Конь бледный

Зимин посмотрел в широкое лицо Прохоренко – мужик как мужик, губастый, толстощекий, плечистый. Бывший спортсмен? Похоже, что из ментов – никаких наколок на руках, речь правильная, но с налетом уголовного флера. Но как говорится – с кем поведешься…

Через минуту на столе Прохоренко лежал военный билет, и он внимательно читал то, что в нем написано. В военнике, само собой, не отражалась воинская специальность, только звание, номер части, ну и следы карьеры, если можно ее так назвать.

– Майор? – Прохоренко внимательно посмотрел в лицо Зимина, прищурился. – Поучаствовал, да? А что же такой смирный, как овца? Я уж думал, придется тебя утихомиривать, а ты вон как, на все согласен! Так что же с деньгами? Раз ты пришел – у тебя есть какое-то предложение, так? Выкладывай, обсудим.

– Я хочу знать, кто убил Валентину, – бесстрастно сказал Зимин и, протянув руку, быстрым, неуловимым движением выхватил военный билет из рук опешившего Прохоренко. – Это сделали твои люди? Ты прикидываешься, что не знаешь о ее смерти? Или на самом деле не знаешь, что она умерла?

– Умерла? Так это все-таки правда? – неподдельно удивился Прохоренко, и лицо его страдальчески скривилось. – Вот же черт! И чего он творит…

Прохоренко спохватился, кинул быстрый взгляд на Зимина, будто проверяя, заметил тот или нет, убедился, что майор не отреагировал, и продолжил, задумчиво покусывая нижнюю губу:

– Ну что же… умерла – так умерла. Есть наследники. Дочь, например. Есть квартира. Салоны красоты. Магазины. В любом случае мы свое возьмем. Так что советую не ерепениться и отдать то, что нам причитается.

– Нет ничего. Перед смертью она все продала. И денег нет, – негромко ответил Зимин, боковым зрением следя за охранником, молча сидевшим на диване. – Я хочу знать, кто все это затеял. Кому понадобился бизнес моей сестры.

– Да мало ли что ты хочешь знать! – раздраженно буркнул Прохоренко, постукивая пальцами левой руки по столешнице стола красного дерева. – Испортил ты мне настроение! Вся работа прахом! Так, вот что – ты пришел ведь расплачиваться? Так давай, расплачивайся! Чего языком трепал, время мое тратил?! Ну?! С карты переведешь? Бумагу подпишешь на всю сумму ее долга?

Зимин встал. Охранник тоже – сделав шаг вперед, за спину майора. Прохоренко с любопытством окинул взглядом Зимина с головы до ног, будто чего-то ожидая. Чего? Это Николай узнал через секунду.

Охранник уцепил Зимина за плечо могучей ручищей, рывком его развернул и нанес удар в солнечное сплетение – коротко, профессионально, отработанно. Вернее – попытался нанести, потому что в последний миг майор успел развернуться вполоборота, и кулак только скользнул по твердому, как доска, животу спецназовца. Ответный – короткий, быстрый тычок в горло заставил охранника захрипеть и упасть на колени. Шаг – голова в захвате, шея на сгибе локтя. Быстрое движение – треск! Охранник мешком свалился на пол так, будто из него вынули кости. Все. Рубикон перейден. Теперь дороги назад нет.

– Не будешь ты ничего брать с наследников, – мягко, почти с улыбкой сказал Зимин, шагнул вперед и вынул из руки Прохоренко пистолет, затвор которого тот судорожно пытался передернуть. – А патрон надо держать в стволе. Иначе не успеешь. Вот как сейчас!

Прохоренко тяжело задышал, баюкая руку с вывернутыми, искривленными пальцами, покраснел и с ненавистью уставился на майора:

– Ты ведь отсюда не уйдешь! Дверь заблокирована, все происходящее пишется на камеру, сейчас сюда войдут парни и переломают тебе все кости! На законных основаниях! На что ты надеешься?!

Зимин отщелкнул магазин пистолета, посмотрел на тупые кончики пуль, снова вогнал в рукоять. Отодвинул затвор, убедился – патрон в патроннике. И тогда перегнулся через стол, быстро, жестко ударил Прохоренко в висок кулаком с зажатым в нем «макаровым», после чего директор коллекторского агентства закатил глаза и сполз по спинке кресла.

Майор шагнул к двери и встал сбоку, приготовив руку на уровне груди.

«Гости» не заставили себя ждать. Первым влетел второй охранник, держа в одной руке дубинку, в другой – готовый к работе шокер. Мордоворот тут же свалился на пол с разбитой в кровь, вогнутой в череп переносицей. Он умер мгновенно – кости черепа, раздробленные страшным ударом, вошли ему в мозг.

