– Дедушка, правда ль, сказывают, ты водяного поймал? – усмехаясь, выговорил мальчуган заученные слова.
– Постой на час. Я те дам… – вскрикнул вдруг Белоус, – лясник… пустомеля.
Старик сделал движение, будто хочет встать. Мальчуган отбежал шагов на пять в гору и, смеясь, остановился.
– Небось не догонишь. Не пужай.
– Погоди. Ужотка… дома… я те дам!
– А что дашь… Я возьму. Водяного, что ль?
– Вихры надеру, поганцу.
– А вот и не надерешь…
Мальчуган Гаврюк уселся на том месте, где стоял, и, будто удовольствовавшись шуткой, которой весь поселок давно дразнил Белоуса, задумался о чем-то.
– Дедушка! – вскрикнул он снова.
– Ну?
– Сделай мне удочку. Я с тобой удить буду…
– Где тебе, дураку… Иди лучше поглядывай за моими поплавками.
Мальчик спустился ближе, но остановился шагах в трех от старика.
– Чур, не драться, дедушка.
– Ну, ну… Иди. Небось.
– То-то. Смотри. Ты обещался… – просил мальчуган, неуверенно приближаясь к баркасу и вглядываясь в лицо Белоуса.
– Садись вот… Ну…
Но едва только мальчуган очутился на подачу руки от старика, как тот ухватил его за штанишки.
– Я тебя! Поганец!..
– Дедушка! Дедушка!.. Не буду… Ей-ей. Ты обещался. Дедушка… – отчаянно завопил мальчуган, как если б его резать собирались. Мальчуган свалился наземь и начал брыкать ногами, удерживаясь за куст рукой.
Белоус, ухватив его за одну ногу, тащил к себе… Наконец, старик выбился из сил, выпустил ногу мальчугана, но успел разок треснуть по нем ладонью, а в другой раз попал мимо, по баркасу.
Мальчуган, освободясь, с хохотом клубком откатился в сторону.
– Смотри, дурень, в воду скатишься! – вскрикнул Белоус. – Егоза поганая… Ну, иди. Садись. И вот сторожи за этим поплавком; чуть шелохнется – тащи.
Мальчуган понял по голосу деда, что он больше его не тронет. Он храбро подошел и уселся рядом с ним.
– А поглядеть? Может, червяка-то уж и нету… – важно заявил он.
– Погляди. Что ж.
Мальчуган вытащил удочку из воды и, найдя крючок пустым, заговорил еще важнее.
– Вон оно, по-моему, и есть! Это что ж за уженье? Эдак, дедушка… и водяного не поймаешь! – пробурчал он.
Белоус замахнулся, мальчуган отклонился от него в сторону и заорал визгливо:
– Не буду. Ей-Богу, не буду!
Он взял червяка из разбитого горшочка, который стоял около Белоуса, и стал нацеплять его на крючок. Червяк извивался и скользил…
– Ишь, вертится! Ишь, вертится! Не любишь этого…
– Кому это полюбится! – заговорил Белоус. – Дакась вот тебя пропорят так-то. Вот как хивинцы на кол православных сажают. Тож и червяку. Тварь Божия.
– На кол. Как, на кол?.. Нешто можно сидеть на колу?
– Затем, Гаврюк, и сажают, что нельзя. А кабы можно было на ем сидеть, так и не сажали бы.
– Ты сидел, что ль, дедушка?..
– Нетути. Зачем. Бог миловал. Я просто в полоне был у них… Полгода в арыке сидел! – прихвастнул Белоус.
– А много ты, дедушка, походов делал?
– Много. Счет потерял. И на немца, и на хивинца, и на турку, и на крымцев! – сочинял дед.
– Это вот Алим-то наш откуда?
– Да. И Алим оттуда. Город у них – Бахчисарай звать, где их хан проживает, людоед, и сто стов жен имеет.
– Зачем?
– Что зачем?
– А жен-то столько? Сто стов? Шутка!
– А стало быть, девок, что ль, много, девать некуда. Или тоже – закон такой.
– Это под затылком, что ль?
– Чего? Чего под затылком?
– Закон? Стало, здесь вот? – вымолвил Гаврюк, закинув руки за спину и показывая себе на шею.
– И чего ты брешешь, щенок.