Звучащее слово. Повесть

А каким будет сегодня он? Что-то он сегодня забыл…

Чертог сиял. Гремели хором…

Надо сегодня зайти в оптику, купить линзы. Глаза уже никуда не годятся. Ничего не видно. Все сливается. Лера кстати вчера предлагала какие-то очки. Денис отказался. Не взял. От нее не взял.

Чарский был одним из жителей Петербурга…

Дорога после дождя была сырая, автобус на поворотах заносило, поэтому крики женщин и хмурые лица мужчин забавляли водителя, и он ехал себе не спеша. А город спал и не хотел просыпаться. Из-за пятиэтажных домов несмело показалось солнце. Тени стали более резкими и короткими, как при двустопном ямбе. Девушка на остановке улыбнулась отъезжающему в автобусе Денису, и ему стало как-то даже спокойнее. Он снова посмотрел в текст, закрыл его и как Штирлиц задремал ровно на двадцать минут. Только у Штирлица эта привычка вырабатывалась годами в процессе длительных тренировок, а у Дениса получилось на третий или четвертый раз, после того как он проспал и проехал три лишних остановки, и ему пришлось сдавать экзамен в вузе после всех. А экзамен в тот раз принимал сам Импровизатор Юрский. Он гордо сидел на преподавательском месте, вертел в руках авторучку, синюю с белым, с красным колпачком. Слушал детский лепет студента Герасимчука о Пушкине и его романе «Евгений Онегин». А в петлице Импровизатора Юрского был приколот значок с российским триколором. И выражение лица импровизатора было глубоко печальное и задумчивое, потому что лепет студента Герасимчука становился все более невнятным и…

– Следующая остановка…

Денис проснулся, резким движением рук вверх-вниз протер несколько раз лицо, чтобы отогнать остатки сна, поправил кепку и пошел к выходу.

А у входа в школу его уже поджидал полузамерзший ученик. Он живо открыл перед Денисом дверь в надежде самому быстрее пробраться внутрь и согреться. Мальчик не спросил Дениса, кто он и зачем идет в школу, он сразу провел его длинным коридором на второй этаж в кабинет учителя литературы, любезно раскрыл перед ним очередную дверь и тут же убежал. Денис же до прихода учителя остался в классе один. Две минуты в коридоре и классе стояла полная тишина, потом раздался тонкий перестук каблучков. Дверь открылась, и на пороге показалась молодая, но с хорошим умным взглядом женщина, достаточно миловидная и привлекательная, несмотря на строгий деловой костюм.

– Здравствуйте. Меня зовут Зоя Сергеевна.

– Здравствуйте. Вам очень идет бордовый цвет.

– Вы Денис Александрович? – легкий румянец лег на ее щеки.

– Да.

– Мне Вера Михайловна про вас сказала. Она сама, к сожалению, не сможет быть на концерте, поэтому попросила меня вам помочь, если надо. Что-то надо?

– Только зрителей, когда начнется концерт.

– Ну, детки-то будут. Они уже знают. Им только дай повод не учиться. – Она сделала короткую паузу. – Стол? Стул?

– Нет. Ничего не нужно. Спасибо. Сейчас я переоденусь, подготовлюсь, и можно будет пускать ребят в класс. Это все-таки их территория.

– Да. Хорошо. Тогда не буду вам мешать.

– Спасибо.

Денис снял пальто, положил его и кепку на последнюю парту, переобулся, достал текст программы, и хотя не было большой необходимости повторять, все же пробежал глазами несколько строк. Внутренний мандраж прошел. Сейчас его охватило состояние какого-то отупения, тяжесть навалилась на плечи, безумно захотелось спать. И даже в голове наступила какая-то пустота. Не было никакого текста, была одна мысль – быстрее свалить отсюда. Он прикрыл на минуту глаза, они продолжали болеть. Замер на мгновение, которое продлилось больше чем положено, и было прервано стуком двери. Девятиклассники входили в класс.

Неужели я уснул, подумал Денис. Вот еще не хватало. Опозоришься тут перед детьми, потом ни разу больше не пригласят. Он взглянул на ребят. Девочки заученно-вежливо здоровались, тихо продолжая разговаривать о своем. Мальчишки врывались в класс шумно, напористо, с криками, смехом. Но во всех присутствовала никому непонятная заинтересованность. Все хотели знать, хотя никто этого не говорил вслух, че за мужик? новый учитель? или опять будет воспитывать?

Денис пытался смотреть в текст программы, но его собственный внутренний импульс заставлял его наблюдать за этими неподготовленными зрителями. Они еще не знали (или знали?), с чем им предстоит столкнуться может быть первый раз в жизни. Даже если кто-то и слышал в этой жизни литературный концерт, то такую программу как у него, у Дениса, они точно не слышали. А потом каждый чтец делает свое дело по-своему. Это Денис знал не понаслышке. Много об этом читал, да и сам уже успел испытать на себе влияние чтеца, когда слушал чужое исполнение. Литературные произведения могли быть одни и те же. Но вот как их читать, как преподнести зрителю, как их трактовать по-своему, знал только один исполнитель и только для себя. Потому что диктовать какие-то условия и правила чтения другому неблагодарное занятие. Конечно, есть в профессии чтеца общие правила, которыми он должен руководствоваться и обязательно хотя бы иметь представление, чтобы выйти на сцену перед зрителем. Но на то они и общие, чтобы в каждом конкретном случае проявлять свою индивидуальность.

– Вы нам будете что-то читать? – Девочка сидит сбоку, полуобернувшись к нему левым плечом. Она видит и понимает, что своим вопросом она привлекла внимание всех не столько к нему, сколько к себе самой. И ей это нравится. Все смотрят на него. Надо что-то сказать.

– Да. Произведения Пушкина. Знаете, кто это?

Улыбаются. Не доверяют. Конечно, они знают, кто такой этот надоевший всем Пушкин. Сколько можно. Но есть и несколько пар умных глаз. Они не смеются. Они смотрят и слушают внимательно. Они умеют слушать. А это на сегодня такая редкость – умение слушать. Каждый норовит что-то сказать, неважно что, но так, чтобы его услышали. А эти слушают. Вот они-то ему и нужны. Им-то он и будет сегодня читать.

– Летчик. Ас Пушкин. – Ехидный смех.

– Этот анекдот я тоже слышал.

– А что вы будете читать?

– Сейчас начнется урок, и вы все узнаете.

Входит Зоя Сергеевна. Ученики нехотя поднимаются. Еще до звонка начинается урок. Для сегодняшней школы, для ее учеников это что-то сверхординарное, неслыханное. Заранее начинать урок, отнимать у них их свободное время! Воще! Так они думают. Но пока ничего не говорят, потому что в классе кроме учителя чужой человек. Взрослый. Непонятный. Странный. Пришел к ним с каким-то концертом. Но ничего не принес. Ни нот, ни книг, ни рисунков. Никаких учебников. Но они-то не из лохов. Они тоже умеют себя показать. Они достали и положили на парты (так это когда-то называлось, сейчас это просто столы) учебники, тетрадки, ручки и прочую необходимую для урока мелочь. Кто-то даже успел нацепить на нос очки. И теперь все стоят в ожидании.

– Все, затихаем, – говорит несколько скованно Зоя Сергеевна, – тихо! Ермилов! Ты слышал? Тихо!

– Да я тихо, – громко говорит Ермилов и улыбается как в рекламе зубной пасты.

Ожидаемый смех постепенно стихает, последний звук замирает, и наступает благословенная тишина.

– Здравствуйте, садитесь, – говорит Денис, командуя классом как заправский учитель. Он ищет те самые глаза, которые видел до начала урока, умные, внимательные, требовательные. Где же они? Где спрятались? Кто-то же ведь показал их на перемене, и вот сейчас, когда это так необходимо, когда нужно умно начать свою речь не в пустую аудиторию, не стенам и потолку, а живому зрителю, он – этот живой зритель, почему-то спрятался.

– Сегодня для вас будут звучать произведения Александра Сергеевича Пушкина. Имя это вам очень хорошо знакомо. Но сегодня вам предстоит познакомиться с произведениями, которые редко звучат в классе, потому что они не входят в школьную программу. И начну я сегодня свой концерт со стихотворения, которое Александр Сергеевич посвятил своему другу Пущину. В 1826 году Пушкин узнал о суде над декабристами, о том, что два его лицейских друга, Пущин и Кюхельбекер сосланы в Сибирь. Пушкин пишет стихотворение, в котором вспоминает последний приезд в Михайловское Пущина в ноябре 1825 года.

Мой первый друг, мой друг бесценный…
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.

Денис читал стихотворение и видел, как разглаживались лица, готовые прыснуть со смеха. Они еще не понимали всего, что несли строчки этого короткого, но такого емкого стихотворения в их души. Они еще не ощущали такого магнетизма от звучания слова, которое было знакомо и в то же время очень необычно. Но это было только начало программы, начало концерта. Теперь предстояло развить этот маленький успех, суметь удержать это такое хрупкое внимание сегодняшних учеников-слушателей. Но где же тот самый внимательный зритель, который пришел сегодня не потому что его заставили прийти, а потому что было большое желание послушать чтение стихов Пушкина?

Вот девочка слушает хорошо, даже слишком хорошо, наверное, отличница, прилежно учится, неглупая, все успевает, общественница, но все же несколько холодная для такого жанра, как литературный концерт.

Вот мальчишка, гладко причесанный, но с кляксой на щеке; слушается ему трудно, непривычно, но что-то его зацепило. При слове «печальным снегом занесенный» он почему-то нахмурился, даже набычился, но, не желая выдавать свое состояние, повернулся с вызовом назад и дал подзатыльник своему соседу по парте.

…Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней.

Стихотворение закончилось, и по классу пронесся легкий шорох. Нельзя было сейчас отпускать зрителей. Надо было сохранить их внимание для следующего произведения, хотя бы для его начала. Поэтому Денис, не делая большую паузу, начал говорить снова:

– Это была последняя встреча двух лицейских друзей, Пушкина и Пущина, которому и посвящено это стихотворение. И состоялась эта последняя встреча в ноябре 1825 года в Михайловском. И там же в Михайловском, но уже 13 и 14 декабря… Однако не будем торопить события. Дадим слово автору. В 1830 году Пушкин записал в своем дневнике:

«В осень 1825 года находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию», довольно слабую поэму Шекспира, я подумал, что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? быть может это охладило бы его предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Бурт не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.
Мысль пародировать историю и Шекспира представилась. Я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть.
Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения».

Денис на секунду остановился посмотреть, поняли ли зрители, о каких сближениях идет речь. Он часто останавливался в этом месте для проверки. Чаще зритель не понимал, и тогда Денис пояснял: «13 и 14 декабря готовилось и было совершено декабрьское вооруженное восстание». Некоторых декабристов Пушкин знал лично, среди декабристов были и два его лицейских друга. Но никто из декабристов никогда не посвящал Пушкина в дела и перспективы своей организации. Пушкин о многом догадывался, но точно ничего не знал.

И опять после короткой паузы:

– Пушкин. «Граф Нулин».

Пора! Пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах