Золушка

– Нет, merci, я их не люблю.

– Вот как! – раcсмеялся Изидор. – Почему же?

– Не знаю! Ужасно не люблю книжек, а уж особенно арифметику.

– Ну, так делать нечего, побеседуем!

Изидор закрыл свою книжку, которую продолжал держать в руке и положил ее на стол. Заметив глаза Эльзы, снова устремленные на портреты, он произнес совершенно иным, важным, даже как будто торжественным голосом:

– Знаете ли вы, дитя мое, на чьи портреты вы смотрите? И он, и она – это святые личности, которые святее многих святых. Это король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта. А вот этот мальчик между ними, которого теперь уже нет на свете, прожил лет пятьдесят в изгнании вне пределов Франции. А ведь он был единственный человек на свете, которому должно бы было быть властелином Франции. Это граф Шамбор, или герцог Бордосский, которому казненный король приходился, как arri?re grand oncle[247 - двоюродный дед (франц)]. А король и королева, которых вы видите, уже скоро сто лет, как погибли самым ужасным образом. Они взяли на себя грехи Франции и поступили почти так же, как во времена оны Спаситель Mиpa. Они пострадали и умерли за французский народ, но кровь их на нас и на детях наших есть и останется долго. И дорого мы заплатили, и дорого еще заплатим за их погибель. Вы, конечно, дитя мое, не знаете, что с ними было. Им отрезали головы.

– Как?! – воскликнула Эльза, почти привскочив на своем стуле.

– Да, дитя мое, и королю, и королеве отрезали головы.

– За что? Когда?! – воскликнула снова Эльза.

– Я вам это подробно расскажу, так как нам придется еще долго сидеть в ожидании, когда замок проснется.

Эльза встала, приблизилась ближе к стене и стала с большим вниманием разглядывать лица на портретах. Но через мгновение она снова поневоле вздрогнула всем телом, так как за спиной ее снова пронзительно раздалось:

– Veux-tu dеjeuner, mon ami?[248 - Вы завтракали, друг мой? (франц)]

Она быстро обернулась, удивленно поглядела на хозяина и снова выговорила, но уже боязливо и несколько сухо:

– Я уже сказала вам – merci, я дома напилась кофе.

Господин Изидор снова рассмеялся, но более добродушно. Он поднялся с места, взял Эльзу за руку, подвел ее к клетке, где сидела красная птица, и вымолвил:

– Это попугай! Вы таких никогда не видали?

– Нет.

– Ну, тогда полюбуйтесь.

И наклонившись к клетке, он вымолвил:

– Et toi, veux-tu dеjeuner?[249 - И ты хочешь завтракать? (франц)]

– Oui! Oui! Oui![250 - Да! Да! Да! (франц)] – визгливо отозвалась птица.

– Скажи что-нибудь для мамзель Газели! – произнес хозяин. – Dis: bonjour, mamzelle![251 - Скажи: «Добрый день, мамзель!» (франц)]

Птица, дернув головой, еще громче и визгливее крикнула:

– Bonjour, mamzelle!

Изидор обернулся к Эльзе и раcсмеялся. Старик давно не видел такого изумленного лица. Глаза Эльзы казались еще вдвое больше, широко раскрытый рот изображал крайнее изумление. И вдруг, обернувшись к привратнику, она вымолвила, как бы желая удостовериться, не обманул ли ее слух:

– Il parle! Il parle![252 - Он говорит! Он говорит! (франц)]

– Ну, да, да!

– И он может понимать?

– Многое!

– Вы с ним разговариваете?

– Да, – рассмеялся Изидор, – но немного. Нет, дитя мое, я шучу. Эта птица – самая глупая на свете. Она умеет только кричать несколько фраз, сама не зная, что кричит. Разве вы никогда не слышали – люди говорят про какого-нибудь человека, что он попугай?

– Ах, да! – воскликнула Эльза.

– Ну, вот…

– Да, да, говорят! И даже про нашего Баптиста говорят.

– Баптиста? Кто же это? A-а!.. – вспомнил Изидор. – Le bon ami[253 - большой друг (франц)] вашей матушки.

Эльза тотчас опустила глаза и отозвалась едва слышно:

– Oui, monsieur![254 - Да, месье (франц)]

Они уселись вновь и привратник начал раcсказывать про казненных короля и королеву. Это длилось, пока у окна не появилась какая-то расфранченная дама с бойкими глазами и улыбкой.

– Господин Изидор, – сказала она, заглядывая в окно… – Не у вас ли…

И увидя Эльзу, она прибавила:

– Вы, вероятно, mademoiselle Caradol?

– Да-с, – отозвалась Эльза.

– Графиня давно уже вас ожидает, уже спрашивала. А господин Монклер волнуется, всем говорит неприятности, даже чашку с кофе разбил.

Девочка вышла из домика. Женщина, оказавшаяся горничной графини, оглядела девочку, ее прилизанные волосы, нелепо скрученные на затылке, с пучком волос, торчавшими почти на темени, ее неуклюжее и нелепое голубое платьице. И франтиха Julie слегка повела бровью и едва не пожала плечом.

Она знала, что друг графини – капризник и прихотник Монклер ожидает себе модель, о которой уже более суток болтает от зари до зари, восхищаясь и восторгаясь. А между тем эта девочка, неуклюже затянутая в какой-то голубой, слегка полинявший халатик, намного некрасивее многих молодых девушек и девочек, которых Julie знает. Уж если понадобилась модель для артиста, то она – Julie могла бы скорее подойти к этой роли.

Идя тихо по двору рядом с девочкой, горничная не спускала с нее глаз и все мысленно повторяла: «И что он в ней нашел? Ну и чудаки же эти художники!»

Глава 19

Идя за горничной, Эльза поднялась по маленькой винтовой лестнице на второй этаж. Это был особый ход для прислуги к той части дома, где были комнаты графини и ее детей.

Эльза, пройдя две, три комнаты, была поражена обстановкой и всем тем, что бросалось в глаза: от шкафчика с инкрустацией до канделябров, от золотых цепей на занавесках до больших картин, больших портретов, которые, как живые, глядели на нее из золотых рам и провожали ее глазами, когда она проходила через комнаты.

Julie велела ей остаться и подождать, а сама скрылась. Волнение девочки снова усилилось. Она хорошо знала графиню, но видела ее всегда на дороге, в поле или в городке.