За жизнь

Эх… Брюс Ли, первые видеосалоны и гнусавый перевод Володарского. Как много в этом звуке… Вместо названий фильмов на входе часто просто писали жанры: ужастик, карате, боевик, эротика; так что, однажды, уже заплатив кровный рубль за вход и войдя в зал, я с большим разочарованием услышал от знакомого, что показывать сейчас будут фильм Меснидзе – это звучало как интеллектуальное грузинское кино и было не совсем то, что хотелось смотреть в 16 лет. К счастью, у знакомого оказались фефекты фикции, и фильм оказался «Местью ниндзя».

Андрей Панов:

…Цоя и других из Серовки выгнали именно по той причине, что они там начали ходить в булавках, а Серовка всегда была рассадником пацифизма. Анашой там воняло на всех этажах…

…Я тогда занимался пластинками, постоянно были деньги с этого. Выпивка была дешёвая. Вите родители всегда давали рубль в день. Сначала мы спрашивали, когда скидывались, у кого сколько, а потом перестали спрашивать. «Давай свой рубль», – говорим. Все знали, что у него рубль…

…Был такой хороший случай. Родители уехали на юг, оставили Цою девяносто рублей, из расчёта трёха в день. А у Цоя была мечта, как у всех, – двенадцатиструнная гитара. Он побежал и тут же её купил. 87 рублей она стоила. А на сдачу, поскольку голодный, у парка Победы купил беляшей по шестнадцать копеек. И, значит, натощак их навернул. С тех пор беляшей не ел…

…А потом стали появляться разные панковские плакаты, показали их по телевизору, и мы сразу завелись. Идиотничаем. То в трусах зимой по улице, то обвешиваемся разными паяльниками-фигальниками, надеваем одежду не по размеру. Разные глупости. А как-то показали, что они ещё и булавками обвешиваются. Нам понравилось. Мы типа тоже меломаны, давай булавки. Я помню, для полного идиотства надел галифе, а у меня были такие здоровые клёши – финские вельветовые. Я взял их и ушил внизу очень красиво. Ходил по улицам, и все смеялись. А через три года смотрю – все в таких ходят, стало модно…

Алексей Рыбин:

…Я почти через день теперь созванивался с представителями московского музыкального подполья, мы без конца уточняли суммы, которые «Кино» должно было получить за концерты, место и время выступлений – я и не думал, что возникнет столько проблем. Говорить по телефону из соображений конспирации приходилось только иносказательно – не дай бог назвать концерт концертом, а деньги деньгами.

– Привет.

– Привет.

– Это я.

– Отлично.

– Ну, у меня всё в порядке.

– У меня тоже. Сейчас иду на день рождения, моему другу исполняется двадцать лет.

Это означает, что двадцатого мы должны быть в Москве. Все разговоры велись в таком роде и развили у меня бешеную способность читать между строк и слов и находить всюду, в любой беседе, скрытый смысл. Способы передачи информации импровизировались на ходу – у нас не было точно установленных кодов, и поэтому иной раз приходилось долго ломать голову, чтобы разобраться, что к чему.

– У тебя есть пластинка «Битлз» 1965 года? – спрашивали меня из Москвы.

«Что бы это значило, – думал я. – О пластинках речь – может быть, хотят мне её подарить? Или здесь дело в цифрах?»

– Тысяча девятьсот шестьдесят пятого? – переспрашивал я.

– Да, шестьдесят пятого, – отвечали подпольщики из столицы.

Ага, всё ясно. Шестьдесят пять рублей обещают нам за концерт. Теперь нужно выяснить – каждому или шестьдесят пять на двоих.

– Да, – говорил я, – я её очень люблю, но у меня, к сожалению, нет её в коллекции. А у тебя их, случайно, не две?

– Две, – говорили мне.

Отлично! Значит – каждому.

– Вообще-то она мне, конечно, нравится, но сейчас я больше торчу от XTC – Rockpalast года так восьмидесятого – восемьдесят первого… – начинал я сражаться за процветание нашего коллектива.

– Я не люблю новую волну, – холодно говорил менеджер из Москвы. – Расцвет рока – это всё-таки семьдесят пятый год.

– Пожалуй, – соглашался я. Пусть будет семьдесят пять мне и семьдесят пять Витьке, по тем временам это было очень много.

Но такое случалось нечасто. Кое-какие деньги приносила также торговля в Москве лентами с записями нашего первого альбома – мы привозили лент по десять и продавали рублей на пять дороже стоимости ленты. Но и это бывало от случая к случаю – иногда в ленинградских магазинах заканчивалась чистая лента, и это подрывало наше благосостояние…

Самое смешное, мне кажется, что вся это публика, проходившая в газетах под общим названием «неформальные молодёжные объединения», сделала для развала Союза или по крайней мере для укорачивания агонии этого развала гораздо больше, чем всё диссидентское движение, вместе взятое. При всём моём громадном уважении к последнему. Больше самиздата и больше Галича. Я очень люблю песни Галича, хотя «люблю» – не совсем подходящее слово в данном случае. Человек, не просто знающий, а пропустивший через себя его песни, будет мне априори близок, даже если это будет единственная вещь, которую я буду о нём знать. Просто потому что он уже по определению не может быть сволочью.