Номер 1

Взгляд затуманен. По лицу ручьем стекает пот. А в дрожащей и влажной руке у меня исписанный, мятый лист бумаги.

Твой мир не существует.

Реальность, в которой ты живешь, поддельна.

Твоя жизнь не принадлежит тебе.

Я не помнил, как я все это написал. Эти бессмысленные слова. Фразы. Предложения. Туман в голове не хотел рассеиваться, мозг не хотел говорить мне, когда, а самое главное, почему я (или кто-то еще) написал эту чушь.

Выбор, который ты делаешь каждый день – иллюзорен.

Все, во что ты веришь, не имеет значения.

Какое-то наваждение. Одержимость? Для кого я написал это? Или это послание для меня от меня самого? От моего сумасшедшего Альтер Эго. Уставившись в листок, читая снова и снова эти бессмысленные предложения, я напрягал мозг, с каждой секундой все сильнее и сильнее, пытаясь понять хоть что-то.

Неожиданный хруст, нарушив тишину, вернул меня к реальности. Карандаш, который я нервно сжимал в руке, разломился пополам. Я медленно разжал пальцы, кости хрустнули. Стол, в том месте, где лежал мой кулак со сжатым карандашом, был мокрый. Соленая лужица растекалась от центра, где лежала моя рука, и тоненькой струйкой капала на пол. Я слышал всплеск каждой капли, низвергающейся этим соленым водопадом с высоты моего письменного стола на пол. Карандаш в руке набух и размяк от влаги и больше не годился для письма. Сколько же я просидел в таком положении?

Я скомкал исписанный лист и выбросил вместе с бесполезно разбухшими деревяшками в мусорную корзину под письменным столом. Корзина оказалась битком набита бумажными шариками. Я достал один из скомканных листов и развернул его. Он был исписан сверху донизу. Почерк был мой и в то же время это писал не я. Буквы скакали, не в состоянии оставаться на одной строчке, будто развлекались, прыгая на батуте, вверх-вниз, вверх-вниз. Одна и та же фраза повторялась вновь и вновь.

Твой выбор не принадлежит тебе.

Эта фраза не давала покоя, вгрызалась в мозг, не давая думать ни о чем другом. Я достал еще несколько листов, каждый из которых был испещрен одними и теми же повторяющимися абсурдными, не имеющими смысла предложениями:

Этот мир не твой.

Ты живешь не своей жизнью.

Ты – это не ты.

Я лихорадочно, один за другим, доставал листы из мусорного ведра. Одну за другой я разворачивал эти записки – записки сумасшедшего – написанные мной в страшном бреду. Все они были одинаковы. Не по форме, но по содержанию. Как будто я был одержим кем-то, или чем-то. Какая-то навязчивая идея. Я чувствовал, что в любое время она снова может завладеть мной, что я опять потеряю контроль. Я боялся, что в следующий раз все может не ограничиться простым переводом бумаги. Я боялся, что могу сломать что-нибудь большее, нежели карандаш. В своем трансе я мог натворить что угодно.

Я попытался встать. Ноги подкосились. Мышцы затекли от долгого сидения. Все ощущения ниже колен пропали, будто я всю ночь просидел, не двигаясь, в одном положении. Сколько же времени прошло?

Я растянулся на полу, вытянув ноги, позволяя крови беспрепятственно достигнуть кончиков пальцев, возвращая онемевшие конечности к жизни. Я почувствовал легкое покалывание, слабость и боль в ногах, когда попытался подняться. Я был рад этим ощущениям. Они говорили, что я жив. Они медленно возвращали меня к реальности.

Шатающейся походкой, держась за стену, я добрел до кухни, достал из шкафа стакан. Руки безжалостно тряслись, будто я был на последней стадии болезни Паркинсона, будто я в один день превратился в глубокого невротичного старика. Я открыл кран. Он пробурчал что-то недовольным утробным голосом, два раза отрыгнул небольшое количество воды мне в стакан и затих. Я осушил стакан в пол глотка.

В надежде найти что угодно, способное утолить жажду, я залез в холодильник. Отхлебнув молока из коробки, я с гневом отшвырнул его прочь. Кислое, свернувшееся молоко комками медленно стекало по стене, словно мозг, вышибленный выстрелом из дробовика в упор. На языке остался привкус гнили, заставляющий содержимое желудка начать свое восхождение вверх по пищеводу, подниматься к горлу и извергаться в судорожном порыве отвращения.

