Инженер. Часть 4. Угол

Дождя не было – такое спокойное, такое привычное утро в Облачном крае. Как всегда, тепло – климат здесь, вообще, очень ровный. Садух остался, чтобы помочь мне со сборами – полночи я потратил, отбирая все, что, как мне казалось, могло понадобиться в путешествии. Привод самолета уже давно был перестроен из тех узлов, которые я заказывал в Саутриме, – теперь он, хотя принципиально и не изменился, имел тройное резервирование, которое уже успело спасти мне жизнь. Во время очередной скучной перевозки груза орешка от лагеря сборщиков на хутор Садуха самолет внезапно резко просел и, набирая скорость, устремился к деревьям. Добавив тяги, я легко выровнял машину и без происшествий добрался до места. Приземлившись, я выяснил, что был на краю смерти. Если бы я не перестроил привод, утроив число кристаллов, каждый из которых вращался в собственном независимом механизме, то тот день с большой вероятностью стал бы последним в моей жизни. Осмотр показал, что в самой старой части привода, одной из трех, выдавило сальник на механизме вращения кристалла, а так как импульс на чебурашку этого механизма передавался не строго тангенциально оси его вращения, то вал, получивший небольшой люфт, радостно перекосившись, быстро нарезал канавку износа и в результате заклинил. Произошло все это стремительно, в течение одного полета, чему способствовала не очень качественная термообработка бронзы, из которой была изготовлена деталь. Скучное и банальное происшествие гарантировало бы всем на борту быструю смерть, если бы незадолго до этого я не переделал механизм. Ужас от осознания того, как долго мы рисковали жизнями, летая на этом пепелаце, еще долго преследовал меня, породив на некоторое время своего рода техническую паранойю, когда я едва ли не полностью перебирал привод почти после каждого полета.

Метатель все это время провалялся под верстаком, никому не нужный и забытый. Когда я вытащил его, завернутый в грязную, покрытую неведомо откуда взявшейся пылью тряпку, то испытал некоторое сомнение – стоит ли тащить с собой этот немаленький агрегат? Не на войну же я собираюсь! Садух, из-за моего плеча рассматривавший чудовищную машинку, поинтересовался – что это? И после моих объяснений уверенно потребовал, чтобы я взял его. Мои жалобы, что нужен еще один член экипажа, чтобы пользоваться этим орудием убийства, не произвели на него никакого впечатления:

– Бери! На запад летишь, там пригодится!

– Садух, я ведь лечу на рождение ребенка, а не на штурм крепости!

Староста посмотрел на меня как на идиота:

– Бери! Спасибо скажешь! Если не понадобится, не выкидывай – у меня есть идея, как эту штуку использовать.

– Да ну тебя! – я отмахнулся. – Будет теперь эта дура болтаться!

– Что за дура?! – не понял меня Садух.

– Вот эта! – прокряхтел я, закидывая метатель на плечо.

Если честно, то в последнее время я гораздо больше полагался на те умения, которые появились у меня после боя на крыше, – на восприятие теней источника. Ничего фантастического, но тренировки научили меня сдерживать энергию, сбрасывать ее маленьким потоком или вообще пропускать через себя, не задерживаясь. Главное, что новые способности избавили меня от страха скелле. Я чувствовал себя почти суперменом, хотя, по сути, всего лишь перестал бояться. Между прочим, я научился сваривать металл, разогревая его крохотное количество в жидкое состояние, и по-настоящему гордился этим. Правда, получалось это только точечно – при попытке протянуть шов концентрация нарушалась и, как правило, металл – чаще всего это была бронза, отправлялся в лом, на переплавку. Именно возня со сваркой дала мне больше в совершенствовании управления новым талантом, чем все дурацкие тренировки в стиле «одинокий маг на вершине скалы мечет громы и молнии». Я догадывался, что скелле вряд ли впечатлятся визитом сварщика, но считал, что он все же способен постоять за себя, поэтому метатель взял с неохотой.

