Первая Рыжая. Повесть (Издание второе, дополненное)

– Ну, что приумолк, комсомолец? – донёсся до меня, словно издалека голос моей строгой, но всё ёщё не вполне трезвой наставницы. Я встряхнул головой и сказал, как можно спокойнее:

– Тань, да что тебя так завело? Ну да, у нас все комсомольцы, и даже есть несколько коммунистов. И предмет есть – партийно-политическая работа. Но у меня специализация – культурно-просветительная работа.

– Марксисты-ленинисты, значит… Онанисты! – Татьяна снова опьянела и стала злиться. Глаза сузились в щелки, – что, значит и ты людей дурить будешь?

Вот тут я вскипел, наверное, впервые со дня нашего знакомства. Но как-то так тихонечко вскипел, примерно, как вода в стакане с кипятильником.

– Ну почему сразу «дурить людей»? У нас же социализм. Развитой! Мы много чего достигли, и продол…

Татьяна закрыла мне рот ладонью.

– Ты смотрел фильм «Кавказская пленница»? Там есть замечательная фраза: «В моём доме не выражаться». Совсем вам мозги загадили всякой ерундой. Открой глаза, юноша! Уже давно никто не верит, ни в социализм, ни, тем более, в коммунизм. А знаешь почему? Потому что ваш Ленин был лжецом! Он обманул народ и натворил таких дел, что мы до сих пор живём как нищие. Зато ваши партийные начальники жируют. Жрут в три горла! А ты дружок давай, проводи свою политработу, может быть, поумнеешь, годам к сорока!

Я решительно поднялся с тахты, и начал одеваться. Татьяна молча наблюдала за мной. Потом ледяным тоном проговорила:

– Если ты сейчас уйдёшь, то больше никогда сюда не вернёшься.

Я замер. Потом посмотрел на часы, было без четверти три. Конечно, мне уходить не хотелось, но я впервые ощутил всю тяжесть давления, которое может оказать эта, хрупкая на вид, маленькая женщина.

– Ну всё, хватит дурачиться, – уже немного мягче и спокойнее сказала Татьяна, – у меня сегодня выходной, и я не собираюсь его портить. Да и ты мог бы денёк пропустить в своей бурсе. Раздевайся и иди сюда. Немного отдохнём, потом ты сходишь и скажешь там, что тебя сегодня не будет. Соври что-нибудь, мол, надо навестить больную тётю. Устроим культурно-просветительный «семейный» выход.

Я быстро разделся, и лёг рядом с Татьяной.

Утром, пока Татьяна досматривала сладкие сны (я надеялся, что сладкие), я сбегал в общагу. Народ уже успел принять, так называемые «водные процедуры», и готовился к завтраку. Я разыскал Богатова и попросил его прикрыть меня на занятиях, если будут спрашивать. Второй парой у нас должен был быть семинар по «Научному коммунизму», и я к нему готовился. Но теперь обстоятельства изменились.

– Ну и как там, твоя подружка, – Андрей сально усмехнулся и хитро подмигнул, только что слюни не потекли.

– Нормально. О тебе не спрашивала, приветов не передавала. Так прикроешь? Скажи, что записался в офтальмологический кабинет, или, что ликвидирую последствия наводнения-землятрясения. В общем, соври что-нибудь.

Я не зря обращался к Андрею, он ведь всё же был старостой нашей учебной группы и, также как и куратор, отвечал за явку и наличие студентов на занятиях.

– Пять рублей, – просто сказал он, и широко зевнул, – и можешь гулять хоть до послезавтра.

– Да ты что, братан! Это же грабёж средь бела дня! – практичность моего друга поставила меня в тупик, – до «степухи» ещё две недели, даже сигареты не на что купить!

Андрей Богатов был невозмутим, впрочем, как и всегда, просто я этой невозмутимости раньше у него как-то не замечал. Мы же ведь считались друзьями.

– Так, я о чём же ж и говорю, – улыбнулся он в ответ, – мне сегодня идти к Иришке вечером, даже цветы не на что взять, да и конфеты тоже нужны. Но учти, я вхожу в твоё положение, мы же ведь, друзья. Поэтому так: с тебя два пятьдесят сейчас, и гуляй, Вася. Остальные потом отдашь.

– Ну ты и муфлон! – бросил я ответ, впрочем, безо всякой злобы.

Потом вытащил из-за обложки своего студенческого билета заначку – сложенный вчетверо «трояк».

