему. Тот долго примеряет, сколько налить себе, чтобы не ошибиться. Водка льётся рывками, наполняя стакан до краёв. Федька пьёт маленькими глотками, не торопясь, останавливаясь и смакуя.

Последняя, пятая порция, уже меньше половины стакана, попадает Маруське. От остатка огурца она отказывается. Выпив, некоторое время стоит с поджатыми губами, сдерживая дыхание. Огурец доедает, громко чавкая, Федька.

Девушка с зелёными глазами предусмотрительно отошла в сторонку, чтобы не подумали, что и ей хочется выпить. Ей, может, и хотелось бы, но не на улице же. И что бы сказал муж, который мог появиться в любую минуту? Да и вообще.

Её отход был воспринят молча, но всеми по-разному. Васька досадливо щёлкнул языком, сожалея о том, что водка не его, и он не может предложить девушке выпить, что позволило бы завязать дружеский разговор с непременным продолжением в будущем. Маруська участливо улыбнулась отходящей девушке, словно говоря всем видом: «а как же, правильно. Рано дитю ввязываться в такие компании».

Мужчина с внешностью агента снабжения лишь криво улыбнулся, расценив отход от группы, как акт высокомерия и непризнания публики. Бородатый даже не думал, что девчонка станет пить. Он бы даже воспрепятствовал тому, но, к счастью, обошлось, и он лишь слегка кивнул, соглашаясь с отходом. Федька внешне не прореагировал никак, но внутренне удовлетворённо заметил, что разливать надо будет на пятерых, то есть с учётом на одного человека меньше.

Но вот все выпили и были довольны.

– На хаус!

Мимо с грохотом катится тележка, на которой как попало лежат пять или шесть ящиков. Один падает, но Лёшка не обращает на него внимания. Подъехав к месту разгрузки, он      сбрасывает ящики, опрокидывая тележку.

Из магазина выходит молодой человек в фетровой шляпе и тёмных очках, останавливается возле груды пустой тары и критически осматривает её. Увидев это, долговязый бросает тележку и, неуклюже переставляя ноги, бежит к магазину.

Молодой человек, очевидно, завмаг, так как начинает громко ругаться по поводу неубранных ящиков. Лёшка в ответ требует трояк за работу. Его доводы оказываются сильнее. Он получает деньги и уходит.

Наконец появляется Аня. Крупная крепкая женщина лет сорока, она деловито подходит к своему сарайчику, небрежно ногой отодвигая, поставленные кем-то на пути сетки с бутылками. Бутылки жалобно звякают, Аня гремит связкой ключей.

При виде неё разморенные жарой и ожиданием владельцы пустой стеклотары оживляются, поднимаются с разбросанных ящиков и выстраиваются в очередь. Мужчина, похожий на агента снабжения, чуть припоздал и вынужден протискиваться между выросшей мгновенно очередью и ящиками.

Женщина в цветном платье, Маруська, несёт себе в сумку опорожнённую только что бутылку. В этот момент быстро бегающие глаза что-то замечают под стеной поодаль, и она с радостным возгласом быстро меняет направление:

– Вот ещё кто-то одну оставил. Спасибо тебе, добрая душа! Как же это я раньше не заметила? – И, возвращаясь уже, объясняет очереди:

– Так походишь-походишь и соберёшь. А как же, я не ворую. Спасибо – есть добрые люди, что оставляют.

Аня ещё не начала приём бутылок. Она носит в сарай ящики, выбирая из груды поцелее, сортируя их по размерам ячеек для разных бутылок и ругая попутно, как она говорит, идиота, который привозит в основном не то, что надо, а теперь неизвестно где шляется, скорее всего, уже пьёт белую за углом.

К очереди, обогнув валяющийся ящик и едва не задев тележку, подкатывает белая «волга». Дверцы раскрываются и за ними появляются два незнакомых молодых человека в голубых спортивных костюмах. Они открывают багажное отделение, наполненное почти до отказа грудой бутылок разных мастей, и некоторое время растеряно смотрят по сторонам, ища, куда сложить бутылки. Вероятно, рассчитывали сдать сразу, а тут оказывается очередь.

На помощь молодым людям приходит опять же Маруська. Она всё знает и за всех болеет.

– Вы, ребятки, сюда их в ящички, красавцы мои, ставьте, но только по сортам – белые к белым, зелёные к зелёным, а из-под шампанского отдельно. Вот так, мои хорошие, что б Анечку не перегружать. Она, бедная, и так замучается до вечера. Давайте я вам подмогну. – И она быстро выбирает нужные ящики по двенадцать ячеек, ловко распределяя бутылки и успевая проверить не биты ли горлышки.

– На хаус!

Этот крик раздаётся в тот момент, когда рваные ботинки менее уверенно, чем раньше, шлёпают по луже, приближаясь к тележке.

– Лётчик, забирай скорее свой самолёт, а то танк разгрузится и раздавит его, – кричит бородатый Петро. Он почти зло смеётся. Лицо его начало багроветь от выпитой водки и приобретало в сочетании с чёрной бородой какой-то недобрый оттенок.

Лёшка неуклюже хватает тележку и делает разворот, собираясь наехать на обидчика, но из дверей сарайчика вовремя высовывается сердитое лицо Ани:

– Какого чёрта ты носишься где-то, пьяница! Не видишь – ящиков мало? Мне за тебя таскать? А ну, давай, работай! Да бери те, что надо! Навёз всякого хлама!

Лёшкино весьма благодушное выражение лица, с которым он только собирался попугать бородатого в очереди, резко меняется. Осерчавши мгновенно, он на ходу доворачивает тележку к луже и с криком «На хаус!» толкает её к магазину, опять разрывая и расплёскивая застывшее было голубое отражение неба. Теперь он нагружает тележку так, что ящики только чудом удерживаются от падения на обратном пути.

Подкатив к очереди, Лёшка снимает ящики и ставит их один на другой, ни мало не заботясь об их устойчивости. Последний, железный ящик, едва дотягиваясь, он укладывает на самый верх образовавшейся пирамиды, которая покачнулась, но каким-то образом удержалась на шатком основании.

Бородатый Петро, нос которого стал уже краснее лица, не мог удержаться от возмущения при виде такой беспорядочной укладки и зло рявкнул:

– Ты что громоздишь тут возле самых моих бутылок? Не можешь поставить к стенке, лётчик?

– К стенке-е?! – Голос Лёшки взвился на самую высокую ноту. – Смотри! – кричит он и, продолжая держать тележку правой рукой, вытягивает левую по направлению к стене за приёмным пунктом.

«Смотри!» – это было так повелительно выкрикнуто, что все невольно повернулись посмотреть, на что он указывал.

– Там двух русских матросов застрелили. Падлы, фашисты! Сучья кровь! К стенке поставили и застрелили. А я туда буду ящики ставить?!

– А ты сам в это время коров там доил, что ли, лётчик? – оскалился злобно Петро.

То, что прокричал перед этим Лёшка, заставило всех замолчать, а от вопроса бородатого мужчины очередь замерла. И в эту помертвевшую тишину ворвалось неожиданно охрипшее, как рычание дикое:

– На хаус!

Тележка мгновенно разворачивается в третий раз на бородача.

– Господи Иисусе! – Вскрикнула Маруська.

Кто-то охнул. Девушка с косичками распахнула испуганные глаза. Очередь автоматически отшатнулась. Пирамида из ящиков с грохотом рушится на тележку и стоящие рядом сетки, корзину, мешок с бутылками. Верхний железный ящик падает прямо на голову разъярённого, рванувшегося вперёд Лёшки.

– Папа! Папочка! – раздаётся в тот же миг голос из окна, стоящего рядом дома. Через несколько секунд из него выбегает девушка, с силой расталкивает сгрудившихся сразу людей, падает на грудь рухнувшему на спину Лёшки, накрывает его рассыпавшими волосами и шепчет:

– Папа! Папочка! Папа!

Письмо

В почтовом ящике лежали телеграмма и письмо. Он достал и хотел уже вскрыть запечатанный бланк, как надпись на конверте заставила его вздрогнуть и тут же забыть о телеграмме.

Ключ с трудом попадает в замочную скважину – рука не поднимается. Не вот дверь отперта, шапка привычно летит на вешалку и, не снимая пальто, он садится за стол и разрывает конверт. Перед глазами надпись на месте обратного адреса: «Целую. Твоя Аленька».

Она никогда не писала ему писем. И зачем, если в любом конце города его можно найти по телефону?

«Целую». Почему так жарко от этого слова? Они давно друзья, но ещё ни разу не говорили о любви, и желанные губы казались такими недосягаемыми. А тут прямо на конверте…

Командировка. Он не видел её почти две недели, но штамп «местное» говорил о том, что она в городе. Что же могло произойти?

Сотни вопросов опередили руки, торопливо разворачивающие лист, сотни вопросов устремились в строки письма.

«Мой милый, дорогой, самый-самый хороший! Уж ты прости меня, пожалуйста.

Я никогда не писала тебе, но сейчас… прости, пожалуйста. Никак не могу собраться с мыслями. По телефону сказать это невозможно. Ты поймёшь меня правильно, я уверена. Ми давно с тобой не виделись. Как странно всё-таки жизнь распоряжается нами? Неделю назад я купалась в море и прыгала со скалы. А сегодня у меня… рак.

Это ужасно. Рак. Ты не можешь себе представить. Всё было так хорошо. И вдруг… Мне очень страшно.

Сначала меня просто положили на обследование. Я всегда не любила больницы. У меня даже не было здесь ни одного знакомого врача. Теперь есть. Но и те ненадолго. Один из них сказал, что у меня непонятная опухоль. «Это рак?’ – спросила я. Он не ответил.