Моя гордость – новая подзорная труба. Линзы, конечно, делал не я – в Орнеже, оказывается, были настоящие мастера этого дела – мне даже не пришлось объяснять им, что такое фокусное расстояние. Более того, я лишь купил мастерски изготовленную подзорную трубу местного производства, а потом заказал переделку линз этой трубы – изготовленных из обычного стекла, на линзы из материала, который добывали в Радужном разломе. Этот минерал сильно уступал стеклу в оптических свойствах – имел иной коэффициент преломления, хуже пропускал свет, слегка окрашивал все в желтизну, но при этом был способен преобразовывать то излучение, которое шло от взаимодействия с потоком от источника, в видимый свет. Лучшим способом использования такой подзорной трубы был осмотр местности при полностью закрытой крышке – чтобы лучше видеть слабые пятнышки радужного света, будь то магические приводы или сами скелле. Пришлось немного переделать и корпус трубы, но результат был великолепен – сверкая полированной бронзой и зеленея патиной мягкой меди на установочных кольцах, передо мной на рабочем столе лежала настоящая подзорная труба из фильмов про пиратов. Правда, диаметр ее был немного больше, чем у Джека Воробья, но и использовал я ее в специфических целях. До сих пор я не видел ей альтернативы при осмотре окрестностей в поисках скелле или следов их искусства. Я сам ощущал присутствие носителей таланта на расстоянии нескольких метров, не более. Скелле видели друг друга на дальностях не более пятидесяти метров, да и то это были лишь самые талантливые из них – большинство, по моим представлениям, ничего не видели уже дальше метров двадцати. Труба же позволяла видеть яркие мощные источники метров до ста и даже дальше. Она не раз выручала меня, давая такую нужную фору в общении со смертельно опасными представительницами ордена.

Я заботливо упаковал любимое устройство в потертый кожаный тубус, забросил его за плечо и, едва не споткнувшись о детали так и не собранного токарного станка, подошел к большому верстаку. Садух, относивший наверх к самолету ящик с провизией, затопал за спиной по лестнице. Я, не желая начинать новые многословные объяснения, поторопился разобрать агрегат, лежавший на потертом дереве столешницы, – навигационный планшет. Собственно, планшет представлял из себя простое устройство для определения угла между направлениями, задаваемыми парой маяков, – подарка моей скелле. Призма, установленная в центре планшета, позволяла совместить звездочки, возникающие в каждом из маячков при наведении их на точки привязки, в одну точку в окуляре. После чего оставалось лишь измерить угол между маяками, стоящими в своих оправках. Дополнительно я настроил возможность измерять еще и угол между плоскостью планшета и горизонтом. Все вместе внешне напоминало секстант, развернутый почему-то в горизонтальной плоскости. Монтаж и настройка устройства заняли у меня изрядную часть времени после возвращения и до сих пор были не завершены. Мало было определить углы – важно было на их основе правильно вычислить свое положение на планете. Сделать это без математической модели поверхности планеты было почти невозможно. Виутих, в свое время очень воодушевленный идеей определять положение на карте по углу между маяками, даже не представлял, сколько непростой математики лежало между одной цифрой, которую давал псевдосекстант, и реальными координатами на карте. Карта – вечная память погибшему монаху, сфотографированная на земной планшет, единственная дарила надежду на успех. Но так как никаких физических параметров планеты у меня все еще не было, то еще предстояло откалибровать результаты, которые я получал после вычислений с реальными точками на этой карте. В настоящий момент мои расчеты уверенно показывали точку на границе долины Дона и Облачного края, где я обретался. Но я был уверен, что стоит мне перелететь подальше, и возникнет неизбежная ошибка, связанная с тем, что множество параметров я вводил наобум, ориентируясь на время в пути, предполагаемую дальность перелетов и прочее. Можете представить, насколько точный диаметр планеты я вывел, пользуясь такими данными. Возня с этим устройством отняла много сил и времени, а его использование без помощи земного планшета было почти невозможно. Всю математику, которую я набросал самостоятельно и чем очень гордился, я завел в программу на планшете – примитивный, но вполне функциональный аналог бухгалтерских таблиц. И теперь мне нужны были реальные данные, мне нужно было измерить ошибки вычислений как минимум в трех различных известных точках на планете, чтобы откалибровать модель. Без этого лететь через океан было бы безумием. Так что возможность поработать с навигатором на крайнем западе континента воодушевляла.

