Раднесь

Артём попал домой уже за полночь. Хорошо, что он уже давно жил отдельно от родителей и ему не надо было оправдывать поздние приходы домой ни перед кем.

Всю ночь ему снилась какая-то белиберда. Как будто он очутился в каком-то заснеженном краю, выли волки, вокруг тайга, полная луна… Потом он во сне очутился у большого костра, вокруг всё мелькало, он носился вокруг этого мерцающего источника света в расшитых бисером лохмотьях, бормотал бессвязную ерунду. На него смотрели незнакомые люди, костёр освещал их угрюмые раскосые лица. Они время от времени вторили ему гортанными непонятными звуками, и он в ритм этим возгласам ударял в бубен, а в кулаке у него было зажато что-то, что больно кололо его ладонь.

Этот предмет, сначала причинявший ему боль, затем как будто врос в его плоть, что создавало ощущение сопричастности чему-то огромному – такому огромному, что это даже не укладывалось в сознании, которое постепенно сливалось с этим космосом, и каждая песчинка этого космоса становилась его сознанием. Это продолжалось до тех пор, пока им не овладел какой-то совершеннейший ужас от мысли, что он уже никогда не вернется в привычное человеческое обличие, и он разжал ладонь.

«Знак!» – подумалось ему, и он проснулся.

* * *

Прошёл год с тех пор, как узкоглазая красавица поселилась в Казанцевском углу.

Параська, как её окрестили, находилась под рукой матери, она помогала во всём. Складывалось так, что Парася была незаменима на многих хозяйских работах. На глазах расцветала девушка, а под взглядами голубых глаз Алёши становилась просто красавицей. Хороши были мгновения, когда они могли уединиться в лесу при сборе ягод и грибов. Крепкую их любовь заметили и родители Алексея, раздумывая по ночам о своём любимце.

Однажды на хутор попутно завернул казак, который год назад разыскивал смуглолицую беглянку. Александр Казанцев всячески старался, чтобы Параська не попадалась на глаза гостю. Разговор шёл о предстоящей совместной поездке на Ирбитскую ярмарку. Отец всячески старался поскорее закончить переговоры.

На дворе стояла уже глубокая осень. Снег только-только пытался лечь на ещё неостывшую землю.

Казак в сопровождении отца спустился с крыльца и вдруг свернул не к воротам, где его ждал конь, а к сараюшке справить нужду.

Отчаянный вопль огласил двор. Всё встрепенулось. Из сарайчика показалась спина казака, который волочил за распущенные волосы беспомощную Парасю. Её новенькая баранья шубка (подарок хозяина) и цветной полушалок превратились какой-то цветастый бесформенный ком. Казак молча, с особой жестокостью, тянул её за волосы, не обращая внимания на крики.

Выскочивший во двор Алёшка в распоясанной красной рубахе подхватил лежавшую у забора оглоблю и бросился за разбойником. На крики из избы выскочил Михаил, с окриком «стой» метнулся назад в избу. Через мгновение вскинул боевое ружьё. Прогремел выстрел.

Алексей оторопело сжимал оглоблю. Параська упала на побитые колени. Казак медленно оседал в луже крови.

Отец Александр горестно смотрел на всё вытаращенными глазами. Придя в себя, он решил отправить смертельно раненого казака на подводе домой с богатыми отступными и ружьём за Параську.

Только к вечеру вернулся Михаил. Уладить дело миром не удалось. Смертельная вражда нависла над спокойным краем былого таёжного благополучия.

В воздухе повис вопрос: что делать? Решили срочно женить Алёшку на Параське, к великому счастью обоих, и думать о том, чтобы их надёжно укрыть, наделив самостоятельным хозяйством. Но где?

Тем временем зима вступила в свои права. Шла подготовка к поездке на ярмарку.

Тёмными зимними вечерами дед Архип рассказывал удивительные истории, которые всегда начинались с былинной русской присказки: «Жил да был добрый царь с прекрасной царевной да злой и хитрый царедворец». Всех захватывал сюжет и манера старика подражать стародавним сказителям. Затихали малыши на полатях. Даже взрослые стремились выполнять бесконечную работу по дому потихоньку. Добро всегда побеждало зло в эпических сказаниях, переплетаясь с былой действительностью.

Но на сей раз дед завёл полубыль-полусказку.

– Жил да был царь Иван по прозвищу Грозный, – начал дед, прикрыв глаза мохнатыми седыми бровями. – Всех царь держал в страхе великом. Непослушных бояр драл нещадно нагайками. Завёл свору преданных ему опричников, которые око царское блюли по всей матушке России. Жён менял, как басурманский хан, и всё-то ему было мало.