Запачканными в желчи и желудочном соке руками, я потянулся к дверце холодильника, туда, где была припрятана для особых случаев, бутылка дешевого столового вина. Этот случай явно был особым, самым особым из всех, самым особым из всех мною пережитых до этого. Я отвинтил крышку и жадно присосался к бутылке. Двенадцати с половиной процентный спиртовой раствор с привкусом винограда сорта «Изабелла» вливался мне в рот, даруя мне желанное облегчение и освобождение от земных проблем. Это был билет в чудесную страну грез.

Нет! Я хотел, чтобы так было, страстно желал этого, жизнь готов был отдать за пару глотков крепкого напитка, но ни капли ни пролилось из бутылки, ни единой капли не пролилось на мой засохший язык. Что за черт!

Я в гневе бросил бутылку в стену. Донышко со звоном откололось, живительная жидкость, когда-то наполнявшая эту емкость, стремительно покидала ее, и меня заодно, оставляя меня в бессильном одиночестве, наедине со своим сумасшествием, кричащего, извергающего проклятия в адрес бесследно утекающему облегчению. Прислонившись спиной к двери холодильника, я медленно сполз на пол, продолжая посылать, уже хрипло и едва слышно, проклятия в сторону темно красной лужи.

Не знаю, как долго я просидел в своем отчаянии. Поток ругательств постепенно иссяк, горло саднило, силы были на исходе. Если это сон – я хочу проснуться. Если нет – то лучше умереть.

Встать не было сил. Подняться на четвереньки – единственное, на что их хватило. Я медленно пополз в направлении спальни. Я был полугодовалым ребенком, не способным самостоятельно ходить. Медленно перебирая руками, волоча ноги по скользкому, гладкому кафелю, я оставлял за собой шлейф из своего наполовину переваренного обеда и отвратительного, тошнотворного запаха.

Схватившись руками за дверной косяк, я с трудом поставил себя на ноги. Из гостиной доносились какие-то звуки. Странно, я не помню, чтобы приглашал гостей. Я зашел в гостиную. На диване, откинув голову назад, сидела Кристина. Я окликнул ее, но она и головы не повернула в мою сторону. Я позвал ее еще раз, на этот раз громче, но результат был тот же. Я подошел к ней поближе и протянул руку, чтобы встряхнуть ее и разбудить. Во лбу у нее зияла огромная дыра размером со зрелый апельсин. Края отверстия были рваными, лоскуты кожи, торчащие в стороны от раны, напоминали цветочные лепестки. Красной жидкостью, стекая по спинке дивана, на пол капала кровь, собираясь в огромную лужу. От испуга и ужаса я отшатнулся и упал на пол, запутавшись в собственных ногах. Тошнота в очередной раз подкатила к горлу. Не отрывая взгляда от мертвого тела Кристины, я пополз назад к выходу. Что-то больно ударило по голове, отскочив в сторону. Это оказался деревянный игрушечный детский кубик. Откуда он здесь?

– Оскар, привет! – Услышал я детский голос откуда-то сверху.

Я поднял голову. Повернув радостное лицо ко мне, на потолке сидел Гарри, сын Кристины. Руками, запачканными в крови, он возводил какое-то сооружение из кубиков. Я вскочил на ноги и выскочил из гостиной, спасаясь бегством от этого кошмара. Я взял направление в сторону своей спальни на втором этаже. Запнувшись обо что-то, какую-то детскую игрушку, я растянулся на полу.

Я дополз до лестницы, ведущей на второй этаж, она казалась бесконечной, уходящей куда-то вдаль, ей не было конца, только небеса были пределом. Пальцы ухватились за перила. Я подтянул себя, пытаясь найти опору для ног и встать.

