Умереть на рассвете

– Подождут дела-то мои, – отмахнулась баба. – Корова в стаде, овцы в загоне, а картошку еще огруживать рано. Авось по глоточку с родичем выпью, так ничего не будет. А ты чего, возревновал никак?

Зотин уже давно приревновал Фроську к солдату, хоть тот и бывший командир. Но признаваться в этом начальнику милиции с партбилетом и отцу троих детей было неловко. Потоптавшись в дверях, начволмил плюнул и вышел к кобылке, что смирно паслась во дворе, объедая одуванчики и молодую крапиву.

Когда мимо окошка проехал начволмил, старательно отворачивавший в сторону красную морду, Иван усмехнулся и спросил:

– Про самогонные аппараты да про мужиков сама придумала?

– Вот еще! – фыркнула баба. – Про аппараты давно слух идет. Мол, раз Советска власть разрешает частную торговлю, так и продажу самогонки скоро разрешит. Ей, власти-то нашей, жалко, что ли? Ну, – лукаво посмотрела Фроська, – может, че-то и сочинила.

Иван Николаев усмехнулся. Можно бы поговорить с бабой, что власть жалеет загубленное зерно, пущенное на самогонку, да про то, что из-за пьянки в деревнях каждый год убивают и калечат столько народа, что не в каждом городе живет, но вместо этого налил себе полный стакан и позвал бабу:

– Иди ко мне, выпьем…

– Так ты мне-то и не налил! – возмутилась Фроська.

– А мы из одного попьем. Али побрезгуешь? Садись, – указал Иван на свои коленки.

– Чё это я к тебе на коленки-то буду садиться? Много вас тут таких.

Но на коленки присела. Устраиваясь, усмехнулась:

– Я же тебе сейчас все отсижу. Четыре пуда во мне с лишним.

– Эх, Фроська, где ж ты раньше была? – усмехнулся Иван и, отпив из стакана глоток, потянулся к губам молодухи: – Ну-кось…

Фроська не воспротивилась, ответила на поцелуй. Робко и даже как-то неумело. Похоже, целоваться баба не умела.

– Иван Афиногенович … Ваня, меня последний раз на коленках держали, когда девчонкой была. А целовалась… ой, не помню когда. С Пашкой еще.

Поцеловав еще раз сомлевшую Фроську, передал ей стакан:

– А теперь – ты глоточек да меня поцелуй…

Фроська отпила свой глоток и крепко прильнула к губам солдата. Отпрянула.

– Я ведь девчонкой была, когда тебя на службу-то брали. А на тебя я сразу запала – ладный, красивый. Я ведь и за Пашку-то замуж пошла, потому что он на тебя похож. Так ить убили Пашку-то! Иван… Ваня, ты не думай чего, я баба честная. Я только неделю с Пашкой-то пожила, а больше никому не давала. А ить просили! Да ну ее, самогонку-то. Давай целуй крепче…

По страницам газеты «Коммунист» за 1922 год

Комиссия по ликвидации безграмотности

«Образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности. В Череповецкой губернии сельского населения неграмотными было свыше 2/3 (284 620 человек), в городах – 1/3 (12 825 человек) населения. Как и везде в губернии, стали открываться ликбезы (пункты ликвидации безграмотности) и избы-читальни.

Самое активное участие в этом процессе принял комсомол, выдвинувший лозунг: «Каждый грамотный должен обучить хотя бы одного безграмотного».

Только совместными организованными усилиями можно превратить голодную деревню с угрюмым, неопрятным жилищем, с постоянным проклятием нависающей нужды и непосильного труда – в свободную обновлённую деревню с широким простором превосходных полей, здоровым скотом, уютными домами…

Торговцев самогона – к расстрелу

Самогонка, несмотря ни на какие меры борьбы, продолжает литься рекой и в деревне, и в городе. В деревне почти ни один церковный праздник не проходил без драк и убийств в пьяном виде. Борьба ведется. Милиция отбирает десятки самогонных аппаратов. Сотни самогонщиков привлекаются к ответственности. И все-таки убыль самогонщины мало заметна. Почему народные суды забыли постановление Губисполкома о выселении в Сибирь злостных самогонщиков? Необходимо усилить репрессии. Напомним, как в первые дни после Октябрьского переворота, подстрекаемая врагами рабоче-крестьянской революции, несознательная толпа бросилась громить винные погреба. Революция погибла бы в чаду алкоголя. Положение было спасено только тем, что без всякого миндальничания пущены были в дело пулеметы. Не слишком ли милосердно наше теперешнее законодательство?