Вот как-то приходит к беспокойному царю в покои патриарх Никон[1 - Здесь дед Архип вводит в заблуждение своих слушателей. Патриарх Никон жил и учинял реформы церкви намного позже, чем Иван Грозный. Раскол русской церкви произошел за несколько лет до начала царствования Петра Первого. Верно, однако то, что при Иване Грозном, после присоединения Казанского ханства, многие русские семьи поселились на территории нынешнего Татарстана и потом, не желая подчиняться нововведениям Никона, бежали дальше на восток, к Уралу.] – злобствующий владыка церкви, и, елейно опустив глаза, слезливо напел царю-батюшке, что стала падать вера в Господа у подданных. «Нужно, – говорит верховный пастырь, – великолепием обставить все обряды церковные, нужно заставить почитать наместников Бога на земле, нужно обнажить мечи на еретиков и хулителей православия». Крепко задумался царь и решил искоренить крамолу на святой Руси и заслужить похвалу от Византии.

Цепи и железо слуги царские обрушили на защитников старой веры, на двуперстное знамение, без разбора чинов и званий. «Пытать упрямцев!» – кричали попы с амвона. «На дыбу их и главы лишать!» – лютовали царские лизоблюды.

Возопили непослушные, целовать стали древние иконы заступницы Девы Марии. Началась на Руси смута превеликая. Брат на брата стенкой пошел, а жирные попы только руки от радости потирают. Торжествует диавол – поубавится на Руси христиан! Раскололась вера. Староверы, соблюдая заповеди Христа, отступили перед лжепатриархом Никоном и сорвались с родовых гнёзд подальше от разбоя, навстречу утреннему солнцу. Двинулись обозы преданных Иисусу рабов божьих.

Скоро ли, долго ли, подъехали беженцы к белокаменному Казанскому кремлю с великолепной башней татарской шахини. Хитрый хан Казанского ханства не пустил просящих защиты в ворота крепости, но обещал подмогу, разрешив постой на ханских землях. Стали раскольники обживать новые земли вокруг Казани, соблюдая свои обычаи и нравы.

Как бы то ни было, но дорого обошлось татарское гостеприимство беглым русичам. Молодые шайтаны, потешаясь, насильничали русоголовых молодок. Началось великое кровосмешение. Татарчата стали появляться в раскольничьих семьях. Диавол не оставлял в покое страдальцев за истинную веру.

Опять нашептали Грозному царю о кознях Казанского хана: о дерзких набегах на русские земли, об укрывательстве раскольников, о хвастовстве победить русского царя. Не стерпел Грозный царь постыдной хулы и решил прогнать прочь наследие Мамая с исконно русских земель. Подошли несметные царские ратники к белокаменным стенам. Впереди – Илья Муромец с дружиной богатырей. Началась великая сеча. Не устояли басурмане.

И опять тронулись изгнанники прочь. Упрямые двоеперстники со скарбом, скотом, жёнами и малыми детишками опять потащились навстречу утреннему солнцу, к Богу, к свободе – подальше от Грозного царя. Потянулись обозы через нехоженые леса и болота, через реки и протоки, сопровождаемые воем несметных волчьих стай, мимо гиблых болот с разными гадами и вороньём. Путь скитальцев отмечался свежими могильными холмиками страдальцев за веру.

Шли они долго, обдуваемые свирепыми ветрами и снежными бурями. Наконец дошли до светлой и быстрой речушки, прозванной Сылва, что у града теперешнего Кунгура. Переправились на другой берег и встали табором у высочайшей горы.

Пока отдыхали мужики, шустрая малышня нашла щель под горой, и разнеслась молва до измождённых отцов и дедов о несметных богатствах, хранимых в горе. Ахнули староверы, увидев в свете факелов бриллианты на стенах и сводах пещеры. Начали сгребать цветастые и сверкающие драгоценные каменья деревянными лопатами в мешки, вытряхивая из них жалкий скарб.

Богатства-то сколько! На всех хватит. Но тут налетели подземные хранители пещер – летучие химеры. Долго отбивались мужики от «исчадий ада». Ночью весь стан храпел и стонал от усталости. До полудня спали счастливые переселенцы.

Припекло солнце-ярило, и из мешков с бриллиантами потекли ручьи, как слёзы младенцев. Мужики не верили своим глазам: ночные сверкающие сокровища исчезали на глазах. За какие грехи посылал Господь им такие испытания?

И опять скрипят колёса, плачут малые дети. Всё выше поднимаются люди. Впереди седые горы Урала – великана в сиреневой дымке.

И настал тот день, когда взору измождённых страдальцев за веру увиделось зелёное море-океан необозримых просторов тайги. И пали все на колени, подняв руки к Господу Богу, целовали землю и плакали от счастья. Вот она – наша обетованная земля! Пронесли все испытания на костях, сохранив образ святой Божьей Матери – древнюю икону, которую собственноручно окрестили Казанской, а хранителей ее прозвали Казанцевыми.