Я чувствую, как гравитация неумолимо тянет меня к земле. Ноги с огромным трудом отрываются от пола и каждый шаг требует огромных, нечеловеческих усилий, будто ноги заковали в тяжелые свинцовые кандалы. Каждый шаг отбирает все больше и больше сил. Колени подгибаются, отказываясь держать вес моего тела. Земная сила притяжения давит тем сильнее, чем выше я поднимаюсь. Ноги становятся все тяжелее и тяжелее, будто я прибавляю в весе с каждым своим шагом. Каждая нога становится будто весом в тысячу килограмм. Ноги увязают все сильнее и сильнее, погружаясь все глубже и глубже в несуществующее болото. На шее затягивается ошейник, душащий каждый мой вдох. А поводок в руке самого дьявола, тянущего меня все настойчивее и настойчивее вниз. Последняя ступень, последний шаг и я без сил падаю лицом в высокие джунгли зелено-коричневого ковра. Из последних сил, как партизан, я ползу по этим джунглям к заветной цели – двери в спальню. С каждым рывком она становится чуть ближе. С каждым рывком я все ближе к спасению. Рука нащупывает знакомое лакированное покрытие. Скользит вверх. Ручка опускается под моим весом, отворяя для меня врата в страну Морфея. Я знаю, он ждет меня с распростертыми объятьями. Он дарует мне освобождение, спокойствие, отдых.

Я дополз до постели. Цепкие пальцы ухватились за край, стягивая на пол одеяло с подушкой. Подушка удобно легла под голову, а одеяло накрыло теплыми объятиями.

Я открыл глаза. Я был дома. В своей маленькой квартирке. Значит, это был сон, всего лишь страшная дикая фантасмагория. Дневной свет тонкими полосками пробивался сквозь зашторенные окна. Я лежал в мокрой постели. Пот, казалось, пропитал одеяло, простыни и матрац насквозь и если бы я заглянул под кровать, я, вероятно, обнаружил бы там небольшое соленое озеро, но я не стал. Я лежал, бессмысленно уставившись в потолок, прокручивая в памяти свой недавний кошмар. Чувства, окутывавшие меня, постепенно рассеивались, отходили на второй план. Сон постепенно забывался, однако где-то глубоко-глубоко в душе этот сон оставил неприятный, жгучий след, позволяя подсознанию бессознательно анализировать его снова и снова, прокручивая события и ощущения взад и вперед и медленно отравляя мое сознание бредовыми, на грани шизофрении, идеями, почерпнутыми мной из параноидных сновидений.

Чтобы освободиться от навязчивых мыслей, хотя бы на время, я вылез из постели и направился в ванную. Холодная, почти ледяная вода, отлично освежала, возвращая трезвость мышления. Ледяной душ был чем-то вроде панацеи для больного сознания. Панацея, отодвигающая проблемы и тревоги на второй план.

Заурчал желудок, напоминая о том, что пора бы принять пищу. Проснулся волчий аппетит. Я словно не ел несколько дней. В желудке как будто образовалась гигантская черная дыра, абсолютная пустота, поглощающая все и вся, которую как ни старайся, заполнить не удастся, и которая, в конце концов, пожрет и меня. Изнутри. Медленно и мучительно.

Я отправился в маленькое кафе, в котором частенько завтракал. Это было единственное место в радиусе нескольких кварталов с приличной кухней и доступными ценами. Соотношение цена-качество здесь было почти идеально. Я уселся за столик у дальнего окна, подальше от суеты, чтобы побыть одному. Сон, хотя уже и казался обычным кошмаром, не выходил у меня из головы. По какой-то причине я возвращался к нему снова и снова. Пытаясь понять, чтобы это значило, если это вообще что-то значит.

Я заказал черный кофе без молока и сахара и омлет с парой тостов. Немного подумав, я добавил к заказу еще и кусок пирога. Медленно пережевывая завтрак, пытаясь заполнить пустоту внутри, я обдумывал свой сон, он уже не был для меня кошмаром, просто сон, обычный, какие видишь каждую ночь, а проснувшись, в большинстве случаев, забываешь, что что-то видел. Я пришел к выводу, что не стоит даже думать об этом, а надо просто продолжать жить своей жизнью, вычеркнув из памяти, как мы вычеркиваем и более не вспоминаем свои неудачные дни.

Утолив голод и почувствовав прилив сил, я отправился на работу. День был обычный. Не простой и не сложный, как и все остальные. Рутинная, но хорошо оплачиваемая работа меня устраивала. Отработав положенную мне смену, я почувствовал страстное, разрывающее изнутри желание выпить чего-нибудь покрепче. Я мог бы пойти в бар, но не стал этого делать. Мне не хотелось ни с кем видеться, не хотелось ни с кем общаться, что невозможно. Чайки, кружившие там стаями, непременно захотели бы составить компанию одинокому посетителю и заодно угоститься за его счет. Ну уж нет! Пить в одиночку считается первым признаком алкоголизма, но я этого не боялся. В конце концов, чем мне может грозить парочка стаканов, пропущенная в компании самого себя перед зеркалом.

