Черные клинки. Бывает, просто не везет

Лучше так, чем долго оправдываться и кормить жену обещаниями. В конце концов, отложить проблему на потом – всё равно, что решить её наполовину. Так говаривал отец Пулия… пока ему горло не вскрыли. Отца он немного помнил. Мать же всегда была лишь смутным образом.

Лидия смерила его испытующим взглядом. Выпятила нижнюю губу и сдула прядь волос, снова закрывшую один глаз.

– И что теперь?

Самообладание возвращалось. Пулий прошёл на кухню (для этого потребовалось сделать целых четыре шага) и налил в щербатую чашку воды из кувшина. Выпил залпом.

– Теперь? – Наполнил чашку снова, отпил половину. – Пережду немного, потом обратно в «Нору» пойду. Надеюсь, хотя бы пожар не устроили. – На последней фразе голос дал петуха. Такое бывает, когда случайно ляпнешь правду.

Лидии ответ не понравился. Взгляд с умеренно-презрительного превратился в унизительный.

– Ты негодяй и трус, Пулий! А если в той драке старика ранят? Или, не доведи Создатель, ещё хуже… Что с нами будет, подумал? Ты немедленно пойдёшь за стражниками. Где найдёшь другого дурака, который согласится платить такому лентяю, как ты?

Пулий не знал. Но именно это ему предстояло выяснить в ближайшее время. Вот только едва уснувший страх снова начал беспокойно ворочаться.

***

Пулий перешёл на другую сторону улицы, стараясь разминуться со слепым попрошайкой. Лишних денег теперь не было, а если не придумать, как их заработать, совсем скоро придётся самому стоять с протянутой рукой. Лучше выкинуть эти мысли из головы. Но легче подумать, чем сделать.

Будь Пулий настоящим мужчиной, возможно, не оказался бы в такой скверной ситуации – он мог обсудить тот случай со стариком и попытаться вместе найти решение (хотя не исключено и то, что в этом случае среди обугленных брёвен «Норы» сегодня утром нашли бы одним трупом больше). Будь Пулий мужчиной хотя бы наполовину, сейчас он бы пил дома кофе (про который скоро можно будет забыть, учитывая обстоятельства), велев жене заткнуться, а не бродил по городу, думая, где заработать.

Но, несмотря на наличие члена, мужчиной Пулий не был даже наполовину.

Именно так сказала жена под конец их беседы (чего уж там – очередного скандала). До этого она сказала ещё много чего. Что он неудачник. Глупец. Пройдоха. Но последняя фраза задела больше всего.

Неужели простое благоразумие, благодаря которому он выжил на улицах города (сохранив все конечности, что немаловажно), благодаря которому добился всего, что имел (и потерял), приравнивалось к трусости? А если и так, что толку быть мёртвым храбрецом?! У мёртвого всего одна дорога – за Реку. А туда Пулий пока не собирался.

Покуда жив, есть надежда, так? Вот только сейчас легче думалось о том, что жизнь – подлая сволочь. Только и ждёт, пока утратишь бдительность, чтобы пнуть как следует. Происходящее в этом дрянном мире по большей части начисто лишено здравого смысла и очень много чего перевернуто с ног на голову.

Столица – грязная, беспорядочная и индустриальная. Город пыли, конского навоза и пара. Здесь сотни тысяч бедняков вкалывают за гроши, отдавая здоровье и жизни, чтобы кучка богачей могла наслаждаться благами цивилизации.

Пулий уже прошёлся по ближайшим тавернам и гостиницам. К несчастью, нигде в помощниках не нуждались. Тогда он решил податься в порт. Выбирать можно только из того, что под рукой, а где-то ещё вряд ли удастся по-быстрому найти подработку. Он попытался представить себя в роли грузчика, таскающего по трапу огромные ящики. Картина, нарисованная воображением, не понравилась. Но другого способа выжить и спасти семью в этом городе Пулий не видел.

На следующей улице двое солдат занимались установкой палатки. Офицер – седой мужчина с исполосованным шрамами лицом – сидел за походным столиком. Перед ним лежала большая книга в кожаном переплёте. Он достал из сумки коробку с письменными принадлежностями, стопку желтоватых карточек, похожую на колоду игральных карт, и связку бронзовых жетонов. Ещё двое легионеров раздавали всем прохожим мужчинам листовки. Очередной призывной пункт. И зачем только всё время набирать новых рекрутов, если война закончилась?

Одна листовка досталась и Пулию. Бумага дешёвая, настолько тонкая, что светилась. Читать Пулий не умел, но чёрно-белый рисунок на половину страницы был более чем понятен. Вверху огромная корона перекрывала грозовую тучу; чуть ниже великаны-легионеры (все с одинаковыми суровыми лицами) выстроились в уходящую вдаль шеренгу, а у них из-под ног, словно букашки, во все стороны в ужасе бежали и ползли карлики-варвары с демоническими лицами и рогами.

Пулий хотел было скомкать листовку и бросить на мостовую, но поймал на себе взгляд единственного глаза офицера. Кроме неприятностей этот взгляд ничего не сулил. Пулий аккуратно сложил листовку и сунул её в карман.

Он свернул в боковой переулок, собираясь немного срезать путь.

Перед глазами вновь всплыло лицо Лидии, которая выкрикивала оскорбления. Почему желание угодить и нежелание ввязываться в ссоры и склоки считалось проявлением слабости? Пулий почти не пил спиртное, всё заработанное тратил на семью. Единственное, чего ему хотелось, – держаться подальше от проблем. Неужто большое преступление?

Или мужчиной мог считаться лишь тот, кто минимум раз в неделю напивается до беспамятства, а в плохом настроении поколачивает свою жену?