Вот почему мы, русичи, прозываемся Казанцевыми. Передохнув, разделился обоз – одни стали спускаться с хребта к речке Пелым, а другие поехали вдоль гор на юг.

Детвора больше любила сказки деда Архипа из жизни лесных зверей, с которыми общался дед на пасеке. Дед учил детей разговаривать с ними и рассказывал им о целебных травах.

Последний перед поездкой на ярмарку рассказ старого любимца ошеломил всех.

Как обычно, дед Архип начал с присказки о бродячих лесных духах, таинственных чащобах, о нехоженых тропах. Затем дед стал рассказывать о неожиданной встрече с кочующими оленеводами, во главе которых стоял старый шаман, который кое-что понимал на нашем славянском просторечье.

Временное их стойбище расположилось невдалеке от дедовой пасеки, и, конечно, словоохотливый старик быстро наладил добрососедские отношения, распивая крепкий чай с духовитым дедовым мёдом. Много было переговорено у костра в прохладные предосенние вечера.

Крепко подружился дед Архип с важным шаманом, который на прощание подарил ему бесценный родовой амулет со старинного ритуального одеяния. Амулет невзрачного сероватого цвета в виде отполированного сердечка с отверстием посередине. Но чудодейственные его свойства заворожили старика. Амулет оживал, когда его клали на гладкую поверхность, и не затихал до тех пор, пока его носик не установится, как стрела, по направлению к яркой Полярной звезде. Поведал старый шаман о том, что второе такое сердечко он надел на шею дочке перед расставанием.

Побледнела Парася, когда старик положил подарок на стол, и все увидели, как сердечко вдруг забеспокоилось и повернуло носик прямо в девичью грудь, где ответно зашевелился её таинственный семейный спутник.

Вот так дед! «Воистину он божий человек!» – широко перекрестился отец Александр. «Сам Бог соединяет сердца молодых», – подумала мать, когда дед Архип надел на шею Алёшке бесценный подарок.

Свадьба Параси и Алексея прошла весело и празднично для всех. Даже Казанцевы из дальних староверческих скитов и хуторов прибыли с желанными подарками.

Большим подарком для новобрачных было решение родителей и братьев взять их в предстоящую поездку на знаменитое «торжище» – Ирбитскую ярмарку, приготовления к которой уже начались.

Василий

Яркий солнечный свет чуть-чуть пробивался через зашторенное больничное окно, что немного скрашивало унылую обстановку палаты.

Была весна, а дед Игорь уже практически не вставал с больничной койки. Он умирал, это было ясно всем, находившимся в палате, включая его самого. Но в отличие от других дед Игорь не испытывал какой-либо жалости к себе, хотя ощущал её, исходящую от собравшихся родственников. Он был спокоен, так как уход из жизни считал естественным событием, к которому готовился всю жизнь, и прекрасно понимал, что это рано или поздно произойдет. Эту мысль он пытался донести и до близких, но им это было не понять. И это он тоже прекрасно понимал.

Оставалось просто ждать. Он уже сделал всё, что мог. Единственное, что его мучило – это всё нарастающая боль, которая раздирала его изнутри. Как старый солдат, он не показывал никому, что страдает. Ведь он и так, по его мнению, уже причинил столько страданий жене, сыну и дочери, которые по очереди дежурили у него в палате. Ладно, хоть внука не заставляют слишком часто сидеть с ним, подумывал дед Игорь, ему ещё рано задумываться о смерти, о которой неизбежно начинаешь думать, находясь рядом с умирающим человеком. Об этом он просил родных, и они понимающе шли ему навстречу, хотя Артём всё равно почти каждый день приходил к нему, хоть на несколько минут он считал необходимым посидеть и поговорить о том о сём с дедом. Надо отдать должное, эти беседы действовали на деда Игоря не хуже обезболивающих, которыми пичкали его врачи, и он, естественно, радовался каждому приходу любимого внука.

В этот раз Артём пришел часов в пять вечера, и так получилось, что собралась вся семья вместе. Он подсел к деду поближе на табуретку и что-то увлечённо рассказывал, скорее всего, о том, как он учится, или об увлечении компьютерами. Старика это мало волновало, но он делал вид, что внимательно слушает, и даже что-то говорил в ответ, украдкой наблюдая, что делают остальные в палате. Видно было, что родственники беседуют о чём-то семейном, не обращая внимания ни на него, ни на Артёма. Тогда он решился начать разговор о том, о чём уже давно собирался сказать внуку.

– Артём, – вдруг тихо прервал монолог внука дед, – я тут пока валяюсь в больнице, делать мне особо нечего, телевизор надоел, от книг быстро устаю, да и вообще, надо бы уже закончить…

– Ты чего, дед? – Артём встрепенулся.