Андрей взял деньги с видом бармена львовской «Вежи», которому дают на чай. И сказал:

– Слушай, брат, сдачи совсем нет, – и усмехнулся, – ладно, все расчеты потом.

Я махнул рукой и бросился в умывальник. Нужно было побриться, и в общем, привести себя в порядок.

На автобусной остановке, неподалёку от своего дома по улице Стрыйской, стояла Татьяна и держала за руку нарядно одетого мальчика, лет пяти-шести. Сама она была одета в роскошное, видимо заграничное, тёмно-зелёное пальто, лаковые сапожки жёлтого цвета на высокой платформе, на голове кожаная ковбойская шляпа. Всё это смотрелось совсем не по-советски, и очень стильно.

– Татьяна, Вы прекрасны сегодня с утра, – это был мой неловкий комплимент, и я протянул руку мальчику для приветствия.

– Поздоровайся с дядей Алексом, Игорёша, – улыбнулась Татьяна, и показалась мне ещё более привлекательной… Я ведь считал, что уже любил её, – это мой… нет, наш друг. Надеюсь, Вы подружитесь.

Мальчишка посмотрел на меня, как мне показалось, не очень доброжелательно, но руку в ответ, всё же протянул.

А я вынул из кармана маленький швейцарский перочинный ножик с множеством лезвий (единственная ценная вещь, которая у меня была на тот момент, и я его специально прихватил с собой), и протянул мальчику.

– Это тебе. Только будь осторожен, он очень острый.

Игорёк присвистнул от восхищения («Ух ты!»), и тут же, умоляюще посмотрел на Татьяну.

– Вот ещё! А если порежешься?! Александр, Вы в своём уме? Вы что себе позволяете?

Но по выражению её лица и тону я понял, что попал, как говорят, в самую «десятку», потому что она была удивлена, и ещё больше смущена этим маленьким таинством знакомства двух мужчин, что происходило у неё на глазах.

Я улыбнулся.

– Каждый, уважающий себя мальчик, должен иметь свой ножик. Первый, может быть, в жизни, – я попытался быть как можно более убедительным, – а Игорь уже большой мальчик, уже почти что мужчина. Вы позволите, Татьяна.. м-м-м

– … Александровна, – подсказала Татьяна. – Ну что с вами поделать… Мужики есть мужики!

Подъехал автобус, и я, взяв за руку Игоря, сделал к нему движение, но Татьяна придержала меня за рукав.

– Я не пользуюсь общественным транспортом, – сказала она, – и тебе не советую. Сейчас придёт машина.

Буквально тут же около нас притормозила «Лада», цвета «кофе с молоком», и водитель помахал нам рукой.

– Привет, Гурген, – улыбнулась Татьяна. Она уселась рядом с водителем и чмокнула его в щёку. Мы с Игорем заняли задние сидения.

– Кинь нас в центр. Как Наташа?

– Наташа – очень хорошо, – ответил Гурген с сильным кавказским акцентом, – сегодня улетела в Ленинград к родителям, ауф… Вот, слюшай, никак нэ хотят сюда перебираться! Сколько я говорил! Вот все вы, русские одинаковые, вах!

Татьяна рассмеялась, вынула из пачки сигарету, закурила.

– Гургенчик, лапа! Мы одинаковы лишь в том, что очень сильно вас любим, настоящих мужчин! Куда же мы без вас?! А в новую квартиру уже переехали?

– Рэмонт, слюшай, Тэт! Я уже сколько бабок в неё вложил, слюшай! Ай, нэ спришивай! Аравай-вай-пэрвомай!

Гурген высадил нас в центре, недалеко от памятника Адаму Мицкевичу, и пообещал передать привет Наташе, когда она будет сегодня вечером звонить.

Субботний октябрьский день выдался тёплым и солнечным. Затяжное львовское «бабье лето» было в самом разгаре, и, несмотря на прохладу, чувствовалось, что осень, как следует, ещё не началась. Мы немного побродили по центру, пока не обнаружили кинотеатр, сеанс в котором начинался через десять минут. На афише значилось, что фильм называется «Мио, мой Мио», советско-шведского производства, и конечно, больше всех фильм захотелось посмотреть Игорю.

После просмотра, когда мы оказались на улице, Татьяна усмехнулась:

– Пожалуй, это фильм для вас с дядей Сашей, в самый раз.