За ним показался тот самый парень, который пил чай во время прохода Зимина по кабинету. Этот, видать, насмотрелся голливудских боевиков и, держа оружие двумя руками, как-то глупо, по-крабьи вполз в кабинет в полуприседе, изображая из себя то ли Сталлоне, то ли Крутого Уокера. Пистолет вылетел у него из рук, будто выброшенный пружиной, затем лег и его хозяин, с проломленным рукоятью пистолета виском. Несколько секунд он дергался на полу, хрипя, суча ногами, но Зимин на это уже не смотрел – он рывком выбросил свое тренированное тело за порог, туда, где суетились, вооружаясь, несколько коллекторов.

И началась бойня!

Никаких красивостей, никаких кунг-фу и карате, задирания ноги выше головы и бросков через бедро – жестокие, короткие удары, мгновенно убивающие, выключающие сознание. Каждый из ударов и захватов дробил, ломал, выворачивал суставы – противник должен быть мгновенно нейтрализован, гарантированно, чтобы не смог больше участвовать в поединке. И лучше – ни в каких поединках вообще. Никогда.

Через минуту здоровые, крепкие, злые парни, привыкшие калечить людей, сами превратились в беспомощных калек, и возможно – навсегда. Возможно – потому что Зимин не собирался оставлять за спиной пусть раненого, но живого врага. Хороший враг – мертвый враг.

Он подобрал с пола пистолет, который отобрал у Прохоренко (пистолет мешал ему в схватке, а шум поднимать пока не хотелось), сунул в карман жилета, поднял и еще один – такой же потертый, видавший виды «макаров», – проверил магазин, удостоверился, что это не травматика, а настоящий боевой пистолет, загнал патрон в патронник. Сунул «макаров» за пояс джинсов сзади. Проверил дверь – она и правда была закрыта. Щелкнул замком, вышел в колл-центр.

Здесь все было по-прежнему. Парни и девушки, увлеченные запугиванием должников, даже не заметили того, что оба охранника исчезли, что посетитель ходит по залу один, без сопровождения. Только одна, дебелая блондинка лет тридцати с туманным взором под наведенными краской бровями, проводила его недоуменным взглядом и снова окунулась в работу, выбросив из головы лишние мысли. Что бы там ни происходило – это не ее дело. У нее – своя работа, у охраны – своя, у оперативников-коллекторов – другая. Она деньги получает не за то, чтобы разглядывать каких-то уродов, приходящих сюда каждый день буквально стадами. Бараны!

Зимин заглянул в ящик, где лежала его финка, сунул ее в карман. Затем взял связку ключей и запер выходную дверь. Она была стальной, тяжелой, сейфовой, способной выдержать удары пуль легкого стрелкового оружия. Заперев, сунул ключи в карман и вернулся в комнату к оперативникам.

Двое из них уже очнулись и негромко стонали, держась руками за ушибленные места. Зимин подошел к первому, достал из кармана и из ножен финку, перехватил ее поудобнее и воткнул в глаз раненому. Второму – несколько раз быстро и точно вонзил нож в сердце.

Та же участь постигла и остальных – Зимин методично обошел каждого из коллекторов и вонзил в них выпачканную кровью финку, стараясь действовать наверняка.

Напоследок воткнул нож и в мертвых охранников – мало ли, вдруг они только кажутся мертвыми. Получить по башке в самый ответственный момент, сорвать операцию – это не для диверсанта.

Запер дверь оперативного отдела, отрезав его от внешнего мира, и сосредоточился на главном – пора было допрашивать пленного. Задача нелегкая – Зимин не любил пытать «языков», но что поделать, если по-другому их не разговорить? Диверсантов учат, как вести допрос третьей степени, они прекрасно знают, где у человека болевые точки – на теле и в душе.

Глава 2

С трудом разлепил глаза, веки налились тяжестью, будто на них привесили гири. На стуле напротив сидел мрачный мужчина лет сорока, с худым, жестким, будто топором вырубленным лицом. Глубоко запавшие в глазницы на загорелом дочерна лице темные глаза смотрели исподлобья, будто хотели взглядом проникнуть прямо в мозг.

Прохоренко дернулся, застонал – кисти рук как током прошибло. Больно! Еще раз дернулся и осознал, что руки связаны сзади, ноги тоже привязаны – к ножкам стула. Наклонил голову, чтобы посмотреть вниз, с ужасом обнаружил, что обнажен по пояс. Гениталии, сморщившиеся, посиневшие, свободно лежат на полированном сиденье. Но самое главное – человек, сидящий перед ним, держит в руках нож!

И тогда он все вспомнил. Все, до мельчайших подробностей! Убийство охранника, этот мерзкий хруст ломающихся позвонков. А еще – приближающийся к виску кулак с зажатым в нем пистолетом. Его пистолетом, Прохоренко!

