Хроника кровавого века – 2. Перед взрывом

– Вполне, – кивнул Назаров и допил своё вино.

– Свяжись с Пинхусом Ротенбергом, – продолжил Савинков. Он отставил пустую тарелку из-под салата: – Пусть он снимет дачу где-то в Сиверской или в Озерках.

– Я всё понял, – ответил Фёдор Назаров. Он встал и направился к гардеробной.

Николай Татаров, возвращаясь к себе на квартиру, думал о том, что он излишне нервничал при разговоре с Савинковым.

«Борис наверняка решил, что провокатор, о котором упоминал Бурцев в своей статье, это я», – размышлял он. Татаров оглянулся, пытаясь определить, не следят ли за ним?

«Но Бурцев писал, что провокатор входит в руководство партии, – продолжал он размышлять. Татаров горько усмехнулся: – Кто сейчас будет задумываться над этим?! Моя нервозность выдала меня с головой!»

Он оглянулся ещё раз, проверяя, не ли слежки.

«Бежать! Немедленно уезжать из Петербурга в Киев. Спрячусь у родителей, меня никто не найдёт».

Николай Татаров так обрадовался простоте решения, что совершенно забыл, как однажды сказал Николаю Тютчеву, что его отец служит священником в Киеве.

– Мил человек, не подскажешь который час? – отвлёк Татарова от мыслей чей-то голос. Николай оглянулся, сбоку от него стоял невысокий, длинноволосый человек в пальто и шляпе. Лицо его показалась Николаю знакомым.

«Где я его видел?» – подумал он, доставая часы из кармана.

– Четверть третьего, – ответил Татаров и пошёл своей дорогой.

Николай был слишком озабочен своими мыслями, иначе бы он сразу узнал в этом длинноволосом типе Георгия Гапона – человеку благодаря которому и началась первая русская революция. После неудачной попытки ввезти партию оружия в Россию в августе 1905 года, Гапон уехал в Монте-Карло, и несколько месяцев жил там со своей гражданской женой Сашенькой Уздалёвой.

В 1902 году Георгий Гапон, ещё будучи священником, преподавал Слово Божие воспитанницам приюта Синего Креста в Петербурге. Там он соблазнил шестнадцатилетнюю Сашеньку Уздалёву. Когда это вскрылось, разразился большой скандал, и запахло лишением сана. На выручку Гапону пришёл тогда ещё только что назначенный заведующим Особым отделом Департамента полиции Сергей Зубатов. В обмен на сотрудничество с полицией, Зубатов добился у Петербургского митрополита Антония прощения отцу Гапону. Ему даже разрешено было жить с Сашенькой Уздалёвой в гражданском браке. Когда Сашеньке в 1904 году исполнилось восемнадцать лет, события закрутились с такой стремительностью, что им с Гапоном было уже не до венчания.

Осенью 1905 года Сергей Юльевич Витте был назначен председателем Совета министров Российской империи. Он добился от царя, напуганого революцией, широких полномочий для себя. Витте понимал, что революцию в России спровоцировал Георгий Гапон со своей идеей подать петицию царю, 9 января 1905 года. Именно расстрел этого шествия рабочих Петербурга, вызвал революцию в России. Не забыл Витте и своих бесед с заведующим Особого отдела Департамента полиции Зубатовым, по поводу легальных рабочих организаций. Тогда в 1903 году Витте был не согласен с Зубатовым, но в конце 1905 года он понял, что тот был прав. Легальная рабочая организация в России нужна, и лидером её должен быть человек далёкий от революционных партий, но которого бы уважали рабочие. Витте вспомнил о Георгии Гапоне.

Свои идеи о легальной рабочей организации, Витте обсуждал с вице-директором Департамента полиции Петром Рачковским. Тот направил в Монте-Карло к Гапону, сотрудника Заграничной агентуры Департамента полиции Ивана Фёдоровича Манусевича-Мануйлова. Через него Витте передал предложение Гапону – вернуться в Россию и начать создавать организацию рабочих. На эти цели Витте выделил Гапону тридцать тысяч рублей из специального правительственного фонда.

В январе 1906 года Гапон вернулся в Петербург и стал возрождать свою организация « Собрание фабрично-заводских рабочих». При этом Гапон держал постоянный контакт с Петром Рачковским. Гапон весьма преуспел в организации своего «Собрания». В Петербурге среди рабочих оно вновь стало набирать популярность. При этом Георгий Гапон перед рабочими ставил одно условие – никаких контактов с революционными партиями. Социал-демократов (большевики и меньшевики) и эсеров это не устраивало, но поделать они с Гапоном ничего не могли, тот был очень популярен среди рабочих.

Пока Гапон организовывал своё «Собрание» в Петербурге, в Женеве на контакт с руководителем Заграничной агентуры Департамента полиции Аркадием Гартингом вышел Евно Азеф и передал, что ЦК партии эсеров приняло решение убить министра МВД Пётра Дурново. Передав это сообщение, Азеф исчез из Женевы. На контакт он больше не выходил.

Дурново, узнав о готовящемся на него покушении, занервничал и вызвал к себе вице-директора Департамента полиции Рачковского, начальника Петербургского охранного отделения полиции полковника Герасимова. Он потребовал от них обнаружить и арестовать боевиков, готовящих на него покушение. Однако ни Герасимов, ни Рачковский никакими сведениями об этой группе не располагали. Николай Татаров ничего пояснить не мог, а других информаторов среди эсеров у них не было. Вот тогда-то Рачковскому и пришла мысль сделать информатором в среде эсеров Георгия Гапона. Пётр Рачковский знал о дружбе Георгия Гапона с эсером Пинхусом Ротенбергом. Он решил строить свою комбинацию на этом. Рачковский назначил Гапону встречу на конспиративной квартире, на Каменноостровском проспекте. На эту встречу и спешил Георгий Гапон.

