Превенция

– А как вы думаете? – улыбнулся писатель. – В чём же?

Я не ответил, лишь пожал плечами и улыбнулся в ответ.

Глава 4. Нельзя было прерывать

О понятии «смысла самой жизни» я впервые услышал в тот дождливый день от отца на кухне. Такой серьёзный вопрос до сих пор остаётся одним из самых сложных в философии, что уж говорить о том, как он был понят одиннадцатилетним мальчишкой. Скоро я совсем позабыл об этом разговоре, но одни из последних слов отца заставили меня в корне переосмыслить своё отношение к данной проблеме. Теперь у меня есть своя теория о смысле самой жизни и конечной цели всего человечества, которую я обязательно приведу ниже.

Что касаемо юной Кати, то она не соврала: смерть действительно пришла в дом, забрав себе несчастную тётю Лену. В тот же вечер бедной женщины не стало. Мама была рядом с ней, когда она, хватаясь дрожащими руками за мокрую от пота простыню, тяжело дыша и тихо постанывая, пыталась что-то сказать. Отец вызвал скорую помощь, врачи увезли тётку в больницу, а пару часов спустя, в тишине квартиры раздался громкий звонок отцовского мобильника – всё кончено.

Дальше всё было как в тумане: внезапно объявившиеся наследники, борющиеся за лакомую квартиру, дешёвый гроб посреди большой комнаты, заплаканное лицо матери и тяготы долгожданного переезда. Отец нашёл достойную квартиру в посёлке на окраине. Панельный дом, четвёртый этаж, две комнаты – о чём ещё можно было мечтать молодой семье? По сей день мне неизвестно, что случилось с квартирой почившей тёти Лены, да и я, признаться, не хочу знать. Семейные разборки по кровопролитию иногда не уступают даже разбирательствам мафиозных кланов.

С Серёгой я увиделся за два дня до переезда. Мы обсудили всё произошедшее, провели параллели со словами девушки, а затем поклялись никогда и никому об этом не рассказывать. Он зашёл за мной в день отъезда и предложил начать новое расследование касательно маленькой деревянной шкатулки, что он увидел в руках у незнакомого мальчика. Серёга показал мне чистый лист тетрадки, и при мне же озаглавил его как «Тайна шкатулки». Безусловно, я горел желанием приключений, но время играло против нас, поэтому ничего кроме как обсудить план расследования, который теперь уже вылетел из моей памяти, мы так и не успели.

Школьная рутина, новые друзья во дворе, первая влюблённость, первая драка – всё это затмевало мои былые приключения, даже такие невероятные. Время шло, образ Серёги стал забываться. Утопая в повседневных заботах, без оглядки бросаясь в бушующее море юности, я даже не подозревал, какие дела в данный момент вершит мой друг детства.

Мамы не стало, когда мне было семнадцать. Болезнь суставов привела её в больницу аккурат под Новый Год. Вирусная инфекция, подхваченная в застенках лечебницы, вызвала тяжёлую форму воспаления лёгких, с которой дежурящие на праздниках медсёстры боролись исключительно антибиотиками: когда одни не помогали, они назначали другие, более сильные. Как итог – уничтоженный иммунитет. Затем нам сообщили, что у неё обнаружен перитонит, и в данный момент она отправлена на операцию. Следующие пять дней мама лежала в реанимации, пребывая в «стабильно тяжёлом состоянии», а вечером пятого дня в десять часов вечера, дрожащей рукой убирая от уха телефонную трубку, отец негромко сказал мне: «Всё, Витя, нет мамы». Его слова отозвались холодом по всему моему телу, а мозг, как это часто бывает, попросту отказывался верить в происходящее. Сказать честно, я был искренне расстроен и разбит, но совсем не удивлён. Где-то в глубине своего сознания я давно подготовился к такому исходу. И вновь туман: бесполезные слова соболезнования, рыдающие престарелые родственницы; бородатый поп размахивает кадилом, пока я держу в руке свечку и думаю, как же нам жить дальше, и ужасное (здесь я солидарен со Смольниковым) пожелание «держитесь», летящее из уст каждого, кто только открывает рот в нашем доме. А сколько лживых обещаний мы услышали в тот день! Все искренне распинаются перед скорбящим мужем и сыном покойной, обещают помочь пережить утрату, клянутся поддерживать чуть ли не в любое время и никогда-никогда не бросать. Стоит ли говорить, что после отметки в сорок дней мы больше ни разу не встретились с этими людьми?