Собирая в коробку устройство, я испытал некоторое смущение, так как, отправляясь к женщине, собиравшейся рожать моего ребенка, радовался возможности настроить механизм, который был нужен, чтобы улететь за океан – почти в другой мир. До этого я как-то не думал о таком аспекте. Да, неожиданная новость разрушила мой уютный мирок, но я не думал о том, что она может угрожать моей цели – цели, которая придавала смысл моему существованию на Мау.

Садух прервал мои раздумья:

– Ну что, все взял? Там еще пару ящиков можно впихнуть!

– Самое важное – запчасти для самолета. Без них я там застряну.

Староста глубоко вздохнул и недовольно пробурчал:

– Ты там в любом случае застрянешь.

Я собирался возразить ему, даже набрал воздуха, мозг успел провернуть свои шестеренки, но все, что я нашелся ответить после небольшой паузы, было:

– Поехали уже.

Широкая деревянная лестница, прячась под отдельным навесом, вела вдоль боковой скалы на просторную крышу. Древесина неизвестной мне породы оставалась некрашеной, открытой всем ветрам и дождю. На Земле бы она уже потемнела, приобретя скучный серый оттенок, – эта же становилась все светлее и светлее, покрываясь от непогоды красивыми синими разводами. Мне нравилась моя крыша – на ней я чувствовал себя как на вершине небоскреба. Во всю свою ширь распахивался горизонт, небо подбиралось ближе и обнимало меня сверху, ожидая, когда я поднимусь к нему навстречу. Далеко внизу простирался мир, ждущий своего исследователя, – серые, бурые, серебристые пятна бесконечного леса, прочерченного следами невидимых рек, прячущихся под высоченными кронами. В принципе, стоя здесь, я как бы летел – далекий лес внизу, плывущие навстречу близкие облака. На старосту, по-видимому, открывающийся вид тоже производил впечатление – он любил сидеть на самом краю деревянной крыши, свесив ноги и потягивая орешек. Вот и сейчас он застыл, уставившись в сторону далекого запада, пока я разгружался и фиксировал ящики в кабине самолета.

Новый пластик лобового остекления был почти совершенен – в отсутствии частого солнца он не успел пожелтеть или помутнеть, мелкие пузырьки, от которых почти невозможно было избавиться в этих условиях, в рассеянном свете пасмурного дня были почти не видны. Я устроился в своем кресле – опыт путешествий воплотился в мягкой подушке и удобных подлокотниках. Пристроил свой земной планшет вместо панели приборов – его главным функционалом оставались альтиметр и компас, да и просто с кусочком земной техники кабина самолета приобретала родной и привычный вид. Приоткрыл боковое окно, проверил климатическое ведро, верно работающее на ядре, настроенном еще Аной. Пора лететь.

Садух забрался в кабину, закрыл и запер за собой боковую дверь, пыхтя и тихо ругаясь, пробрался на соседнее кресло. Устроившись там, удивленно посмотрел на меня:

– Чего сидишь? Чего ждешь?

Я, ничего не ответив, снял механизм со стопора – сзади неровно зашуршали приводы, сдвинул строенный рычаг вертикальной тяги – самолет вздрогнул и, шаркнув лыжами по крыше, стал быстро набирать высоту. Небо раздвинулось, захватило половину мира и начало медленно опускаться на летающую машину. Внизу раскрылась пропасть, и я развернул самолет в сторону плато. Мелькнули скалистые обрывы и осыпи на границе Облачного края, проплыла моя скала, лес, сражаясь за влияние с небом, вновь подпрыгнул в попытке поймать ускользающую машину и провалился назад, не преуспев.

4

Близость океана ощущалась задолго до того, как я его увидел – по изменившемуся цвету неба, по мягкому, с непередаваемым вкусом воздуху, по неуловимому запаху ветра. Равнина внизу простиралась бесконечным серебристым ковром, исчерченным бурыми узорами высокой растительности вдоль русел немногочисленных рек. К югу от меня где-то пряталась за сверкающим на солнце серебром обширная дельта Дона, помеченная в небе цепью кучерявых белых облаков. К северу уходила до горизонта та же равнина, выглядящая как настоящее темно-серое море, на фоне которого легко затерялась тень моей бесшумной птицы. По сторонам мелькали небольшие поселения – скорее хутора по земным меркам. Глаз уже зацепился за темную полосу, пунктиром протянувшуюся поперек моего пути далеко на западе. Я оглянулся в кабине – под потолком поблескивали быстро вращающиеся приводы, закрепленные ящики и большой инструментальный сундук уютно отдыхали в глубине. Кроме привычного шума несущегося за обшивкой воздуха, был слышен лишь тихий стрекот механизмов.

Полоса впереди стремительно надвинулась, оказавшись невысоким лесом, напомнившим тот, в котором я отсиживался под Саутримом, – ветвистые деревья с обширными кронами напоминали капусту брокколи. За дальней кромкой этого леса уже виднелась синева океана, отчеркнувшая строгой линией далекий горизонт. Лес закончился. Между ним и обрывистым берегом лежала изрезанная полоса холмистого края плато, покрытая знакомыми кустиками. Они мелькнули внизу недалекой серой полосой, и в следующее мгновение меня поглотил океан – сверкающая плита темной воды, покрытая барашками волн.

Я сбросил скорость и развернулся. Когда я в прошлый раз летел в поместье Уров, то меня направляла Ана, родившаяся и выросшая в этих местах. Кроме того, мы прилетели сюда уже поздно вечером, и в результате я, разумеется, не запомнил никаких ориентиров. Повиснув в воздухе, гонимый ветром назад в сторону берега, я задумался – куда лететь, на юг или север? Шум воздуха за обшивкой стих, мирно шуршали приводы движителя, в открытое боковое окно ко мне пробивался лежавший внизу океан, залитый солнцем. Недалекий обрывистый берег напоминал тот, который я видел в прошлый визит, но полоса пляжа снизу была узковата – я помнил, как искал площадку для аварийной посадки в темноте, и тогда пляж был гораздо шире, местами засыпанный крупными камнями. Береговой обрыв плавно понижался в направлении дельты великой реки, и я направил машину на север.

Лететь пришлось довольно долго, около часа по земному времени. Поместье издали напоминало древнюю крепость, наброшенную ожерельем башен на макушку округлого холма, возвышавшегося над округой. Стали видны детали, которые я не заметил в прошлый раз, – весь комплекс построек состоял из нескольких квадратов дворов, сцепившихся вместе в длинную букву «г» с короткой загогулиной. Каждый угол оформлялся массивной башней, стены крепости впечатляли своей шириной и солидностью – были они невысокими, но под широкими крышами, накрывавшими их, прятались открытые галереи, выходившие на внутренний двор, а также жилые и хозяйственные помещения, формировавшие внешние обводы псевдостен. Камера, в которую меня тогда посадили, как раз и была одним из таких помещений. Я облетел поместье со стороны моря, внимательно разглядывая его и выбирая место для посадки. Было видно, что это не настоящая крепость в земном понимании – стены не имели проходов поверху для обороняющихся или каких-либо иных приспособлений для боя.

Быстро проскочив здания, я заложил вираж, разворачивая самолет, и увидел в отдалении на голой лысой макушке соседнего холма хорошо видимую контрастную звезду почерневшей горелой почвы с нетронутым пятачком посередине. Сердце дрогнуло. Видимо, роды уже состоялись. Немного пугал масштаб последствий – конечно, скелле опасные штучки, но я еще не слышал, чтобы женщины теряли сознание во время родов. Уверен, что я не большой эксперт в этом, но моя бывшая жена, все ее подруги, куча земных книг и знакомых – никто не упоминал о потере контроля со стороны рожениц. Роды для человека – зачастую тяжелый и мучительный процесс, некоторые, как моя бывшая, например, сравнивали их с пыткой, но я, лично познакомившийся с пытками, склонен был считать это преувеличением. По моему малокомпетентному мнению, должно произойти что-то чрезвычайное, чтобы скелле полностью потеряла контроль. Пятно на холме напоминало последствие взрыва авиационной бомбы тонны так на полторы, а не место счастливых родов.

В крайнем с юга дворе появились какие-то люди – меня, как мне показалось, заметили. Три человека вышли из галереи и неподвижно стояли, наблюдая мои маневры. Развернув машину носом навстречу ветру с океана, я аккуратно посадил ее в самой середине обширного, покрытого светлой плиткой с геометрическим узором двора. Троица, встречавшая меня, была мне незнакома – все они были белые, точнее сказать, светлокожие, мужчины в непривычной для меня одежде. Самолет последний раз качнулся, успокаиваясь, я зажал все стопора, останавливая приводы, и посмотрел на встречающих через открытое окно – те не двигались, лишь немного разойдясь в стороны. Я пробрался к двери, открыл ее, и прежде чем выпрыгнуть наружу, крутанул зажатый в пальцах кристаллик соли, вытягивая руку к невидимому источнику, разгоняя внутренний жар.

Чистая красивая плитка двора – ни пылинки, ни соринки. На мгновение я замер, осматриваясь, – знакомые галереи по периметру, высокая округлая арка, ведущая в соседний двор, добротные дома-башни по углам и синее небо с редкими высокими перьями облаков сверху. Далеко огибая нос летающей машины, вышел один из встречающих – высокий смуглый обитатель Мау с короткой стрижкой под горшок, одетый в длинную, до колен, не застегивающуюся безрукавку, из-под которой виднелся широкий пояс в цветах Уров и длинный кинжал на нем.

Я кивнул: – Здравствуйте.

Незнакомец, ничего не ответив, протянул руку, приглашая меня пройти через арку в соседний двор. Я уже немного привык к местному обычаю не здороваться и не прощаться, поэтому отнесся к его неразговорчивости спокойно. Кивнув парню – его товарищи не показались из-за самолета, я направился, куда было предложено. Парень остался стоять на месте. Проходя в тени арки, дохнувшей на меня приятным сквозняком, я оглянулся – тот по-прежнему стоял на месте, провожая меня взглядом, пара его товарищей маячили вдали. «Теплая встреча», – подумалось мне, и я зашагал по пустому двору, пересекая его. У высокой угловой башни, покрытой красивой бледно-розовой штукатуркой, суетились люди, несколько женщин стояли тесной группой чуть в стороне, слышались какие-то крики и шум из широких распахнутых то ли дверей, то ли ворот первого этажа. Я уверенно шагал в направлении суеты через широкий двор, напоминающий настоящую городскую площадь, когда люди у входа метнулись в разные стороны – секунда, и на площади остался я один, еще секунда, и мне навстречу выскочила разъяренной фурией моя скелле.

Она на мгновение остановилась, увидев меня, всмотрелась и уже медленнее зашагала, приближаясь. Я напрягся – это не было похоже на радость от моего появления. Прекрасное лицо было каким-то изможденным, осунувшимся, покрасневшие глаза, а еще, мне показалось, ненависть в их глубине. Я, все больше хмурясь, шагал ей навстречу.

Ана не дошла до меня метров пяти, остановилась, зашипела, как змея, и выплюнула со злобой мне в лицо:

– Зачем ты явился?!

Оторопевший, я осторожно приближался к моей скелле, но ничего ответить не успел.

– Не приближайся! Скотина! Зачем ты явился?!

– Ана, что случилось? – меня начинало потряхивать, нервы сжались в тугой комок, бешеный веер лепестков теней колотил меня по голове так, что я уже поплыл, как тающая свеча.