– Георгий Аполлонович, положение очень серьёзное, – без обиняков начал Рачковский, – эсеры направили в Петербург группу бомбистов для убийства министра Дурново. Мы не можем позволить им совершить это!

– Я-то здесь причём?! – удивился Гапон.

– Георгий Аполлонович, мы осведомлены о том, каким влиянием вы пользуетесь у эсеров. Помогите нам предотвратить убийство Дурново!

– Иными словами, вы предлагаете мне стать вашим агентом? – усмехнулся Гапон.

– Пётр Николаевич Дурново будет вам признателен за помощь оказанную полиции в этом деле, – ответил Рачковский.

«А с Дурново можно сейчас денег слупить!» – усмехнулся про себя Гапон.

Его «Собрание» испытывало трудности. Из переданных Манусевичем-Мануйловым тридцати тысяч рублей, Георгий Гапон себе оставил семь тысяч на жизнь, а двадцать три тысячи передал кассиру «Собрания» Ивану Матюшенскому, а тот благополучно сбежал с деньгами. Теперь на нужды собрания Гапон вынужден был тратить оставшиеся семь тысяч рублей. Денег не хватало.

– Пётр Иванович, я готов помочь вам, но не бескорыстно, – ответил Гапон, – я могу повлиять на одного из знакомых мне эсеров, и он пойдёт на сотрудничество с вами, поможет вам спасти Дурново. Но ему нужно будет заплатить.

– О ком вы ведёте речь?

– Пинхус Ротенберг, – ответил Гапон, – он большой человек в партии эсеров.

– Сколько вы просите за свою услугу?

– Пятьдесят тысяч мне на мою организацию, и пятьдесят тысяч Ротенбергу, – назвал сумму Гапон.

– Двадцать пять тысяч обоим, и не копейки больше, – заявил Рачковский

– Вы ломаете цену как барышник за лошадь, – усмехнулся Гапон, – однако забыли, что речь идёт о жизни министра МВД. Хорошо, раз не сошлись в цене, значит, разговора не было.

Гапон встал и направился в прихожую.

– Одну минуточку Георгий Аполлонович, – останови его Рачковский, – мне нужно позвонить по телефону.

Пётр Рачковский вышел в соседнюю комнату, там был телефонный аппарат. Он позвонил Витте и назвал сумму Гапона. Сергей Юльевич порекомендовал Рачковскому не торговаться с Гапоном.

– Пусть начинает беседу с Ротенбергом, – говорил Витте, – там поглядим на результат.

В это же время в кабинете министра внутренних дел Петра Николаевича Дурново находился полковник Герасимов. Зазвонил телефон, Дурново взял трубку, это был Витте, он передал министру МВД о разговоре Рачковского с Гапоном. Пётр Николаевич в свою очередь рассказал Герасимову.

– Каково ваше мнение Александр Васильевич обо всём этом? – спросил жандармского полковника министр.

– Ваше высокопревосходительство, мне не доводилось лично беседовать с Гапоном, – ответил Герасимов, – судить о нём я могу только по донесениям агентуры, а это вещь субъективная. Однако, я лично знаком с Пинхусом Ротенбергом. Это убеждённый революционер и вряд ли он пойдёт на предательство. Из донесений агентуры, мне известно, что кассир Гапона некий Иван Матюшенский сбежал вместе с деньгами организации Гапона. Боюсь как бы Гапон, получив деньги от Рачковского, не сбежал бы следом за своим кассиром.

Дурново в задумчивости шагал по своему кабинету.

– Александр Васильевич, переговорите с Гапоном в присутствие Рачковского, после чего ещё раз выскажите мне своё мнение. Тогда и решим относительно денег, – сказал министр.

На следующий день Гапон, Рачковский и Герасимов встретились в кафе «Де Пари» на Невском проспекте. Рачковский для разговора снял отдельный кабинет и заказал изысканные закуски. Герасимов видел Гапона год назад, когда тот ещё был священником.

«Костюм не только красит человека, но может его изуродовать, – усмехнулся жандармский полковник, – в рясе Гапон выглядел истинным пастырем душ человеческих, а теперь какой-то фигляр».

Был Гапон в дорогом костюме, но при этом имел потасканный вид – мятый пиджак и грязный воротничок рубашки, волосы растрёпаны и торчат в разные стороны, словно никогда не знали расчёски. Как говорится: «Встречают по одёжке…», потому всё сказанное Гапоном полковник Герасимов воспринял критически, и не поверил ни одному его слову.

В 23.00 он, распрощавшись с Гапоном и Рачковским, отправился на Фонтанку в Департамент полиции, в этом здании была также квартира министра МВД Дурново. Пётр Николаевич пригласил его в свой домашний кабинет..

– Гапон не принесёт нам никакой пользы, – заявил Герасимов, – нет необходимости платить ему деньги

– Хорошо,– задумчиво ответил Дурново, – в этом деле не будем доверяться Гапону.

Однако утром следующего дня на приём к министру МВД пришёл Пётр Рачковский, и убедил его что Гапон сможет завербовать Пинхуса Ротенберга.

***