Фартовый чекист

– Про это мог бы и не говорить, – хмуро сказал Постнов. – А съезжать я никуда не буду. Анастасия Сергеевна – хорошая женщина, хотя и из дворян. В мои дела не суется. Между прочим, идеи мировой революции поддерживает.

– Ох, не верю я в таких благодетелей! – с тяжелым вздохом произнес Сидорчук. – Смотри, головой ответишь, если что! Ну да ладно, пойдем!

Тяжело ступая, он повел Постнова к автомобилю. Бойцы, толпившиеся у грузовика, невольно подтягивались, ловили его взгляд, поправляли на плече винтовки. К Постнову они присматривались с сомнением. Эти люди прикатили в такую даль, зная, что выполняют серьезное задание партии, были готовы к опасности и ждали ее, имели право на недоверие.

Но Сидорчук-то знал Постнова как облупленного и не должен был в нем сомневаться. Все дело было в Анастасии. Николай Ростиславович понимал это. Наверное, Сидорчук был сделан из железа и никогда не хотел женского тепла, ни разу не влюблялся. Об этом даже подумать было смешно. При этом он воображал, что отлично знает женщин. «От этого бабьего вопроса много нашего брата пострадало»!

Между прочим, революция дала женщинам те же права, что и мужчинам, вырвала их из векового рабства, дала им возможность строить новый мир. А женщина с такой чуткой душой, как Анастасия, просто не способна на предательство и подлость. Постнов был убежден в этом.

Навстречу им из «Паккарда» выскочил маленький, заметно скособоченный человек, тоже весь в коже, на носу пенсне, в руках объемистый металлический ящик с ручкой.

– Не спеши, Яков! – сказал ему Сидорчук. – Здесь все оформим. Расскажешь товарищу, что и как, и в путь. Пора нам.

Через десять минут все было кончено.

Сидорчук порывисто обнял Постнова, тут же оттолкнул его от себя и мрачно сказал:

– Удачи тебе! Помни, какое дело тебе партия доверила. Крепко помни! Ну и вообще, выздоравливай! Свидимся еще!

Он грузно уселся в машину и захлопнул дверцу. «Паккард» зачихал, задымил и устремился вперед, разбрызгивая грязную воду из луж. Набирая ход, покатил вслед за ним и грузовик с бойцами, нахохлившимися в кузове. В сером воздухе тускло светилась влажная сталь штыков.

Постнов проводил взглядом невеликую кавалькаду и неторопливо пошел к дому, крепко сжимая ручку ящичка. Он знал, что Анастасия уже давно наблюдала за ним из окна. Нужно было придумать, как объяснить этот неожиданный и странный визит, чтобы не вызвать подозрений, не осложнить жизнь, и без того непростую.

Глава 1

Сидорчук медленно шагал по Никольской улице в направлении Лубянской площади. Вокруг тихо шелестела весенняя листва, куда-то спешили прохожие, весело и требовательно гудели клаксоны автомобилей, сверкали витрины под заманчивыми вывесками: мясные лавки, рестораны, парикмахерские, ателье. Везде кипела новая, непонятная Сидорчуку жизнь. Откуда-то выкатились субтильные напомаженные юнцы в лаковых штиблетах, по-змеиному гибкие дамочки в обтягивающих платьицах, не закрывающих круглых розовых коленок. Солидные буржуа в полосатых пиджаках и галстуках разводили пальцы, унизанные золотом.

Вся эта братия подняла головы, после того как в стране была объявлена новая экономическая политика. Да, мера временная, вынужденная, но эти-то рассуждали совсем иначе. Сидорчук знал, что такая вот публика снова заговорила о скором падении республики Советов. Эти люди рассчитывали снова сделаться господами. Они собирались загребать лопатой деньги, кутить по ресторанам, нюхать кокаин и пить шампанское.

«А вот хрен вам! – мрачно думал Сидорчук, натыкаясь взглядом на вывеску очередного кабака. – Зубами глотки грызть буду, а не позволю господам назад вернуться! Нет уж, даже пусть не мечтают».

