Хроника кровавого века – 2. Перед взрывом

Курлов продолжал сидеть на земле, обхватив руками голову и дико орал. Наконец городовые опомнились, скрутили Измайлович и Пулихова. Только потом, все вспомнили о несчастном губернаторе, с разбитой головой. Его усадили в экипаж и увезли в больницу. Там выяснилось, что у Курлова сотрясение мозга и содрана кожа на голове.

За всем происходящим у Петропавловского собора наблюдала Зинаида Жученко-Гернгросс – агент Департамента полиции, значившаяся под псевдонимом «Михеев». Когда Измайлович и Пулихова увезли в полицию, Жученко-Гернгросс отправилась на телеграф, дала в Москву телеграмму: «Дядя ударился головой. Подробности при встрече». Телеграфист, отстучавший эту телеграмму, ни обратил внимание на текст и на адрес в Москве – Большой Гнездиковский переулок дом 4/3.

В Москве на Тверском бульваре находилась резиденция градоначальника[50 - Сейчас на этом месте новое здание МХАТ], а во дворе резиденции как раз на пересечении Большого и Малого Гнездиковских переулков стоял двухэтажный деревянный дом с двумя входами. Тот вход, что по Малому Гнездиковскому переулку – это Московская сыскная полиция, занимающаяся уголовными преступлениями, а вход по Большому Гнездиковскому переулку, Московское охранное отделение полиции, здесь занимаются политическими делами.

Двадцатого января Жученко-Гернгросс приехала в Москву, связалась по телефону с начальником Московского охранного отделения полиции полковником Климовичем, и тот назначил ей встречу на конспиративной квартире. Однако Климович на встречу с агентом Михеевым пойти не смог и отправил своего заместителя подполковника Михаила фон Коттена. Пока тот встречался с агентом, Климович в своём кабинете принимал начальника Петербургского охранного отделения полиции полковника Герасимова и чиновника Департамента полиции Менщикова.

Леониду Петровичу Менщикову очень нужно было выехать в Москву, но так, что бы это не бросалось в глаза никому из его коллег в Департаменте полиции. Дело, которое он задумал, было незаконное. А как полицейскому чиновнику из Петербурга вырваться в Москву не привлекая внимания? Вот он и решил заинтересовать полковника Герасимова перспективным агентом.

В 1903 году управляющий особым отделом Департамента полиции Сергей Зубатов, начал работу с солдатом Измайловского полка Романом Малиновским. В то время Малиновский никакой ценности как агент не представлял, но Зубатов работал на перспективу. Однако вскоре ввязавшись в интригу против министра внутренних дел Плеве, Сергей Зубатов был уволен со службы, а Малиновский, ведший по заданию Зубатова пропаганду марксизма среди солдат Измайловского полка, стал считаться «неблагонадёжным». Командир лейб-гвардии Измайловского полка генерал-майор Константин Елита фон Вольский сор из избы выносить не стал. Он отправил Малиновского с маршевой ротой на войну с Японией. Пока Малиновский ехал на Дальний Восток, война закончилась, и он вернулся в Измайловский полк.

Полковник Герасимов хотел ознакомиться в Московском охранном отделении с имеющейся у них информацией на Романа Малиновского. Пока Герасимов читал доклады агентуры, в кабинет полковника Климовича вошёл фон Коттен. Он был весел.

– Что это вы Михаил Фридрихович такой смешливый? – полюбопытствовал Климович.

– Я, Евгений Константинович, пока сюда ехал, всю дорогу успокоиться не могу, – улыбаясь, ответил Михаил фон Коттен. Он пояснил: – Один известный вам человек, рассказал мне о покушении на губернатора Курлова. Боевик своей бомбой аккурат ему в голову залепил. Пока поднялась суматоха, Курлов сидел на земле и выл как собака. Причитал, что погубили его бомбисты. Потом выяснилось, что у него небольшая ссадина на башке.

Теперь от души хохотали двое – Климович и фон Коттен. Герасимов удивлённо спросил их:

– Что это вы так господа развеселились над несчастным Курловым?

