Петербургское действо. Том 1

– Не знаю, может быть, и не все, да я-то таких не видала. Ваш брат до тридцати годов завсегда почти умница, а как ему четвертый десяток пойдет, так и начнет куролесить. Ну, вестимо, есть другие, что чуть не с пеленок буянствуют и дерутся и куражатся на все лады. Вот хоть бы буяны Орловы или вот наш «киргиз». Ну, нешто можно девушке из знатного семейства за него выйти?

– Да ведь Глеб Андреевич, так-то сказать, добрый человек, – выговорил Шепелев таким голосом, что Пелагея Михайловна почувствовала, что он лжет, и рассердилась:

– Уж ты передо мной-то хвостом не верти! Да и нашел, кого под защиту брать! Телушка за волка распинается: не волк-де съел, сама-де съелась у волка в утробе.

Наступило молчание. Шепелев воспользовался им, чтобы взяться за шляпу, и стал прощаться.

– Вишь, темнота. Обожди, может, небо прояснит, – советовала Гарина. – Напрасно ты, голубчик, пешком к нам ходишь да запаздываешь. Третьевось в овражке тут у приказчика моего ограбили оброк. Ночевать-то, обида, как жениха оставить тебя нельзя, пересуды будут. Уж ты бы верхом, что ли, ездил. Лошадь бы купил себе.

– Не на что, Пелагея Михайловна, – весело рассмеялся Шепелев. – А то бы давно купил.

– Ну вот, не на что! Отпиши матери, скажи – хуже, убьют грабители. Тут у нас нехорошие места по пути.

– Да, сказывают. Вот еще недавно рассказывали, что голштинские солдаты здесь грабят по ночам.

– Какие там голштинские! Голштинцы сидят в своем Рамбове. Все это враки. Свои, голубчик, занимаются – свои, православные. Ведь дубьем по маковкам щелкают. А нешто немцы с дубовиной обращаться умеют! Все враки.

Шепелев простился с Пелагеей Михайловной и вышел в прихожую. Пока он надевал теплый тулупчик, в прихожую вышла Василек:

– Как вы опять, Дмитрий Дмитрич, поздно засиделись. Каждый раз, что вы от нас уходите, я всю ночь… – Василек запнулась и прибавила: – Очень я боюсь, когда кто-нибудь ночью в город идет от нас.

И слово «кто-нибудь» как-то особенно оттенилось в речи ее, будто умышленно.

– Ничего, Бог милостив, – равнодушно отозвался юноша, спускаясь по лестнице. – Сколько раз благополучно домой добирался.

– Тьфу, тьфу, сухо дерево! Не сглазьте! – быстро оживясь, выговорила Василек ему вдогонку.

XX

Шепелев вышел на улицу, совершенно пустынную и глухую. Сначала ему показалось темно на дворе, но затем через минуту благодаря месяцу, выплывшему из-за тучи, на дворе стало светло, как днем.

Юноша быстрой походкой, скрипя сапогами по морозному снегу, притоптанному желтой лентой среди улицы, бодро зашагал вдоль сугробов, заборов и пустырей.

«Авось ничего, – думал он, – сколько раз тут хаживал. Да притом не немцы рамбовские, а свои, православные грабят, говорит Пелагея Михайловна, оно все-таки не так страшно. Со своим-то братом грабителем и поговорить можно; ну тулуп, что ли, отдам да и побегу домой. А вот если бы немец – беда. Тут со страху не токмо „нихт-михт” скажешь, а хуже того, растеряешься, по-петушиному заговоришь».

И молодой человек быстро шагал, раздумывая, как часто случалось ему, о том, трус он или нет? За последнее время, после его поступления в преображенцы, этот вопрос часто появлялся в его голове, и он никак не мог решить его. Иногда ему казалось, что он «ничего», как и всякий другой офицер или солдат, за себя постоит; иногда же случалось ему пугаться пустяков, чувствовать дрожь по спине, и язык прилипал к гортани. И затем малый долго укорял себя: «Трусишка, девка красная, щенок. Всякой вороны пугаешься!»

Уже около получаса, как шагал Шепелев по узкой протоптанной дороге, где, очевидно, ездили только в санях, да и то больше в крестьянских дровнях. Он изредка оглядывался и назад, на освещенную луной пустынную улицу, и с невольным чувством боязни вглядывался, нет ли кого позади него. Наконец при повороте за угол в другую улицу, где был овраг и мост, насчет которого предупреждал его рядовой Державин, и где ограбили приказчика Гариной, он снова огляделся. Поворачивая за угол, он увидел, что за ним вдали зачернелось что-то и быстро увеличивалось.

«Это не грабители, – подумал он. – Кто-то едет». Через несколько мгновений молодой человек уже приближался к мосту и невольно пристально оглядывал его со всех сторон. И вот вдруг сердце в нем екнуло.

– Показалось! Помилуй бог! – чуть не вскрикнул он, ободряя себя.