Повертел головой, осматриваясь, снова дернулся, застонал от боли и от страха – на полу возле двери лежали мертвые оперативники, и под ними расплывалась темная, похожая на вишневый сироп лужа.

– Что?! Что ты наделал?! – едва справляясь с нервным тиком. – Что ты хочешь сделать?!

– Я собираюсь узнать, кто убил мою сестру, – безмятежно, почти ласково ответил мужчина и покрутил в пальцах серебристый клинок. – Сейчас ты мне все расскажешь. Не люблю пытать, но ты отказался рассказать все сразу, а потому я вынужден применить силу. Итак, кто убил сестру?

– Да не знаю я! – соврал Прохоренко, который догадывался, кто это сделал. Впрочем, вопрос был задан не очень корректно. Прохоренко не знал, кто именно ее убивал, был исполнителем, но кто мог отдать этот приказ – догадывался. Вот только был удивлен, что его не известили об акции. На кой черт тогда ему, Прохоренко, отдавать приказ терзать должницу, если она умерла?! Глупо же, в самом-то деле!

Впрочем, возможно, в этом был смысл. Если кто-то попытается связать смерть должницы с коллекторами – тут же обломится. Если бы коллекторы убили, так зачем тогда продолжают названивать по телефону, требовать возврата долгов? Логично. Дымовая завеса. Грамотно!

Эта мысль успела промелькнуть перед тем, как человек с ножом наклонился и воткнул клинок Прохоренко прямо под ключицу – неглубоко, на пару сантиметров, и принялся аккуратно ковырять, будто хотел проделать широкое отверстие.

– А-а-а-а! А-а-а-а! – Прохоренко завопил изо всей силы, надеясь, что его услышат охранники, стоящие у турникета банка, при всем при том осознавая, что никто его не услышит, даже те, кто находится в соседней комнате. Он сам потребовал сделать комнату звуконепроницаемой – так, на всякий случай. Мало ли что тут может происходить. Да и приятнее сидеть в тишине, чтобы не слышать бормотания сотрудников и шум с улицы.

– Итак, повторяю свой вопрос – кто убил мою сестру? – бесстрастно повторил мужчина и кончиком ножа приподнял член Прохоренко, тяжело дышащего, побелевшего от ужаса. – Сейчас я отрежу тебе член. Не весь, наполовину. Перетяну его, чтобы ты не истек кровью. Потом отрежу мошонку. Тоже перетяну. Потом начну резать на куски, отрезая каждый раз кусочек одного из не очень важных органов, чтобы ты жил как можно дольше. До тех пор, пока не расскажешь мне все.

Что у мужчины самое важное? Что он боится потерять больше всего? Как заставить человека испытать ужас, заставить поколебаться самого стойкого, упорного? Нужно раздеть его. Любой, будучи раздетым догола, испытывает дискомфорт, чувствует себя незащищенным. И это довольно глупо и даже смешно – будто одежда, надетая на человека, укроет его от грядущих неприятностей.

А если к этому добавить угрозу мужскому достоинству, если пригрозить отрезать гениталии – мужчину охватывает непередаваемый ужас, будто этот мужской орган важнее всего на свете. Важнее руки, ноги, носа.

Зимин знал все это из курса, преподанного во время обучения, и пользовался приобретенным умением не раз и не два. Самые стойкие ваххабиты, смеющиеся в лицо «русским свиньям», текли, как воск, когда угроза их гениталиям приобретала реальные очертания. Они выли, просили убить их ЦЕЛИКОМ и рассказывали все, что требовалось от них услышать. Так что Прохоренко не был исключением – с его лужей мочи, натекшей под стул, с позывами к рвоте, с трясущимися губами, глазами, расширенными так, будто сейчас выскочат из орбит.

– Будешь говорить?! – тихо, фиксируя взглядом допрашиваемого, спросил майор и чуть нажал острием финки на основание члена Прохоренко. Выступила капля крови, Прохоренко отшатнулся, насколько мог, и, захлебываясь, брызгая слюной с остатками рвоты, быстро заговорил:

– Я не знаю точно! Могу только предположить! Кто убивал – я не знаю! Это не мои! Мы должны были кошмарить, деньги выжимать! Больше ничего! Нам невыгодно, чтобы она умерла! Это заместитель председателя акционерного общества отдал приказ! Головченко! Это он! Не знаю, что там вышло, но он дал договор, и по нему мы ее и кошмарили! Ничего больше не знаю, клянусь!

– Ты же ментом был, так? – безразлично спросил мужчина. – Как тут оказался?

– Ментом, да! Я в ОБЭПе работал! Уволили – подкапывались под меня, взятку пришили! А Головченко меня отмазал, потом к себе взял! Это его агентство! На самом деле он всем тут рулит, а не председатель! Головченко!

– Где найти этого Головченко?

– Здесь, в банке, на третьем этаже!

– Как к нему попасть?