По мостовой мимо Сидорчука, отбивая шаг, прошел взвод красноармейцев. Молодые крепкие ребята с красными лицами, должно быть, возвращались из бани. Они дружно и грозно пели: «Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!»

«То-то и оно! – немного воспрянув духом, подумал Сидорчук. – Не взять вам, сволочи, рабоче-крестьянскую!.. Ни за что не одолеть!»

Он незаметно вышел к зданию ОГПУ. Возле сумрачного многоэтажного строения было немноголюдно и тихо. Прохожие старались обогнуть это место стороной. Сидорчук же, наоборот, чувствовал себя здесь как дома.

Предъявив пропуск, он прошел мимо часовых у входа и поинтересовался у дежурного:

– Скажи-ка, браток, где мне найти товарища Зайцева? Вызвали, понимаешь, телеграммой, а номер кабинета не указали.

– Зайцев? Второй этаж, в самом конце, – объяснил дежурный. – На двери литера «А». Разберетесь.

Сидорчук зашагал по широкой лестнице на второй этаж. Эта фамилия не была ему знакома, но грозная телеграмма, срочно отзывавшая Егора Тимофеевича в столицу, свидетельствовала о том, что в структуре ОГПУ товарищ Зайцев имеет некий вес. Сидорчук занимался под Костромой слишком серьезными делами, чтобы его могли вот так просто сорвать с места.

Откровенно говоря, Сидорчук был рад возвращению. Слишком тяжело давалось ему противостояние с тем злым народом, что бузил по костромским деревням. Ясное дело, гадил кулак, но шли-то за ним трудовые крестьяне, с заскорузлыми мозолистыми руками, с животами, подтянувшимися от голода, с глазами, в которых навеки затаилось недоверие к любой власти. Сидорчук чувствовал, что должен что-то объяснять этим людям, подсказывать им, как выбраться на верную дорогу, научить терпению, но ничего у него не получалось. Приходилось арестовывать, грозить, стрелять, тянуть нервы себе и всем прочим. Он устал.

«Видно, годы уже подходят, – мрачно размышлял Егор Тимофеевич, шагая по коридору и разглядывая высокие, наглухо прикрытые двери. – Укатали сивку крутые горки. Думал, что двужильный, сносу не будет! Да, видно, всему есть предел».

Он уже достиг конца коридора, и взгляд его уперся в табличку с литерой «А» на последней двери. Она была закрыта, но перед ней уже прохаживался посетитель.

Этот человек Сидорчуку категорически не понравился. Вид его совершенно не соответствовал ни духу времени, ни месту, где собирались суровые люди, рыцари революции, не знающие ни отдыха, ни комфорта.

Это был крепкий высокий господин. Сидорчук даже мысленно не мог назвать его иначе! На породистом круглом лице красовались густые холеные усы, простиравшиеся до розовых щек. Лоб высокий с глубокими залысинами. Глаза смотрели добродушно, но с некоторой хитрецой, словно господин знал об окружающих что-то такое, о чем они сами ни за что не сказали бы. Наряжен он был в приличный, хотя порядком вытертый костюм, носил галстук и шляпу, то есть идеально подходил под определение «старорежимная морда». Через локоть у него было переброшено легкое летнее пальтецо, роскошь по нынешним временам необычайная.

Но больше всего Сидорчуку не понравилось, как незнакомец держал спину. Она у него была совершенно прямая, годами натренированная на плацу. Только шашки у пояса не хватало. Вместо клинка господин держал в пальцах дымящуюся папиросу. Когда Сидорчук с ненавистью посмотрел на него, он слегка насмешливо поклонился.

Сидорчук на это никак не отреагировал. Он давно научился сдерживать внезапные порывы, но в душе у него взметнулась такая буря, что даже в глазах потемнело.

«Ну уж нет! – с яростью подумал Егор Тимофеевич. – Рано мне на покой. Пока вот такие поганят землю, я еще нужен! Пока не выбьем последнюю белогвардейскую сволочь, Сидорчук останется в строю, так и запишите!»

Он даже почувствовал новый прилив сил и рванул на себя тяжелую дверь кабинета так, будто белогвардейца из седла выхватил.

