Душа перед Богом

И, начитавшись таких повестей и рассказов этого направления, самым ярким представителем которого является Горький, сам погружаешься в какое-то прескверное настроение. Долго посидишь над такой книгой, и начинает тебе казаться, что мир действительно весь пропитан грязью, что нет хороших людей, нет в нас самих ничего, кроме мелких, мерзких побуждений, и охватит тебя какая-то ноющая тоска, упадет всякая энергия, руки опускаются.

И надо иметь силу воли, чтоб освободить себя от такого кошмара, заставить себя своими глазами смотреть на мир Божий; и сколько тогда засияет пред нами несомненного великого добра, таящагося в жизни.

«Добрый человек из сокровищ сердца своего выносит доброе, и злой человек из сердца своего выносит злое».

Это евангельское изречение постоянно мне вспоминается, когда я думаю о добрых, великих старых писателях и сравниваю их с озлобленностью теперешних.

Легка ли была жизнь этих титанов – Пушкина, Достоевского, – но и из постоянных мучений и разочарований своей жизни, из ужасов каторги они сумели вынести для жизни примирение и благословение.

И как легко и радостно становится на душе за чтением этих великих стариков, которые так любовно проницательным взором своим отыскивали в жизни прекрасное, доброе, вечное и доселе утешают нас этим ими взятым из жизни и возведенным в перлы создания добром.

Все эти мысли пришли мне в голову по поводу одной прочитанной мною прелестной сцены в романе знаменитого английского юмориста Тэккерея «Приключения Филиппа в его странствованиях по свету».

Отрицательные стороны жизни были видны этому великому писателю более ясно, чем кому бы то ни было. Не негодование, однако, а тихую скорбь брата над недугующим братом вызывает в нем созерцание бездны людских недостатков, и в ярких картинах, им рисуемых, отражая всю ложь, пошлость жизни, все мелочные стремления, себялюбивые расчеты и темные преступления людей, он с великою любовью останавливается и на всём том, чем стоит наш мир: на проявлениях согревающей и украшающей жизнь любви, единения, сочувствия.

Вот эта сцена.

Герой романа, порядочно легкомысленный, ленивый, избалованный жизнью молодой человек Филипп Фирмин, только что разорен своим отцом, который растратил состояние его покойной матери.

Удар падает, как гром, на голову жившего всегда в роскоши, считавшегося всегда богатым и вовсе не привычного к труду человека. Великодушный Филипп, который при всех своих недостатках был очень сердечный человек, не только не судит отца (а с ним он никогда не был в хороших отношениях), но будет отсылать ему, начав работать, значительную часть своего заработка. Он освободит также от ответственности другого своего опекуна, по легкомыслию которого совершилось это разорение и который мог возвратить ему хоть часть утраченного. Но это – впереди, а вот что произошло в тот день, когда обнаружилось разорение Филиппа и бегство его отца в Америку, в дружественном доме Пенденниса, куда пришел Филипп с печальными вестями.

«Мы говорили вполголоса, невинно думая, что дети не обращали внимания на наш разговор, но вдруг мистер Пенденнис-младший, который всегда был приятелем Филиппа, сказал:

– Филипп, если вы уж так очень бедны, стало быть, вы, конечно, голодны. Возьмите же мой кусок хлеба с ветчиной. Я не хочу его, мама, – прибавил он: – и ты знаешь, Филипп часто давал мне разных разностей.

Филипп наклонился и поцеловал этого доброго маленького самаритянина.

– Я не голоден, Эрти, – сказал он. – И я не так беден, чтоб у меня не нашлось – посмотри – нового шиллинга для Эрти.

О, Филипп, Филипп! – кричит мама. – Не бери денег, Эртер! – кричит папа.

– Он совсем новенький и очень хорошенький, но я его не возьму, Филипп; благодарствуйте, – сказал он, покраснев.

Если он не возьмет, я клянусь, что отдам этот шиллинг извозчику, – сказал Филипп.

– Я думаю, – закричала маленькая Лора, – что теперь, когда Филипп беден и совсем, совсем один, мы будем заботиться о нём. Ведь будем? И я куплю ему что-нибудь на мои деньги, которые мне дала тетушка Этель.

– А я отдам ему мои деньги! – закричал мальчика.

– А я дам ему мои… мои…»

Но пересказывать ли всё, что нежные губки болтали в своей безыскусственной доброте?

Простимся на этих словах с великим английским романистом.

Неправда ли, при этой прелестной сцене мы сами стали лучше, на сердце стало тепло, и хочется сделать какое-нибудь хорошее, полезное дело, одно из тех, которыми держится мир?

И эти искры житейского добра, отыскиваемые в жизни истинными художниками – людьми, убеждают нас, сколько в жизни есть светлого и как может жизнь быть прекрасна.

О мироносицах

Неделя мироносиц посвящена воспоминаниям и прославлению тех женщин, которые всей душой приняли учение Христа, оставили все земные попечения и проводили время в подвигах, следуя за Господом, «служа Ему от имений своих» и своими заботами. В то время, когда людская злоба сразила Учителя, они приготовили тело Его к погребению и наутро по Воскресении Христа шли к Его гробу с благовониями, чтобы помазать пречистое тело, и тут первые получили всерадостную весть о восстании Христа из гроба…

Даже в те часы, когда оставили Господа устрашенные апостолы, эти женщины не побоялись высказать свое к Нему усердие. Когда Христа влекли на казнь, они шли за Ним с плачем и, надо думать, стояли потом весьма недалеко от места распятия.

Евангелие дает несколько примеров чудной женской веры. Во главе женщин Евангелия стоит Пресвятая, Пречистая, Преблагословенная, Славная, невыразимо великая и непостижимо смиренная Дева Мария. Эта Лествица, соединившая землю с Небом, особенно близка роду человеческому потому, что в дивной Царице Небесной билось сердце человеческое, которому было дано знать всю глубину человеческого горя.