Но нет, не показалось. Из-под моста появились две фигуры, и бородатый мужик с дубиной, медленно обходя мост, чтобы преградить ему дорогу, крикнул весело, как показалось Шепелеву, несмотря на страх:

– Не спеши, барин! Аль не барин, солдат. Не спеши! Тутотка по ночам не указано ходить.

Шепелев хотел что-то произнести, но не мог. Мужик поднялся на мост, молодой человек хотел броситься бежать назад, но сзади поднимался на тот же мост другой товарищ. Невольно и почти бессознательно он взмахнул пустыми руками и крикнул, задыхаясь:

– Не подходи, убью!

Но оба мужика с обеих сторон какой-то спокойной походкой приближались к нему.

– Вишь, какой страшный! А ну, убей! Погляжу! – выговорил, подходя, молодой парень с дубиной. – Ну, не маши. А то вот я размахнусь, так взаправду ты у меня пополам перелетишь.

В ту же минуту бородатый мужик взял юношу за плечо и выговорил спокойно:

– Давай-кась тулуп и сапоги, а достальное – Господь с тобой. Нам не треба вашей амунички; и продать-то нельзя, не покупают. А вот тулупчишко и сапожки – это можно.

Оба мужика стали расстегивать с крючков тулупчик и едва успели снять его с оробевшего Шепелева, как один из них, бородатый, ахнул и бросился бежать опрометью с моста в сторону. Молодой парень пустился за ним. В ту же минуту из-за угла шибкой рысью появилась и приблизилась тройка лошадей и большие сани.

Шепелев невольно бросился навстречу саням, крича:

– Стой! Стой!

Тройка остановилась, но кучер крикнул ему:

– Пошел с дороги! Раздавлю! Меня не ограбишь, а то вот господа из ружьев убьют!

Но сидевшие в санях поднялись на своих местах и, приглядевшись, очевидно, поняли настоящее положение дела.

– Вот, Степан, те воры, а это преображенец. Они убежали с платьем его. Вон они…

Шепелев быстро приблизился к саням и увидел в них двух молодых офицеров в полузнакомых ему мундирах, так как он еще не привык распознавать гвардейские полки. Это были измайловцы или кирасиры.

– Сделайте милость, – заговорил молодой человек взволнованным голосом, – не оставляйте меня! Меня сейчас ограбили. Вы уедете, они опять меня догонят. Да и далеко идти, озябнешь в одном сюртуке.

Оба офицера, крайне моложавые на вид, казалось, чуть не по пятнадцати лет каждый, зашептались между собой и вдруг начали громко хохотать. Смех этот был настолько неожиданный, веселый и детски искренний, что Шепелев сам чуть не улыбнулся.

– Ну, садитесь, нечего делать. Довезем и будем вашими спасителями. Ведь вы, кажется, не простой солдат, вы рядовой из дворян?

– Да-с.

– Ну, вот я и права! – вымолвил офицер и вдруг будто смутился, но тотчас же засмеялся звучным, почти детским смехом.

Шепелев не заметил ничего, влез на облучок около кучера и себя не помнил от радости. Мысленно он клялся никогда более пешком не ходить к Тюфякиным. Тройка двигалась небольшой рысью, так как узкая дорога не позволяла ехать шибче, ибо пристяжные то и дело проваливались в мягком снегу.

– И как это тут одним ходить по ночам? – заговорил кучер. – Я вот сказывал, моя правда и вышла, – обернулся он в сани. – Вот видите, барыня… ох, тьфу!.. барин. Видите, барин, говорил я: скверное тут место, воровское… Первый раз поехали и вот одного уже упасли. А в другой раз, поди, и нас кто ограбит и коней отобьет. И прощай, лошадушки.

– Ну, перестань, не болтай! – выговорил другой офицер, молчавший до тех пор.

Голос его показался Шепелеву еще мягче, звучнее, еще более юношеский, нежели голос первого, и вдобавок со странным акцентом, выдававшим будто нерусское происхождение.

Шепелев, окончательно придя теперь в себя, обернулся к своим новым знакомым и стал всматриваться в них. Оба офицера были действительно крайне моложавы, а второй, сейчас заговоривший, был замечательно красив собой. Несмотря на то что месяц скрылся снова за тучи, Шепелев мог разглядеть обоих, и лицо второго офицера показалось ему необыкновенно оригинальным. В особенности большие глаза и тонкие, черные как смоль брови поразили его. Эти брови и глаза напомнили молодому человеку портрет приятельницы его матери, который всегда висел у нее в спальне. А приятельница эта была родом не русская, а грузинская княжна.

«Совсем та матушкина приятельница, – подумал Шепелев. – Красавец офицер! Вот кабы мне быть таким!»

Офицеры зашептались снова между собой и вдруг опять начали смеяться. В эту минуту месяц скользнул из-за облака, и на улице стало снова светло, как днем.