Отец стал другим. Само собой мы сблизились и жили мирно, совсем не ссорясь. Мы оба понимали, что мамы больше нет, но странное чувство, будто она просто вышла куда-то ненадолго и вот-вот вернётся, не покидало нас, а меня не покидает до сих пор.

Не прошло года, как у отца обнаружили рак лёгкого. Он запустил лечение, отказался от операции, а химиотерапию ему так и не предложили. Последние месяцы отец целыми днями лежал в кровати, совсем мало ел, а по ночам тихонько звал маму. С работы ему, понятное дело, пришлось уйти, благо, приличные сбережения позволили нам некоторое время ни в чём не нуждаться. А затем случилось необъяснимое и крайне пугающее происшествие.

Вернувшись поздно вечером домой, я не смог просунуть ключ в замочную скважину: отец забыл вытащить свой ключ с другой стороны двери, когда провожал меня утром. Я долго стучал, несколько раз пытался дозвониться на его телефон, но отец не отвечал. Приготовившись к самому страшному варианту развития событий, я побежал в соседний подъезд, где жил председатель дома, и объяснил ему всю ситуацию. Тот вызвал участкового, с которым прибыл мастер из конторы по вскрытию замков. После небольших махинаций мастера с маленькой дрелью дверь распахнулась. Как ошпаренный я вбежал в комнату отца, застав там страшную картину: весь бледный, он лежал на полу, молча перебирая руками в воздухе.

На карете скорой мы доставили его в больницу, где он пролежал в течение трёх дней. Врачи поставили диагноз: инсульт. Отец пребывал в туманном состоянии и ничего толком не соображал. Оставлять его в больнице и занимать лишнее место в палате, по словам врачей, не было смысла, поэтому мною было принято решение забрать отца домой. Целый месяц мне предстояло ухаживать за ним: менять подгузники, обтирать влажной губкой тело, кормить маленькими кусочками пищи. И со временем ему будто бы стало немного лучше, я даже посчитал, что он идёт на поправку. Отец самостоятельно садился, свешивая ноги с кровати; с переменным успехом, но узнавал меня и называл по имени; просил включить ему телевизор, а иногда запрашивал совсем неожиданные вещи, например пиво или сигареты, которые, к моему сожалению, я не мог ему предоставить. Кстати говоря, баночка пива всё-таки была куплена, но выпить её он так и не успел; позже, утирая слёзы, я вылил эту банку на его могиле.

Я полагаю, что отношения родителей с детьми строятся по типу прямой и синусоиды, где последняя – это, безусловно, дети. Они то сближаются, то напрочь отдаляются от своих стариков, не понимая, что любить – это единственная верная стратегия таких отношений; отбросить бесполезные споры и переубеждения с глупыми обидами, и просто любить. И как же горько, когда старшие близкие уходят в момент отдаления этой детской синусоиды от родительской прямой, не оставляя шанса ещё хотя бы раз сблизиться и попросту поговорить по душам.

В один из последних дней, когда отец был в относительно ясном сознании, я, вспомнив наш давний разговор, спросил у него:

– А в чём же смысл жизни, папа?

– Смысл… – Он устало поднял тяжёлые веки и взглянул на меня, покачав головой. – Чтобы я так не лежал.

Эта фраза запомнилась мне дословно, возможно, именно она, в какой-то мере, и сформировала моё видение.