Редакция получает массу писем с мест, вопиющих о неисчислимом вреде пьяного разгула. Письма указывают как на необходимую решительную меру – на увеличение наказания вплоть до расстрела».

С громкоговорителем по деревням

Череповецким губернским отделением общества «Друзей радио» был сделан агитационный выезд с громкоговорителем в деревню Вауч. К 12 часам установили мачту, натянули антенну. Один конец антенны прикрепили к колокольне.

Желающих послушать радио было много. И вот раздается голос из репродуктора: «Всем, всем, всем! Говорит Московская центральная радио-телефонная станция имени Коминтерна…» Моментально затихают разговоры, и все устремляются поближе, чтобы лучше слышать. Удивляются: «Эка штука, без проводов, а слышно». А одна старушка заметила: «А все ж без Бога не обошлось и тут!» Это она к тому, что один конец антенны был подвешен к колокольне.

Глава третья. Два товарища

В грязном коридоре губисполкома – бывшем уездном казначействе, Николаев провел все утро. Успел повидать пару знакомых, перекинуться ничего не значащими словами и до одури накуриться. Хотелось есть, но отходить опасался – место займут.

Очередь к заветной двери, на которой красовалась корявая надпись: «Начотделуправ ЧГИК тов. Курманов», двигалась медленно. Народ подобрался разный. Похмельного вида мужичок твердил, что самогоновку гнал исключительно в личных целях, потому как с детства мается язвой желудка, дородная дама, похожая на купчиху, пришла узнать – когда грядет амнистия для супруга, угодившего за решетку за укрытие от налогообложения мельницы, а рыжий парень, похожий на беспризорника, хотел получить путевку в колонию.

Перед Николаевым стояла тетка неопределенного возраста, укутанная в две шали, и бубнила что-то под нос.

– А вы, гражданочка, по какому вопросу? – поинтересовался Иван от скуки.

– Да зять, чтобы ему провалиться, заразе! Самогонку пьет, как не в себя. А напьется – кол в руки берет да дочку начинает вокруг дома гонять! Дочка-то, та еще дура, что замуж за такого пошла, да мне ж от соседей стыдно.

– А чего в исполком пошла? Может, надо в милицию сходить?

– Так он, зять-то, сам милиционер. Ходила к начальнику, тот к комиссару отправил. А комиссар грит: пьет, мол, твой зять не на службе – сама разбирайся. Пил бы на боевом посту, отдали бы под трибунал, за дис… за дескре… – запуталась тетка, пытаясь выговорить незнакомое слово. – Ну, за дистрацию органов власти. А на службе пьяным не замечен. Будь коммунистом, другое дело – вызвали бы на партсобрание, строгача влепили. Вот, может, этот начальник поможет.

– А чем он помочь-то сможет?

– Коли начальником поставили, обязан помочь. Мне, главное, чтобы зять пить перестал. Или чтобы пил, но дочку вокруг дома не гонял.

– А если не поможет? – спросил Иван, потешаясь в душе над теткой.

– Пойду выше, – отрезала тетка. – Если надо, до самого товарища Троцкого дойду!

– Эх, тетка, без толку ты по начальникам ходишь, – встрял в разговор солидный мужчина, по виду – нэпман. – В таком деле никто не поможет. Думаешь, они твоего зятя от пьянства отучат?

– А что делать-то? – плаксиво отозвалась баба. – Я уже Николаю-угоднику не одну свечку ставила, Ксюшеньке-петербурженке молилась, не помогает! Вот пусть власть расписку с зятя возьмет, что пить не будет!

– А сама-то куда смотришь? Поговорила бы с зятем-то, – посоветовала «купчиха».

– А то я не говорила?! Так он меня подальше посылает, по матушке.

– Ну, так и шла бы себе, – лениво обронил нэпман.

– Куда шла? – растерялась жалобщица.

– Да туда, куда зять посылал, – заржал нэпман.

– Ах ты, зараза! – заорала тетка, но из дверей вышел унылый мужик, которого заставили отрабатывать гужповинность. Видимо, начальник ничем не утешил бедолагу.