Час исповеди. Почти документальные истории

Вероятно, на наших физиономиях проступил скепсис: мягко, мол, стелешь… Чтоб с квартирой – и так запросто! Малов снял трубку и вызвал какого-то капитана:

– Тут у меня сидят двое лейтенантов… Только что прибыли… Да, да… Подбери им к маю комнаты во втором или третьем ДОСах… Посуше, у них маленькие дети… Да.

(Еще в в штабе армии, мне говорили: гарнизон один из лучших по обеспеченности жильем. Кажется, не соврал тамошний кадровик!)

Ладно, поживем – увидим. Но, все-таки, весть если и не слишком радостная (какие радости, когда впереди целых два года службы?), то приятная, потому что гостиница… Потом, потом, она достойна пера бытописателя!

От замполита пошли к инженеру. Кто он по должности в точности – не разобрал. Майор. Те же вопросы, что задавал сперва начальник строевого отдела, а потом замполит. Майор-инженер нам не понравился. Вял, говорит через пень-колоду, смотрит рыбьими глазами.

– Вы как, выпиваете? – спрашивает и таращит свои выпуклые водянистые глазищи.

Пожимаю плечами.. Что тут ответишь?

– Смотрите… это… а то мы вас отправим на Север…

Молчим. Что тут скажешь?

– В общем, так… Один из вас пойдет в ТЭЧ, другой в третью эскадрилью. Кто из вас любит паять… это… ну, радио там…

Я быстро киваю на Смольникова. Он не возражает, такое впечатление, что он оцепенел. Так решилась наша судьба – Валера идет в ТЭЧ, я – в третью эскадрилью.

Покинув штаб, мы еще раз окинули взглядом окружающее, осмотрели друг друга и сказали «Да…» Но тут же вспомнили рассказы замполита: летом здесь 32 градуса (июль и август), рядом море, лодки, острова, отличная рыбалка, грибы, черника, малина… Вспомнили про обещанные комнаты, ещё раз сказали «Да!», зашли в гостиницу, бросили чемодан, пошли обедать, потом пошли пить пиво в таверну «Зеленая радость» (как мы, в духе Стругацких, тут же окрестили местный «чепок»), потом выпили в гостинице вина, потом кофе, и долго-долго разговаривали, и это было хорошо.

Но… Как грустно стоять на вокзале и смотреть вслед поезду, уходящему к тебе домой!..

Сегодня,18 апреля 1972 года, продолжили «развлечения». Автобус привез нас в Выборг за 45 минут. От Выборга до Ленинграда ровно 2 часа на электричке. Есть также прямой поезд до Москвы, №32, отходит в 20.37,в Москве в 8 утра.

Выборг – северный, морской, сложенный из материала серого цвета, похожий на небольшой слепок с Питера, – засыпал апрельский снег… Вот и парикмахерская. Эх, хочешь, не хочешь, а надо стричься. Желательно покороче. Стрижемся почти наголо, с перебором, ибо вчера на наши шевелюры обращали неодобрительное внимание все командиры и должностные лица всех служб полка. Это действо, подобно настоящему посвящению, приближает нас к особой форме существования белковой материи, коей является офицер. Покупаем кипятильник (кофе варить), изучаем расписание автобусов и электричек.

После обеда (едва не опоздали!) часа два провели в полковой библиотеке. Средняя, книги, как везде, но есть немного хороших. Только совсем нет научных. Библиотека запущенная, книги расставлены беспорядочно. Так и чесались руки привести ее в порядок. Может быть, когда-нибудь доберемся и обнаружим в этих завалах немало ценного. Но, какая б ни была, а скрасит нам жизнь библиотека.

Гостиница. Старая, обшарпанная, грязная, сырая, нет ни горячей воды, ни кухни. Холодно. Смольников, уже обживший здесь койку, говорит – пьют. Постирать негде.

Баня раз в неделю, по субботам.

Столовая – для технического состава (для летного – отдельная). Кормят хорошо, вкусно и совершенно бесплатно. В столовой опрятно. Ассортимент – 5—6 блюд на выбор. Можно брать добавку, но я пока наедаюсь.

Завтра будет неделя, как я здесь – подумать только, целая неделя и еще только неделя! Дни отчетливо отпечатываются в памяти, вечером можно точно повторить в воображении свой дневной маршрут, всегда есть дела, всегда что-то или куда-то нужно… Люди, впечатления… Но время течет медленно. Оно отчетливо и при этом размыто. Никогда, кажется, не было таких длинных недель. Никак не приходит ощущение реальности и надежности теперешнего положения: как будто это нечто вроде военных лагерей после пятого курса, вроде летнего студенческого стройотряда. Ну, пожил, а не прижился, так собрал рюкзак и уехал дополнительным поездом с Московского вокзала – искать черт-те что черт-те где.

Чувство неустроенности сильно. Ощущение хоть какой-то надежности дает только домашнее, приехавшее в чемодане, где все подогнано так, будто творили мозаику из старых, привычных вещей.

В мой первый день, когда мы с Валеркой зашли в гостиницу бросить чемодан, на наши голоса, распространявшиеся, очевидно, по всем фанерным боксам пустой в этот час общаги, заглянул парень – маленький, плюгавый такой, в бриджах и в тапочках. Глаза – блестящие коричневые пуговицы.

– А вы что, ребята, новенькие?

– Да.

– Откуда?

– Из Москвы.

– А! Далеко. Тут больше питерских.

– А ты давно служишь?