Через пару дней ему вновь стало хуже. Последней ночью он даже не смог выпить воду, которую я при помощи специальной поилки заливал ему в рот; всё проливалось, оставляя мокрый след на простыне. Отца, по мнению прибывшего врача, не стало на рассвете. Я же заметил это сразу после пробуждения около восьми часов утра, когда, зайдя в комнату, потрогал его лоб. Остывающее тело в моих руках ознаменовало моё официальное сиротство. Именно после всего пережитого за последнее время я открыл для себя преддверье основания страха, описанного ранее: я испугался, и более ничего из обыденного не могло меня напугать. Ежедневная картина увядающего отца пугала до ужаса, но она не сломила меня, а наоборот закалила. Страх самого страха заставляет тебя бояться любого шороха, но одновременно с тем, как бы противоречиво это не звучало, делает тебя почти бесстрашным. Но это ещё не было переходом черты, и таким храбрым мне предстояло оставаться вплоть до одного рокового вечера, когда мой старый друг детства решил наглядно продемонстрировать интересные особенности своего хобби. Но об этом чуть позже.

В какой-то момент, будто бы желая угодить уже ушедшему отцу, я принялся рассуждать о смысле жизни, отталкиваясь от одной его фразы.

«Чтобы я так не лежал…»

Если идти от противного, то смысл смерти состоит в том, чтобы забрать жизнь, следовательно, смысл жизни в победе над смертью, что оправдывает слова отца, ибо бессмертные люди не будут умирать в таких муках, в коих пришлось уходить ему. Похожие мысли были и у Смольникова. Но тут же появляется новый вопрос: какой смысл в этой победе? Для чего мы побеждаем смерть? Ответ совершенно прост – победа над смертью не есть смысл, но есть цель, которая является частью смысла самой жизни, его неотъемлемым атрибутом.

Примерно 40 тысяч лет назад в начале верхнего палеолита земля была заселена человеком разумным. С того времени и до наших дней человечество прошло колоссальный путь. Научные достижения двигали, двигают и будут двигать нас всё дальше и дальше по пути прогресса. Так что если этот прогресс, как заявляют приверженцы трансгуманизма[6 - Приверженцы этого течения верят, что новейшие разработки избавят людей от старения, смерти и неизлечимых болезней.], и есть дорога к конечному смыслу?

Вспомним наш с отцом разговор на кухне. Каждый человек имеет свою цель жизни: у первого – изобретение какого-нибудь технического приспособления, что значительно улучшит быт человечества, у второго – спасение жизни первому изобретателю, а кто-то третий просто должен вовремя оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы по итогу всех совокупных действий человечество вновь двинулось на шаг вперёд. Но ради чего первому изобретать, второму спасать, а третьему оказываться в нужном месте? Во имя этого самого шага вперёд.

Благодаря прогрессу в медицине, например, мы уже научились лечить огромное количество заболеваний, что раньше считались смертельными и неизлечимыми. Теперь потерявшие конечность люди могут заменить её протезом, который будет выполнять те же функции. Широкое распространение получает трансплантация органов, а в последнее время идёт много разговоров об их искусственно выращенных аналогах, что в будущем будут пересаживаться взамен настоящих. Всё это подводит нас к начальному тезису, а именно к победе над смертью. Если человечество, благодаря развитию науки, сможет победить старение, а затем и смерть полностью, даровав себе бессмертие и неуязвимость, то никакие природные катаклизмы на планетах или самые тяжёлые условия бескрайнего космоса не будут для нас помехой.

Но к чему нам победа над смертью?

Предположим, что существует тот самый бессмертный и вездесущий творец, который создал нас совершенно необразованными и неразвитыми болванками. Затем, путём сложных и долговременных процессов эволюции нам удалось достичь того, что мы имеем сейчас, чтобы продолжить свой путь и спустя долгое время развиться до уровня творца, Создателя, Бога. Этот результат в некоторой степени можно сравнить с религиозным экстазом[7 - Верующие считают, что через религиозное созерцание можно достичь состояния общения с Богом, в котором «душа пребывает в Боге и Бог в душе». Например, в экстазе находился апостол Пётр, когда согласно книге Деяния святых апостолов, пребывая на молитве городе Иоппии, в видении получил от Бога откровение о том, что необходимо принимать в церковь не только иудеев, но и язычников.], только теперь человек не просто контактирует с Создателем, а сам становится равным ему. Таким образом, преддверье финала – стать богом.