Кабинет, куда попал Сидорчук, был совсем небольшой – узкая неприбранная комната с единственным окном, у которого за конторским столом сидел худой серьезный человек лет сорока в защитном френче без знаков различий. Он услышал шум двери, поднял голову и вопросительно уставился на вошедшего.

– Сидорчук. По телеграмме, – объяснил Егор Тимофеевич. – Прямо из Костромы. Зайцев – это ты, значит?

– Зайцев – это я, – сказал худой человек. – Ждал тебя. Бери стул, товарищ, и садись поближе. Разговор у нас длинный будет.

Он говорил медленно, с задержками, словно мучительно припоминал каждое слово. Над левым ухом среди темно-русых волос белел застарелый шрам, вероятно, от сабельного удара.

«Этот пороху понюхал, – с удовлетворением подумал Сидорчук. – Наш человек, геройский. Только, видать, головой контуженный».

– Ну и как там, в Костроме? – спросил Зайцев, вглядываясь в темное лицо Сидорчука. – Из первых рук, так сказать.

– Да что – мутит кулак воду, – нахмурился Сидорчук. – Тень на плетень наводит. Восстанавливает крестьян против народной власти. Тут ведь дело какое? Беднота с налогом не справляется, идет на поклон к тому же кулаку – и что получается? Выходит опять то же рабство. Бедняк, он целиком от кулака зависит, кругом ему должен. Вот и пляшет под его дудку. Доходит до того, что в селах массово нападают на милиционеров, уполномоченных, представителей власти. Избивают, оружие отымают. Были случаи смертоубийства. Опять же лозунг, мол, даешь Советы без коммунистов! Это куда годится?

– И что, никаких сдвигов?

– Да как сказать… Это как огонь в лесу. Тут затопчешь, а уже, глядишь, рядом занялось. Да вот в неурочный час уехать пришлось. Очень бы мне там сейчас быть надо, товарищ Зайцев. Вот, значит, какое дело.

– Ну, думаю, там все-таки и без тебя справятся, – напряженно подбирая слова, сказал Зайцев. – Тебе, товарищ Сидорчук, другое дело припасено. Тут без тебя не обойдешься.

– Это что же такое за дело? – недоверчиво спросил Егор Тимофеевич. – И почему меня к тебе направили? До сих пор у меня командиром товарищ Селиверстов был – разве не так?

– Он таковым и остается, – кивнул Зайцев. – Только это приказ самого товарища Дзержинского. Ты поступаешь в мое распоряжение в составе спецгруппы с широкими полномочиями. Сам ее и возглавишь. Связь же будешь держать исключительно со мной. Когда представится такая возможность, разумеется. Максимальная осторожность и конспирация.

– Это понятно, – кашлянул Сидорчук. – А делать-то что надо? Я ведь до сих пор в третьем отделении. По борьбе с антисоветской деятельностью. Секретный отдел…

– У нас точно такой же, – перебил его Зайцев. – Временный, но с особыми полномочиями. Документации никакой мы не ведем, все на честном партийном слове. В таких условиях особое внимание подбору людей, согласен? Ну, насчет тебя у нас сомнений никаких нет, тем более что дело это твое сто процентов. Восемнадцатый год помнишь? А город Веснянск? Ну, смекнул наконец-то?

На узком лице Зайцева появилось что-то отдаленно напоминающее тихую радость. Грубое лицо Сидорчука, напротив, выражало недоумение.

– Было дело, – сказал он. – Направляла меня партия. С особым поручением. Разглашать не имею права.

– Ты передал гражданину Постнову Николаю Ростиславовичу, проживающему в городе Веснянске, немалые ценности, принадлежащие республике, – хладнокровно произнес Зайцев. – Бриллианты. Как видишь, я вполне осведомлен. Более того, именно этим вопросом я и занимаюсь. Только им. Потому что произошло крайне неприятное событие. Из ряда вон, как говорится.

– Что ж такое приключилось? – заволновался Сидорчук. – Не томи, товарищ Зайцев. Я человек простой, загадок этих не люблю. Крой так, как оно есть!