Зайдя в магазин на углу улицы, неподалеку от моего дома, я сразу же отправился в отдел спиртных напитков, небольшой по площади, состоящий всего лишь из нескольких стеллажей, заставленных рядами бутылок. Лихорадочно бегая глазами, я пытался отыскать бутылки с виски или джином или водкой. Но полки были заставлены лишь рядами бутылок со столовым вином разных марок, они сразу напомнили мне мой неудачный опыт. Они отличались по форме, но не по содержимому, как будто я находился в музее на выставке посвященной вину. Я шел от бутылки к бутылке, надеясь найти хоть одну отличную от других, словно я был участником глупой детской игры, где надо среди вороха одинаковых предметов отыскать лишний.

– Что за черт? – Крикнул я продавцу у прилавка, показывая пальцем в сторону стройных бутылочных рядов и медленно перебирая ногами в его сторону. – Что это? – я был в бешенстве, кровь кипела в жилах.

Продавец, увидев перед собой надвигающийся, готовый в любое время извергнуться, вулкан, но, ничуть не смутившись, сказал:

– Это все, что есть. Лицензию на крепкий алкоголь не продлили. Так что пока в продаже только вино и пиво.

Я понял, что спорить и упрашивать достать что-либо со склада и продать мимо кассы не имеет смысла. Я не мог понять свою неожиданную вспышку гнева, поэтому, смирившись, я молча вернулся в алкогольный отдел, пиво я не хотел, поэтому взял три разных бутылки одного и того же пойла, расплатился и вышел. Это явно был не мой день. Я чувствовал себя не в себе, не в своей тарелке, словно весь мир сговорился против меня.

Не смотря на то, что выпивка была гадкой на вкус, первую бутылку я осушил довольно быстро. Вино стекло на дно желудка, заполнив пустоту, распространяя умиротворение и безмятежность. Каждая клеточка тела налилась спокойствием, заполнилась до краев. Я откупорил вторую бутылку и сделал несколько глубоких глотков из горла, чем больше я пил, тем лучше и лучше мне казался вкус. Я почувствовал, как покой начинает уносить меня на волнах, куда-то туда, в безбрежный океан успокоенности, туда, где я мог быть с собой наедине.

Я сидел на кухне, подперев голову руками. Мысли замедлили ход, пустившись в неконтролируемое свободное плавание, дрейфуя где-то между сознательным и бессознательным. Я не понимал и половины того, что приходило мне на ум, я лишь слушал их голос, звучащий у меня в голове, нашептывающий что-то, иногда тревожное, иногда заставляющее расслабиться. Мысли подобны морю. Меня качало на волнах. Вверх и вниз, вверх и вниз.

Незаметно для меня, начала подкатывать морская болезнь. Не помню, чтобы меня хоть раз укачивало, но это море было другим. Тошнота то подкатывала к горлу, то отступала, накатывая каждый раз с новой силой. Волна за волной. Отступив на шаг, она делала два вперед. В конце концов, исход этой внутренней борьбы мог быть только один. Я едва успел добежать до раковины, когда из меня водопадом полилось выпитое мной вино.

Мой взгляд случайно упал на холодильник. Дверца была завешана множеством фотографий, значимых моментов в моей жизни. Глаз выхватил фотографию меня с родителями, сделанную несколько лет назад, во время путешествия по тропическим островам. Там я улыбался. Там я был счастлив. Там они еще были живы. Качаясь из стороны в сторону, как яхта при шторме, я подошел поближе, желая взглянуть на фото.

Ты это не ты.

Это не твой мир.

Бредовые, полузабытые идеи сразу же, безжалостно вторглись в мой умиротворенный мирок, раскалывая его на части. Море спокойствия превратилось в огненное озеро страха и злобы с частичкой ненависти, запрятанной где-то глубоко.

Я сорвал фотографию и с сумасшедшим криком в порыве необъяснимой ярости порвал ее на миллион кусочков. Глянцевые обрывки разноцветным дождем падали на кухонный пол. Я наблюдал, как они медленно кружат, словно лепестки на ветру, описывают полукруг перед тем, как лечь на пол.