– Хм… три месяца осталось…

Мы подавленно молчали.

– Куда вас сунули? Третья? ТЭЧ? Нормально. Только в четвертую

не ходите: там и командир – дерьмо, и инженер – дерьмо. – Парень взглянул на часы. – Э, мне на службу пора…

Мы завистливо смотрели на закрывшуюся дверь.

22 апреля меня представили на построении в эскадрилье. За день до этого я познакомился с командиром, начальником штаба, замполитом, инженером, начальником своей группы старшим лейтенантом Савиным и двухгодичником Колькой Митяевым, которому тоже три месяца осталось… Все начальники спрашивали, как я отношусь к водке, все вспоминали про двухгодичника Хорькова, тоже из МЭИ, спившегося здесь и работающего сейчас в Москве грузчиком. Замполит высказался прямо:

– Главное, не пей, и служба у тебя пройдет спокойно, нормально.

Меня вызвали из строя, я вышел и повернулся дюже неловко, затормозившись каблуком на ноздреватом бетоне и накренившись основательно влево. Может, кто и засмеялся, я не видел толком ничего.

День был солнечный, но не весенний: блестящий, как поздней осенью, холодный. Шел последний день какого-то «перевода», все были заняты; меня Савин послал смотреть «живой вертолет», я полез с Митяевым вовнутрь МИ-10. Первый раз я был в вертолете.

Говорят, наш гарнизон – самое приличное место в военном округе. Прочие – неописуемые дыры; говорят, глушь там, болота, бараки и такая тоска, что хоть вешайся. Так что у нас относительный комфорт, все же сносные условия и культурные центры, хотя и сугубо местного значения, под боком.

Мое дело – изучать вертолет, «входить в строй» (программа ввода рассчитана на месяц), все остальное меня не касается. Вертолет я совсем не знаю, мы же изучали в институте лишь теорию отдельно взятых приборов, устройств; в лагерях больше валяли дурака, да там, к тому же, были самолеты. А здесь нужно, чтоб вертолет летал и был исправен, нужно его контролировать и находить неисправности, если они обнаруживаются. Работа, короче, сугубо практическая, опыт важен и практика. Тут сидят офицеры и сверхсрочники, съевшие собаку в этом деле. Конечно, они не разбираются в теоретических тонкостях. Может, они даже не знают, как генератор вырабатывают электроэнергию, но машины у них работают. А это все, что нужно армии.

Когда мы валяли дурака в институте, спихивали разные зачеты и прочее, на военной кафедре (незабвенный майор Кочергин!) с нас драли три шкуры. Тогда казалось, что военную профессию знаю лучше, чем свои профильные электрические системы, но после каникул, диплома, предоставленного военкоматом отпуска (в общей сложности на это ушло девять месяцев) выяснилось, что половина из памяти выветрилась, половина – представляется смутно. Обычная история.

Снег идет вот уже второй день и тут же тает. Серо, уныло. Сидим дома, сиречь, в гостиничной комнатушке, где с трудом умещаются три койки. Наш третий в комнате, летчик, почти не бывает – идеальный сосед. Ни разу за неделю не ночевал. Ну что ж, у него тут, как болтают, две жены; при таком положении дел я бы тоже не стал спать в ледяной гостинице.

Посетили ближайший очаг цивилизации – приморский поселок. Тоже дыра. Зато два книжных магазина. Купили книг. Не скажу, что редкость, но вполне. Чтобы съездить в этот культурный центр, нужно разрешение инженера эскадрильи, в Выборг – командира эскадрильи, Поездка в Ленинград – уже отпуск, пиши рапорт командиру полка. Офицеры и прапорщики полка по полгода не бывают в Ленинграде, если только не плюют на разрешения. Мы сегодня так и поступили. Есть в этих разрешениях что-то унизительное или детское – будто на горшочек просишься. А еще это материализация бессильного протеста, смешная попытка пробить брешь в установленном не тобой, навязанном тебе порядке. Иногда вот взбрыкнешь и не пойдешь на завтрак, поваляешься лишних полчаса, хлебнешь дома кофе – и все… И что же? Да ничего! Только в обед трескаешь за двоих. Благо на добавку официантки не скупятся.

Мне кажется, я люблю самолеты. Или казалось раньше? Казалось… Серый бетон аэродрома, четкий ритм, волнующие ряды вздремнувших серебристых птиц. Хорошо? Пилоты-асы – значительные, мужественные, благородные, любимцы женщин, для которых свята дружба, свято небо. Вот один из асов, капитан Ступин – летун первого класса, тот самый идеальный сосед с двумя женами:

– Ты мне поверь! – убеждает. – Вот когда ты придешь через два года на гражданку, ты будешь совсем другим человеком. Наберешься.

– Чего? – не понимаю я.

– Ума. Вот увидишь, будешь смотреть на жизнь просто-просто. И к выпивке, и к бабам будешь относиться так – надо, значит надо. И в семейной жизни тоже просто-просто.

– Не знаю… Может, мое время еще не пришло?

А сейчас – сейчас главное научиться разделять свою жизнь на две половинки. Научиться выключать мозг и научиться включать его вовремя. Научиться спокойно наблюдать.

Три дня подряд хожу на стоянку и читаю технические описания. Описания плохие, я привык к институтским разработкам, четким и подробным, а тут накручено.

Полк летает. В первый раз я выскочил из домика, смотрел, как выруливает, как зависает МИ-6. Митяев лениво усмехнулся: