Мужская жизнь

Екатерина всегда мне нравилась. Нет, я не подбивал к ней клинья, но она мне нравилась: ухоженная, улыбчивая, чёткая, всё понимающая. С такими всегда хочется провести время. Но не думал, что я ей до такой степени интересен, что она назовёт себя моей женой… Впоследствии мы с ней провели несколько вечеров вместе (после того, как она назвалась моей женой, я не мог отказаться…) Я так её и называл: «вторая жена».

А кто была третьей телефонной женой – осталось тайной. Я приглядывался к каждой потенциальной жене в своей строительной конторе, но никого не мог выбрать. Смущала только одна кандидатура. В экономическом отделе работала девушка Оксана. Она была тихой, скромной, неприметной. И, по-моему, очень стеснялась меня. А ещё была ниточка – однажды я услышал вопрос её сослуживицы: «Ты чего, Оксан, из телефона-автомата звонишь? Разве у вас в отделе телефонов не хватает?» Я в тот же миг навострил уши: что ответит Оксана. Но Оксана пожала плечами, а сослуживица извинилась: «Прости за глупый вопрос. Говорить со своим молодым человеком лучше без посторонних ушей…» – И она рассмеялась, а Оксана слегка покраснела. Но была ли «третьей женой» скромница Оксана – большой вопрос. Так я и не выведал, кто она, моя очаровательная преданная третья жена? В этой тайне было какое-то упоение, иллюзия любви и счастья. И даже, наверное, хорошо, что не нашлось отгадки.

Но главное во всей истории с приступом было другое: лекарство-наркотик. Оно настолько поразило меня, что потом, даже много позже приступа, я всё ещё надеялся, что такой же приступ повторится и мне достанется тот же самый искусительный обезболивающий препарат. Я перенёс лютую боль, истерику, но я готов был перенести её ещё раз, ради избавительного укола, ради фиолетового неба со звёздами и бесконечной радости, которая постепенно насыщает тело, а потом и душу…

Почему мне лезла в голову эта история, было понятно: я вёз в машине таблетки. Глупо, но мне хотелось их попробовать, испытать, как тогда испытал, «возвышающее» действие лекарства.

Нужно было вытаскивать Толика. Помочь в этом мог Виталий Шаров.

Глава 7

Деятельный человек с годами всегда обрастает связями, знакомствами, блатом. Коллеги, однокашники, армейские друзья, однокурсники – они не сидят сложа руки, они становятся начальниками, влиятельными чиновниками, получают звания и звёзды на погоны. Виталий Шаров был ментом. Ментом азартным, которые не любят проигрывать. Этот Шаров, будучи когда-то капитаном, попортил мне немало крови.

В стране в девяностые – бум предпринимательства, вернее, лёгкой поживы и откровенного воровства. Конторы появлялись и исчезали. ТОО – товарищества с ограниченной ответственностью. Как мило, с ограниченной ответственностью! Почему не с полной? Я, разумеется, открыл свое ТОО, потом ещё одно, а потом ЗАО и т. п. Но забывал конторы закрывать, так и получилось, что одно брошенное ТОО вместе со всеми документами повисло на бухгалтерше Ксюше-пулемётчице. Она не говорила, а частила словами, словно пулемёт, вот и подошло ей прозвище «пулемётчица». С Ксюшей у меня был коротенький роман, даже не роман, а так – «перепихушки». Почти все директора-«тоошники» со своими бухгалтерами спали, так было проще обговаривать аферы.

Но с Ксюшей произошёл у нас разрыв, безболезненный, мирный, что-то не срослось, а вот документы и печати ТОО с романтическим названием «Северный монолит» так и остались у неё. Они должны были кануть в Лету, такое было делом обычным, но они не канули, а всплыли у мента Виталия Шарова.

Меня потащили на допрос, тут я увидел его и удивился капитану Шарову. Он сидел в убогоньком ментовском кабинете, но каким щёголем! В костюмчике с иголочки, курил дорогие сигареты, на руке – золотой браслет, на пальце – перстень из белого золота. Шаров острым взглядом мента и психолога, наверное, определил, что я ни в чём не виновен, хотя поначалу напустил такого туману, что меня на расстрел могли увести без суда и следствия…

– Вот документы, гражданин Бурков. Пять вагонов с цементом вы получили от Гурьянского цементного завода и не заплатили ни копейки, хотя гарантировали…

– Ничего я не получал! Ничего не гарантировал! – вскричал я. – Не было у меня никакого контракта. Клянусь, не было!

Тут Шаров панибратски сказал:

– Да верю, верю я тебе, Валентин. Но весь фокус в том, что и печати, и устав твоего ТОО «Северный монолит» неподдельные. Шерше ля фам… Бухгалтерша твоя где?

– Не знаю. Она теперь у меня не работает.

– А документы и печати у неё остались?

– У неё. У неё! Найду её, суку, Ксюшку-пулемётчицу! – не стерпел я.

– Пулемётчицу? Это любопытно. Надо найти, гражданин Бурков. Пять вагонов с цементом – это, конечно, не батон колбасы, украденный в магазине. За батон колбасы ты бы пару лет схлопотал. За двести тонн украденного цемента тебя явно не посадят, откупишься, выкрутишься. Но пятно грязное будет…

Тут я рассмеялся и всё перевёл в шутку:

– Прости, начальник, но не виноватая я… А Ксюшку-пулемётчицу тебе доставлю. С ней обо всём и перетрёте.

– Я думаю, что она тоже не виновна. Какой-нибудь её хахаль подсуетился. На чистых бланках расписывался, Валентин? На ордерах приходных-расходных, в книжке чековой? – тут он сменил тему допроса. – Ну ладно, время позднее, конец дня, пятница. Пошли в ресторан. Перекусим. Там всё и обсудим…

Я сразу понял, что платить за ресторан придётся мне. Но этому и обрадовался: иметь в приятелях такого капитана, явного проныру, немножко хама и циника, который цепок, но не корчит из себя гениального сыскаря, – факт очень выгодный. Да и если он идёт со мной в ресторан, значит, мне доверяет, он не глуп, с шантрапой, урками пить не будет, и обо мне, видно, кое-что уже вызнал.

В ресторане мы с Шаровым крепко нагрузились. Шаров напрямую сказал мне:

– Пять тысяч зелёных – я всё улажу… Найду этого гадёныша, кто твою Ксюшку-пулемётчицу отпулемётил.

– Слово?

– Слово офицера! – пьяно ухмыльнулся Шаров.

Потом, ещё подвыпив, я приобнял Шарова и спросил напрямую, глядя в глаза:

– Скажи мне, Виталий, – в этом месте я споткнулся: я хотел спросить его с некоторой осторожной язвительностью: «Сколько?..» – но в последний миг изменил свой вопрос и снял язвительность: – Что тебе нужно для счастья?

Шаров задумался, как-то собрался, даже будто бы протрезвел и ответил серьёзно и уж точно честно:

– Самое главное для меня – чтобы мать не болела. Всё остальное чепуха… Мать у меня прихватило сильно. Не знаю, выкарабкается ли? Лекарство импортное нужно.

Эта искренность Шарова запала мне в сердце.

Мать у Виталия Шарова не выкарабкалась. Шаров вскоре после смерти матери женился и, странное дело, перестал щеголять в красивых костюмах, снял золотые украшения, ходил в основном в милицейской форме, хотя по-прежнему был аккуратен, любил стоящие вина, дорогие сигареты и кофе «американо».

Теперь Виталий был уже целым подполковником, сидел в просторном меблированном кабинете под портретом президента, в новой полицейской форме, да и должность в иерархии полиции занимал весомую для провинциального Гурьянска – один из замов районного начальника.

Я застал Шарова взбудораженным: он ходил по кабинету туда-сюда и отчитывал сотрудника за какую-то утечку информации. Ещё заглянув в кабинет, я спросил: «Может, мне подождать?» Но Шаров выкрикнул:

– Заходи, заходи! Это и тебя касается!

Перед Шаровым сидел молодой человек, в гражданском костюме, вертел в руках сотовый телефон, – видно, из оперативных сотрудников; речь шла о какой-то операции, которая чуть было не сорвалась или результаты которой ещё были до конца не ясны. «А при чём тут я?» – подумалось мне.

Шаров вскоре ответил на мой неоглашённый вопрос:

– Вот вы, строители, несли взятки чемоданами Галковскому, ныли, ждали, чтоб мы его поскорее на нары кинули. А когда мы попросили вас помочь нам – все задницу в горстку, и никто против Галковского. А почему?

– А потому что Галковский кормит губернию и Москву! – возразил я. – Ты его за задницу, а завтра его задницу московские воротилы в кресло вице-губернатора посадят.

– Думаю, что нет. Отрекутся, – тихо произнёс молодой опер. – Сейчас время сливать губернаторских обжор…

– Да, над нашей губернией тоже собираются тучи, – сказал Шаров. – Хотя у каждого чиновника грехов – выше крыши. Но у Галковского их более чем. Он, мерзавец, своих женщин в конторе заставлял ходить на работу исключительно на каблуках, исключительно в юбках, некий дресс-код. Значит, и домогался к кому-то. Значит, кто-то на него точит зуб и готов свидетельствовать.

– Думаю, не без того, – подтвердил опер.

– Найди парочку жертв. На всякий случай и эту подпорку используем. Чем больше свидетелей, тем лучше. Можешь идти.

– Есть, – отозвался опер. Вышел из кабинета.

– Ты давал взятки Галковскому? – спросил меня Шаров. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Разумеется, – ответил я. – Как все. Без его подписи к коммуникациям в городе не подпустят.

– Можешь подтвердить это сейчас? Хотя бы устно? При Галковском?

Я растерялся. Дело пахло жареным. Шаров – мент, его работа – играть с огнём. А мне в кошки-мышки играть не резон. Но выходило сейчас так, что я зависим от Шарова, я же пришёл к нему в роли просителя, на карте – судьба сына. Я почувствовал, как озноб пробежал по спине, и внутри меня что-то загудело – будто бы страх, который испытывал в детстве, когда приближалась драка.

Всё-таки связываться с ментами – дело скользкое. Лучше бы не связываться никогда. Настоящий мент, а тот же Шаров был ментом настоящим, должен быть умён и коварен. Если ты у него чего-нибудь просишь, знай, завтра он попросит у тебя. И ещё неизвестно, что дороже… Лучше жить по закону. Но я по закону не жил. Вертелся, взятки давал, обманывал налоговую, финтил кое-что с банком, успокаивал себя: все так делают, без этого в бизнесе не выжить… Врал, конечно, сам себе. Но чистеньким перед Шаровым казаться не хотел и не мог.

– Виталий, я тебе верю. Я готов сказать в присутствии Галковского, что давал ему взятки. К тому же, на вашем языке говоря, у меня есть кой-какая вещественная база.