Тогда полковник Климович рассказал эту историю: оказывается их агент (это была Жученко-Гернгросс) сообщила, что боевой организацией эсеров ей поручено доставить в Минск бомбу для убийства губернатора Курлова. Полковник Климович приказал агенту принести бомбу на конспиративную квартиру. Там подполковник фон Коттен, будучи бывшим офицером-артиллеристом, бомбу осмотрел, вынул из неё взрыватель, и вернул агенту. Жученко-Гернгросс отвезла бомбу в Минск. После чего бомба угодила в голову Курлову. Свою задачу Михаил фон Коттен и Евгений Климович считали полностью выполненной – покушение на царского чиновника предотвращено. Ну а если при этом Курлову разбили башку, так над этим и посмеяться не грешно.

– Не кажется ли вам господа, что поступок ваш, порочит звание жандармского офицера?! – сухо заметил Герасимов.

– Ничуть, – пожал плечами подполковник фон Коттен, – свой долг мы выполнили, и убийство губернатора предотвратили. А то, что Курлову потом башку разбили, так-то беда не велика, он ей всё равно не пользуется. Голова у него только для того, что бы фуражку носить. Не зря же он службу в гваридии начинал.

Евгений Климович и Михаил фон Коттен дружили с самого детства, с Полоцкого кадетского корпуса. По окончании, которого поступили в Павловское военное училище. Евгений Климович после окончания училища, тянул лямку в пехоте, без протекции и связей, выслужился от командира взвода до обер-офицера батальона. Михаил фон Коттен попал в артиллерию, и также честно тянул лямку, никто его не продвигал по службе. Климович и Коттен недолюбливали гвардейских офицеров, а Курлов, прослужив в гвардии, всем дальнейшим ростом по службе, обязан своим покровителям из конно-гвардейского гренадёрского полка. Именно выходцев из этого полка было больше всего среди сановников Николая II, причём многие из них, такие как Курлов, умом не отличались.

– Сдаётся господа офицеры, у вас потому такое игривое настроение, от того, что наконец-то улеглись беспорядки в Москве, – заметил молчавший до этого Менщиков.

– Да уж поволноваться пришлось, – живо откликнулся Климович, обрадовавшийся перемене темы разговора, – хотя сейчас работы и прибавилось, но она уже по нашей части.

– Вам в Петербурге удалось всё миром разрешить, – подхватил Михаил фон Коттен, – а нам в Москве пришлось артиллерию применять. Теперь говорят, в Сибири большие волнения начались.

– Государь поручил навести порядок на железных дорогах Восточной Сибири генералу Ренекампфу, – сообщил Герасимов.

То, что делал подполковник Риман со своим батальоном на Казанской железной дороге, повторил ещё в больших масштабах генерал Рененкампф. Он с двумя батальонами двинулся из Харбина в Западную Сибирь, расстреливая десятками железнодорожных рабочих на каждой станции. Добравшись до Читы, Рененкампф залил её кровью, после чего порядок на железной дороге в Сибири был восстановлен.

Ренекампфа, Мина и Римана эсеры приговорят к смертной казни. 13 августа 1906 года эсерка Конопляникова на железнодорожной платформе Петергофа застрелит генерал-майора Мина на глазах жены и дочери.

30 октября 1906 года эсер Коршун бросит бомбу под ноги генералу Рененкампфу, его адьтанту капитану Берту и сопровождавшему их поручику Гайзлеру. Однако заряд бомбы оказался мал, и все трое были лишь слегка контужены.

На Римана эсеры так же пытались совершить покушение. 5 августа 1906 года боевик Яковлев пришёл на квартиру Римана, назвавшись князем Друцким-Соколинским. Полковника не оказалось дома. Яковлев ушёл, сказав, что придёт попозже. Жена Римана заподозрила неладное, и вызвала полицию. Когда Яковлев пришёл во второй раз, полиция арестовала его в подъезде дома Римана.

Когда был убит командир Семёновского полка генерал-майор Мин, Николай Риман решил не искушать судьбу. Он уволился со службы и уехал в Германию. Обратно в Россию Риман вернётся в 1908 году, восстановится на службе, а Николай II назначит его командиром 91-го Двинского пехотного полка. В марте 1917 года, он с женой попытается бежать за границу, будет арестован в финском городишке Торнео. Римана доставят в Петербург и посадят в Петропавловскую крепость, где он просидит до Октябрьской революции. После чего его расстреляют большевики.

Генерал Рененкампф после отречения Николая II в феврале 1917 года будет арестован. Однако Чрезвычайная следственная комиссия не соберёт материала для суда над ним. Перед самым Октябрьским переворотом (или революцией, кому как нравится), Рененкампф будет отпущен. Он уедет в Таганрог и будет жить под видом мещанина Смоковникова. Когда в городе к власти придут большевики, Рененкампф сможет раздобыть греческий паспорт на фамилию Мандукакиса. Однако его опознают, и бывший генерал Рененкампф будет арестован.

Верховный главнокомандующий советскими войсками юга России Антонов-Овсеенко предложит Рененкампфу выбор – быть расстрелянным за репрессии 1906 года в Сибири, либо принять командование над разрозненными отрядами красной армии. Генерал от сотрудничества с большевиками откажется, а к Таганрогу подходили германские части. 3 марта 1918 года Ренекампф будет расстрелян. Однако дорогой читатель мы забежали далеко вперёд, давай вернёмся в январь 1906 года, в Москву.

Вернувшись в свой гостиничный номер, Леонид Петрович Менщиков стал писать письмо. Следовало приступать к делу, ради которого он и приехал в Москву. По агентурной информации, Менщиков знал, что осенью 1905 года в Москву из-за границы приехал Владимир Бурцев.

В молодости Бурцев связался с народовольцами[51 - Народовольцы – члены революционной организации «Народная воля» созданной в России осенью 1878 года.], за что был арестован и отбывал ссылку в Сибири. Потом Бурцев уехал во Францию. В 1890 году в Париже он привлекался к суду по «делу о бомбах», которое организовал некий Гекельман-Лензен. Владимир Бурцев смог доказать свою непричастность к этому делу. Затем он провёл собственное расследование, и установил, что Гекельман-Лензен, спровоцировавший всю эту шумиху с бомбами, которые якобы в Париже делали русские революционеры, имел другую фамилию. Это был агент зарубежного отделения Департамента полиции Российской империи Аркадий Гартинг. Провокацию с бомбами, Гартинг задумал для того, что бы отчитаться перед Департаментом полиции об эффективности своей работы.

После скандала в Париже, Гардинг осел в Берлине, а Бурцев сблизился с эсерами. Осенью 1905 года, когда после царского манифеста от 17 октября, когда в России сделали послабления для тех, кто ранее был осуждён по политическим делам, Бурцев вернулся в Москву. Он организовал журнал «Былое». Менщиков рассчитывал с помощью Бурцева продавать эсерам сведения о тайных агентах полиции в рядах партии эсеров. На следующий год Леонид Петрович Менщиков должен был уйти на пенсию, а она у коллежского асессора[52 - Коллежский асессор – гражданский чин VIII класса, в соответствии Табели о рангах, соответствует капитану в пехоте и ротмистру в кавалерии или у жандармов.] не такая уж и большая.

Ввиду того, что дело, которым он решил заняться, по уголовному уложению Российской империи считается государственной изменой, то действовать следует крайне осторожно. Для Бурцева, Леонид Петрович решил остаться инкогнито. Первую встречу с Бурцевым Менщиков решил провести в Москве.

Глава 4

«Я ждал, что сумею широкой литературной пропагандой бороться с провокациями. Но на деле следующие годы были тяжёлыми, потому, что я шёл не проторенными дорогами, и был против всяких компромиссов направо и налево».

Владимир Львович Бурцев.

Февраль – апрель 1906 года.

Статья Бурцева в журнале «Былое», среди русских революционеров в Женеве вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Бурцев утверждал, что в руководстве эсеров находится человек, являющийся тайным осведомителем Департамента полиции. Кто этот человек Бурцев не указал, сообщил лишь, что в Охранке он значится под псевдонимом Раскин.

Бурцев сообщал, что по доносу провокатора Раскина, полиция в Петербурге в марте 1905 года арестовала шестнадцать боевиков из группы Николая Тютчева, готовивших покушение на генерала Трепова. В Москве, Раскин выдал Дору Бриллиант, которая изготавливала бомбы для группы Тютчева в Петербурге и группы Бориса Савинкова в Москве. Причём группа Савинкова смогла провести казнь великого князя Сергея Александровича, из всей группы, была арестована только Дора Бриллиант. Под подозрение в провокаторстве попали двое – Борис Савинков и Евно Фишлевич Азеф.

Азеф являлся руководителем Боёвки – боевой организации партии социалистов-революционеров, которая и проводит все террористические акты. Он достаточно много знал, являлся членом ЦК партии эсеров. Борис Савинков был его заместителем в Боёвке, так же человек очень осведомлённый.

ЦК партии эсеров собрался на квартире Леонида Шишко на улице Розря в Женеве. Квартира Шишко состояла из трёх комнат и являлась штабом партии эсеров. Здесь готовили шифровки в партийные организации России, сюда же поступала вся информация с мест. От Боёвки на заседание ЦК кроме Азефа был приглашён Борис Савинков. Начал заседание Михаил Гоц. Из-за злокачественной опухоли спинного мозга, Михаил практически не вставал с постели, но узнав, какой вопрос будет обсуждаться на ЦК, потребовал от младшего брата Абрама, (так же члена партии эсеров), доставить его на квартиру Шишко.

– Товарищи, – начал Михаил Гоц, – повод по которому собрался ЦК партии, печален – обвинение в провокаторстве одного из наших товарищей. Это тяжкое обвинение.

– Михаил Рафаэлович, давай обойдёмся без патетики, не тот случай, – предложил Виктор Чернов. Именно Михаил Гоц и Виктор Чернов создали партию эсеров. Чернов продолжал: – Нам надлежит здесь, и сейчас проанализировать статью Бурцева и сделать все необходимые выводы.

Евно Азеф, прочитав статью Бурцева, сообразил, что речь идёт о нём. Если это поймёт кто-либо ещё в руководстве партии эсеров, то жить ему осталось недолго. Первым его побуждением было бежать из Женевы. Однако успокоившись, он взял в руки карандаш и внимательно стал изучать статью Бурцева. Тот не назвал имени информатора полиции, а лишь псевдоним – Раскин. Доказательств того, что Раскин входил в руководство партии эсеров, Бурцев не привёл.

– Виктор Михайлович, ты совершенно прав говоря о том, что мы не должны поддаваться эмоциям, – заметил Азеф, – однако уже сейчас видно, что весь ЦК на эмоциях. На основании одной только статьи, вы пытаетесь обвинить одного из нас.

Азеф указал рукой на Савинкова и себя:

– Но вы совершенно упускаете из виду, возможную цель написания этой статьи.

– Да, да! – подхватил Савинков. Он вскочил с кресла и горячо заговорил: – Возможно это проделки Охранки, что бы посеять вражду и недоверие в наших рядах. Бурцев может быть слепым орудием в руках Охранки.

– Борис ты слишком горячишься, – усмехнулся Азеф. Он указал рукой на кресло: – Сядь на место, и не скачи, словно заводной.

Когда Савенков уселся в своё кресло, Азеф продолжил:

– Не мешало бы вначале хорошенько расспросить Бурцева, а уже потом делать выводы.

– Спросим,– кивнул Чернов. Он посмотрел на Шишко: – Леонид Эммануилович.

Тот встал и вышел из комнаты. Вернулся он с седовласым господином в пенсне и с бородкой клинышком, которые любили носить профессора и литераторы.