Затем жена хананейская с ее непоколебимой верой.

Какой силы должна была быть эта вера, если, уже оттолкнутая Христом этими жестокими словами: «Не отнимают хлеб у детей, чтобы бросать его псам», – она, не смущаясь, ответила: «Но, Господи, и псы едят от крупиц, падающих с трапезы господ». Конечно, жестокие к ней слова Владыки мира были лишь для того, чтобы прославить на век веру хананеянки и показать, что такое вера и на какую веру преклоняется Небо. Так эта безызвестная женщина стала для всех последующих христиан примером веры.

А Мария Магдалина, сердце которой не знало счета своим увлечениям и которая забыла всё, чтобы вся прежняя ее греховность сгорела в одном ровном, всеохватывающем пламени никогда не угасающей любви божественной!

А мать Иакова и Иоанна, Соломия, с ее дерзновенной, наивной просьбой – дать ее детям в будущем Царстве Христовом сидеть одесную и ошую Христа!

А смиренная самарянка с ее духовной жаждой!..

Когда мы перейдем от времен Христовых к временам апостольским и следующим векам христианства, взор наш будет поражен целым неисчислимым сонмом великих христианских женщин. Не было такой величайшей жертвы, на какую не были бы готовы женщины, воспринявшие в себя силу евангельского учения. Можно сказать, что тот духовный огонь, который христианство зажгло, этот пожар, перебрасывавшийся из села в село, из города в город, из страны в страну, паливший всю древнюю греховность, – что этот пожар раздувался и поддерживался христианскими женщинами.

Не знаешь, пред кем остановиться, на кого дивиться… Христианские мученицы проходят мимо нашего восхищенного взора длинными рядами, с пальмовыми ветвями в руках, сияя своей возвышенной красотой, со взором, устремленным туда, вдаль, к ожидающему их таинственному Жениху, Обручнику их душ. Избранницы земли, осыпанные всеми дарами судьбы, они совсем не смотрят на мир, они всё бросили для того, чтобы сидеть у ног Христовых, чтобы распяться с Учителем.

Есть чудный гимн, в котором Церкви удалось проникновенно выразить это стремление душ мучениц ко Христу, о Котором одном они думали, Которого одного желали, в любви к Которому сладкими казались им непомерные, воображение превосходящие муки: «Агница Твоя, Иисусс, зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и, Тебе ищущи, страдальчествую, и сраспинаюся, и спогребаюся крещению Твоему, и стражду Тебе ради, яко да царствую в Тебе и умираю за Тя, да и живу с Тобой; но, яко жертву непорочную, приими мя, с любовию пожершуюся Тебе».

Доселе волнует нас поэзия их любви и страдания, в ореоле стоят пред нами все эти премудрые девы, царицы и царевны, входившие в раскаленную печь, заключаемые в раскаленных быков и преломлявшие молитвой силы мучителей: эти Варвары, Екатерины, Ирины, Феклы, Пелагии и многие, именам и которых крестится православный народ.

За мученицами следует длинный ряд подвижниц, как, например, Мария Египетская, ведшая в пустыне жизнь, которая удивила Ангелов, и иные, словно лишь соприкасавшиеся к земле и заживо перешедшие в жизнь небесную, во главе с равноапостольной Еленой, которая была зарей победы христианства над миром.

В нашей стране мы встречаемся с самого начала христианства с великой женщиной, равноапостольной Ольгой. Ольга была первым решительным проблеском, возвестившим Руси конец языческой тьмы: первая русская душа, столь торжественно и громко совершившая исповедание Христа.

Если мы оглянемся на современную жизнь, то увидим, что и в ней христианство держится и распространяется женщинами. Если кто имеет великий дар веры, которую не могут поколебать в нем никакие отрицатели, то он вспомнит, что этот дар поддерживался и развивался в нем в детстве и юношестве какой-нибудь преданной женской душой.

Есть святыни, в жизни мало доступные глазу, есть уголки – тайники жизни. К таким тайникам принадлежит ускользающая от общего взора картина воспитания в детях матерями религиозного чувства. В тихих уголках, перед иконой, которою, быть может, еще деды, лежащие в гробах, были благословляемы на брак, в тихий вечер отхода ко сну или в ясное, радостное утро матери научают детей словам первой молитвы и говорят им о невыразимом Боге, и к лепету детской молитвы склоняет с высоты небес всесильный Бог усердное ухо.

Дам тебе на дорогу
Образок святой;
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой.
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою.

Сколько обаяния, величия, нежности в этих молитвах, охраняющих детей, в этой иконе и крестах, вешаемых при разлуке надолго рыдающими матерями на шею детей! Как велико убеждение народное в силу дерзновения материнской молитвы, которая «спасает со дна моря»!

В местах, куда стремится народное усердие, пред прославленной чудотворной иконой, пред раками чудотворцев Русской земли, вы можете видеть всё пламя женской молитвы и убеждаетесь, что не проиграно еще в нашей родине дело веры, пока верит и молится Богу русская женщина!..

Русская литература дала один отрадный, возвышенный тип верующей русской женской души. То Лиза Калитина из «Дворянского гнезда».

Тихая, сосредоточенная душа этой русской девушки с детства широко устремлена к невидимому, но внятно се душе говорившему Богу; в тихой детской под рассказы подвижницы няни Агафьи складывалось ее крепкое миросозерцание и расцветали перед ее глазами те заветные цветы, что вырастали когда-то из крови мучениц.

Бывало, Агафья рассказывала девочке, как на месте казни мучениц вырастали из земли и распускались цветы. «Желтофиоли?» – спрашивала девочка.