«Я – мужчина!» – едва не выкрикнул Пулий вслух. В этот момент ему на голову опустился тёмный мешок. Судя по запаху, раньше в нём держали сушёную рыбу. Затем тьма рассыпалась разноцветными искрами.

***

Пахло плесенью и сыростью. В темноте звучали голоса. Прямо внутри головы. Один напоминал скрип плохо смазанного колеса у старой телеги. Второй – воронье карканье.

– Идиот! Ты его насмерть зашиб! – прокаркал Ворон.

– Да живой он, живой. Дышит, смотри, – проскрипел Колесо.

– Про старика ты тоже так говорил, – огрызнулся Ворон. Запахло сырым луком, – а обернулось вон как… Ещё и гостиницу спалил.

– Сто раз уже повторял тебе, Сай, случайно вышло. Припугнуть хотел, а этот дурень старый ножом размахался… ну, я в его же кишки и всадил. Уж лучше ему, чем мне. А потом он дёргаться на полу начал, – Колесо разразился серией коротких скрипов, словно повозка застряла в залитой водой рытвине и никак не могла выбраться. – Ну и лампу сбил… А потом…

– Ладно, ладно, – оборвал его Сай, – буди этого. Не сделаем что поручено, нас с тобой самих на полу дёргаться заставят.

Невидимая сила ухватила за воротник и поставила на ноги. Рывок был таким резким, что показалось, голова вот-вот оторвётся от тела. В тот же миг в висках и затылке вспыхнула боль. Пулий почувствовал, как желудок сводит судорогой и горький комок, обжигая пищевод, рванул наверх. Сдержать его внутри не было никакой возможности.

– Твою мать! Он чуть на меня не наблевал, – голос Сая с трудом прорывался сквозь густой туман в голове.

Рука сзади отпустила, и Пулий грохнулся на четвереньки. До того как он сумел разлепить глаза, его вырвало во второй раз. Всё, на что хватило сил после, – упасть не вперёд (в лужу собственной блевотины), а вбок.

Казалось, что на голову наступила лошадь. Сразу всеми четырьмя ногами. Пол постоянно шатался и пытался провалиться. Глаза удалось приоткрыть, теперь весь мир ярко светился через щель, узкую, как замочная скважина.

– Проклятье! У него губы синеют, – Пулий уже не мог разобрать, чей голос слышит. Светящаяся щель начала кружиться. Его бы вырвало снова, но желудок был пуст.

Гораздо аккуратнее, чем в прошлый раз, рука ухватила Пулия за край одежды и осторожно приподняла. Чья-то тень закрыла собой остальной мир. Незнакомец прислонил к губам нечто похожее на тонкую металлическую трубку с резьбой.

Губы, затем рот, язык и горло обожгло жидким огнём.

Пулий закашлял – лошадь, что стояла на голове, принялась по ней топтаться. Через мгновение желудок согрело приятным теплом. Туман в голове не исчез, но стал менее липким.

Незнакомец влил в рот Пулию ещё один глоток своего ужасно крепкого пойла. Этот прошёл легче. Пулий даже смог ещё немного приоткрыть глаза, расширив щель, сквозь которую смотрел на мир, настолько, что в неё можно было просунуть монету.

Впрочем, смотреть было особенно не на что. Вокруг – стены с выцветшей, местами содранной, местами покрытой чёрной плесенью драпировкой, когда-то тёмно-зелёной, сейчас – преимущественно серо-коричневой. Сквозь неплотно заколоченные окна в комнату проникал дневной свет. Лысый мужчина, с широким, испещренным шрамами лицом; ушами, похожими на лопухи (одно к тому же было порвано); и бесформенным из-за частых переломов носом, держал перед собой маленькую блестящую фляжку.

Лысый попробовал снова приложить горлышко к губам Пулия, но тот отвернулся, тут же разбудив топчущихся по голове лошадей.

– Паренёк, ты подыхать-то не спеши, успеется, – заговорил лысый голосом Сая.

В ответ Пулий лишь громко застонал.

– А коли поможешь нам с дельцем одним, так и вовсе отпустим тебя подобру-поздорову.

Мир вокруг наконец перестал вращаться, а голова, хоть по-прежнему жутко болела, начала чуточку соображать. Громила с фляжкой был одним из тех, кто гнался за Пулием сегодня утром. Второй пока стоял за спиной, но Пулий не сомневался, что и его узнает.

Значит, это они отправили на тот свет старика, «Нору» и счастливую жизнь Пулия. А теперь хотят лишить и несчастной жизни тоже. Сварливая жена и отсутствие работы уже не казались ему такими серьёзными проблемами. Внезапно он осознал, насколько всё же велико различие между жизнью, полной страданий, и обугленными костями, заваленными обгоревшими брёвнами. В такой ситуации Пулий безусловно предпочёл бы первое. Вот только выбор у него был примерно такой же, как у подхваченного ветром листка. Если только срочно что-то не придумать…

– Я помогу, – прошептал Пулий. Собрался с силами и гораздо твёрже повторил: – Помогу.

– Отлично. – Рот Сая растянулся в жуткой улыбке, особенно жуткой оттого, что выражение глаз не изменилось – осталось безжалостнее поножовщины в подворотне.

Рука сзади отпустила, и от неожиданности Пулий едва не упал. Второй бандит вошёл в поле зрения. Колесо был выше Сая, но гораздо уже в плечах. На голове его красовалась шляпа, похожая на те, что носят благородные господа из богатых районов. Только у этой была примята тулья, будто на шляпе кто-то посидел, и с одной стороны растрёпаны поля. В глазах, выглядывающих из-под этой восхитительной раздолбайки, читалась надежда.