Но всецело обдумать этот вопрос и сформулировать чёткую трактовку своего тезиса я смог только после нашего с Серёгой разговора, который будет обязательно расписан во всех красках позднее. В тот вечер, когда Смольников на крыльце спросил о моём мнении, в моей голове бегущей строкой пронеслось всё вышеописанное рассуждение, но ответить ему я так и не решился.

Прошло несколько месяцев после смерти отца. Все те родственники, что сжимали мне руку на похоронах, слёзно клянясь поддерживать и помогать всем, чем только смогут, бесследно испарились из моей жизни, и я остался совсем один. Дома была проведена генеральная уборка, заключавшаяся в освобождении зала от ненужных мне вещей и захламлении ими спальни.

Я привык к звенящей тишине квартиры и ежедневным приступам грусти по вечерам, одним словом – к одиночеству. Всё изменилось, когда под конец зимы, перекусывая в паршивой дешёвой столовой около вокзала, я заприметил за соседним столиком знакомый острый нос, украшавший лицо симпатичной длинноволосой брюнетки. Словно из ведра на меня вылились все позабытые детские воспоминания. Не веря своим глазам, я перевёл взгляд на её собеседника, что сидел против неё и, активно жестикулируя, что-то упорно доказывал. В моей голове стукнуло: в этом щетинистом зеленоглазом парне я узнал своего давнего друга детства – Серёгу. Сейчас он сидел так близко, но одновременно так далеко. Нас разделяли не только два метра между столиками, но и все пережитые по отдельности жизненные события, которые, по моему мнению, должны были совсем затмить детские приключения. Я тупо смотрел на него, не отрываясь; мне долго не удавалось взять себя в руки, набраться храбрости подойти и заговорить первым, но проблема решилась сама собой.

– Витька? – еле слышно спросил он, заметив мой пристальный взгляд. – Витька, ты?

– Я, Серёга! – с неописуемым облегчением сказал я, растянув рот в широкой улыбке.

– Ёлки-палки, ты чего там, а ну иди к нам!

Совсем позабыв о своей недоеденной порции дешёвых отбивных, я вышел из-за стола и уже через секунду сжимал руку своему другу.

– Это – Катя, – сказал он, указав на девушку, – мы их допрашивали, помнишь?

– Помню, помню, – как заведённый повторял я, улыбаясь то ему, то девушке напротив.

Слишком много мыслей в тот момент замелькало в моей голове. Радость от встречи омрачалась странными воспоминаниями. Я действительно вспомнил всё: Серёжкину тетрадь, допрос таинственной парочки и смерть, что всё-таки пришла в наш дом, как и предрекала юная Катя.

– Ты чем сейчас занимаешься? – спросил у меня Серёга. – Учишься?

– Нет, думаю со следующего года поступать.

– А армия? – удивлённо поинтересовался он.

– По состоянию здоровья, – улыбнулся я, – увы, не годен.

– Прозябаешь по злачным столовым, получается?

– Получается…

– Ну, я думаю, что мы сможем предложить тебе чуть более интересное хобби, чем загибание в этой харчевне. – Серёга понимающе закивал, и, таинственно улыбаясь, переглянулся с Катей. – Сможем же?

– Серёжа, – вдруг произнесла она, бросив на него строгий взгляд.

– Ты чего? – непонимающе спросил он, не переставая улыбаться. – Это же друг мой!

– Да ладно, Серёга, – с некой неловкостью проговорил я, – мне и прозябать неплохо.

– Ты же ещё ничего не знаешь! – Давний друг смотрел на меня широкими зелёными глазами, всё так же улыбаясь. – Не обращай на неё внимания, – он махнул рукой в сторону Кати. – Давай встретимся завтра?

– Я только за! Приходи в любое время!

Мы обменялись номерами телефонов, Серёга записал мой адрес и сказал, что непременно заглянет завтра после обеда, а также неоднократно намекнул на небольшое застолье, чему я был только рад. Просидев так ещё несколько минут и понаблюдав за неподдельной радостью давнего друга и за всё более ощутимым недовольством Кати, я решил покинуть столовую, дабы не стать своеобразным «яблоком раздора» и позволить собеседникам закончить начатый разговор.