Золушка

Этьен, не опускавший глаз с сестры, вдруг потупился, и стал глядеть в пустую чашку.

– Et bien quoi?[243 - И что же? (франц)] – тревожно и быстро произнесла Эльза.

– Ничего! – отозвался мальчуган.

– Скажи же: так хуже или лучше?

– Хуже! – резко и почти сердито выговорил Этьен.

– Почему же? – воскликнули одновременно и мать, и сестра.

Этьен молчал, не поднимая глаз, разглядывая кофейную гущу в своей чашке.

– Глупости! Что он понимает! – вымолвила Анна.

– Я ничего не понимаю в этих всех bricoles de femelles[244 - женских лямках (франц)], да и ты, тоже не больше моего понимаешь.

– Что же тебе не нравится? – вымолвила Эльза, подходя к брату и становясь перед ним, как виноватая.

Девочка сразу упала духом и то, что ей казалось и мерещилось, стало как бы действительностью при подтверждении со стороны мальчугана.

– Погляди, – угрюмо вымолвил мальчик, – грудь оттопырилась, живот тоже раздулся, рукава коротки, петли тянут пуговицы, так что, кажется, сейчас все отскочат, а голова, как у остриженного наголо.

Наступило молчание, но затем Этьен сполз со стула, на котором сидел, подошел к сестре, взял ее обеими руками за руку и дернул.

– Voyons, fi-fille, не печалься, я, может быть, все вру, да и потом, Отвили ведь знают, что мы не богачи. Они и не ждут тебя разряженной, как невеста. Если бы ты могла вдруг вырядиться, то это было бы смешно, стали бы насмехаться. Помнишь, как в Териэле все хохотали над Баптистом, когда он напялил городскую шляпу! Небось, на другой же день припрятал и теперь только в Париж и надевает.

Анна быстро обернулась к мальчугану, глянула на него с упреком, хотела что-то сказать, но отвернулась и стала убирать чашки. Эльза накинула на голову свою поношенную соломенную шляпку с широкими полями. Этьен быстро шмыгнул в спальню, посмотрел на кровать, где, громко сопев, спал Баптист и, вернувшись к сестре, выговорил:

– Что же делать, нельзя? Но я все-таки до первого поворота смогу добежать!

Дело было в том, что они сговорились еще с вечера, что мальчуган проводит сестру до замка, если Баптист будет уже на ногах. Но так как тот, поднявшись несколько раз ночью ради застав, теперь продолжал спать, то Этьену приходилось сторожить переезд.

Эльза, наконец, совершенно готовая, подошла к матери, встала перед ней на расстоянии шагов двух и выговорила:

– Ну, я пошла!

– Иди. Уже пора! – отозвалась Анна.

Эльза стояла, не двигаясь. Ей хотелось, чтобы в эти исключительные минуты мать поцеловала ее, но сказать об этом она не хотела, а Анна не догадывалась в чем дело.

– Так я пошла? – повторила Эльза.

– Понятно! Что ж? – отозвалась Анна, удивившись.

Эльза простояла недвижно, скрестив руки и слегка опустив голову несколько секунд, потом быстро повернулась и взяла мальчугана за руку. Захватив со стены ключ, они вышли из домика и быстро двинулись через полотно дороги и открытое поле к шоссе.

– Ну, а вдруг, как раз, кто подъедет? – сказала Эльза. – Погоди, давай послушаем.

Они остановились, внимательно прислушались, но в воздухе стояла тишина, и только где-то в Тэриэле заливались несколько петухов.

– До поворота далеко, mon gars. Боюсь, ты опоздаешь.

– Сейчас на столб слазаю.

– Ну, полезай.

Этьен, подбежав к ближайшему телеграфному столбу, прибег к средству, к которому часто случалось прибегать и для себя, и для сестры. Окрестность была настолько гладка и ровна, безлесна и открыта во все стороны, что с верхушки телеграфного столба можно было все ясно видеть во всех направлениях.

Мальчик ловко забрался на столб, огляделся и крикнул весело:

– Pas un chien![245 - Ни одной собаки! (франц)]

Затем он ловко и быстро соскользнул на землю и подбежал к сестре. Взявшись за руки, они припустились по шоссе. Первый поворот в сторону был почти через лье. Добежав до поворота и запыхавшись, они молча сели на траву. Наконец, Эльза вымолвила:

– Да, все-таки скучно все это и неприятно! Если бы меня туда взяли в горничные, я бы знала, что я буду делать, я бы была с их людьми, а ведь тут я должна буду с ними быть и не знаю, что буду делать… Poser! Мне кажется это ужасно глупо, как ты думаешь?

Мальчуган пожал плечами.

– Если им это кажется умно, то значит оно не глупо. Неприятно делать то, что всем кажется глупо, а делать что-нибудь глупое, что всем кажется умным – ничего. Помнишь, писарь у господина мэра петухом кричал – очень глупо. А все были довольны и выходило не глупо.

– Правда! Ты умница, Этьен! – вымолвила Эльза, оживилась и стала гладить брата по курчавой голове, по такой же шапке темных волос, как и у нее. Размышления брата совершенно ее успокоили.

Она нагнулась, обняла брата. Этьен вскинул руки ей на шею, прижался губами к ее лицу, и слезы появились у него на глазах.

– Ну ладно! Что ты! – вымолвила Эльза, а между тем, и у нее словно ком в горле застрял.

– Целую неделю! – вымолвил Этьен.

– Это недалеко.

– Но ведь целую неделю… Я и не знаю, как я буду без тебя…

– Ну, пора… До свидания!..

Брат и сестра смолкли на минуту, и затем Эльза вымолвила:

– Слушай, через два или три дня приходи к ограде парка Отвилей, в том месте, где торчит труба от оранжереи, где мы, помнишь, год назад прыгали с тобой и упали в канаву с водой. Приходи туда ровно в полдень, и я тоже приду. И там договоримся, в какие часы нам можно будет видеться, каждый день.

– Да! Да! – весело вымолвил мальчуган и оживился, что бывало с ним не так уж и часто.

Сестра и братишка расцеловались несколько раз, как если бы прощались на целый год, и поднялись.

– Ну, беги, а я погляжу, постою здесь, – сказала она.

– Нет, лучше ты иди, а я погляжу, а потом побегу к заставам.

– Нет, mon gars, это глупо. Тебе надо поторопиться, вдруг кто-нибудь подъедет. Беги скорей, а я постою и посмотрю, пока тебя будет видно.