– Ты спрашиваешь?! Это все из-за тебя! Если бы ты не явился, этого бы никогда не произошло! – с исказившимся лицом на меня бешено орала незнакомая темнокожая женщина. – Чтоб ты сдох, сволочь! Умри, чужая скотина! Сдохни! Убирайся туда, откуда явился!

Ана затряслась, я сделал еще шаг к ней, она подняла кулаки, как будто собиралась напасть на меня, и в тот же миг тени, которые и так лупили меня без жалости, обрушились раскаленными ударами на мою голову. В глазах поплыло, нестерпимый жар едва не разорвал меня в пепел, и я судорожно, уже ничего не соображая, стряхнул его на площадь позади себя.

Стало легче, вернулось зрение и вместе с ним боль от горящей спины, я машинально сделал шаг вперед и вбок. Уже не сбрасывая огонь, затопивший мое сознание, – тот, не спрашивая меня, несся жгучим потоком мимо, куда-то назад и в сторону – я чувствовал себя жареной курицей, обдуваемой раскаленным воздухом новомодной конвекционной плиты. Моя виртуальная поджаренная кожица должна была сгореть в уголь от этого тепла, но я почему-то отчетливо осознавал, что в реальности горит и воняет паленой тряпкой только моя одежда, да согревает мое тело не воображаемый, а вполне реальный жар от раскаленных камней позади. Как я уже не раз убеждался, тогда, когда мое сознание плавится в воображаемом огне, мне нужен огонь реальный, чтобы снять дисбаланс настоящей и мнимой температуры, от которого я страдал намного сильнее, а главное, реальнее, чем от виртуальных ощущений. Внезапно поток боли прекратился, я покачнулся – видимо, неосознанно мышцы напрягались, сопротивляясь воображаемой реке, скелле с побледневшим испуганным лицом отпрянула, я дернулся от прикосновения обожженной одежды к спине, оглянулся и остолбенел. Пятно раскаленного камня метров пяти в диаметре ворочалось красно-черными сгустками посреди площади. Ветер с моря отгонял вонючий жаркий дым, поднимающийся вертящимися клубами высоко в небо. Вся восточная сторона двора была затянута этой жгучей вонью, но, кажется, ничто больше там не горело. Я инстинктивно попятился от края бездны, которая, мне показалось, выглядывала из раскаленной ямы. Когда, оправившись от потрясения, я повернулся, Ана исчезла.

Сбросив дымящуюся одежду, я устало добрел до ближайшей тенистой галереи и уселся прямо на пол, привалившись спиной к прохладному камню. Во дворе замелькали люди, кто-то что-то делал, все старательно обходили шипящую и трещащую сковородку посреди двора. Та долго не сдавала свои позиции, продолжая еле слышно урчать от неудовольствия. Как ни странно, я был благодарен ей – жар плавящегося камня спас меня от крайне неприятных последствий. Кроме сильной усталости и чувства опустошения, я практически не пострадал.

Не знаю, сколько я так просидел. Сковорода перестала дымить, с того места, где я устроился, было видно лишь жаркое колышущееся марево над серединой двора. Пора было встать и заняться делом – попытаться для начала выяснить, что здесь произошло. Одно страшное, непоправимое чувство медленно овладевало мною – я только что потерял свою скелле.

5

Яхта Сама готовилась к выходу. Владелец в нетерпении вышагивал по палубе, поглядывая на высокий склон, за которым пряталось его имение. Надо было торопиться – если верны его предположения, то любая минута может стоить дорого. Матросы старались лишний раз не пересекаться с хмурым хозяином – он всегда был справедлив и с уважением относился к команде, но люди его боялись. Поговаривали, что к нему с опаской относился даже нынешний монарх – кстати, рекордсмен на троне, пересидевший двенадцать предшественников.

Подходящая бухта для небольшого флота Уров пряталась в коротком ущелье, прикрытом от моря выступающим в море широкой подковой мысом, на противоположном склоне которого стояло имение семьи. Чтобы подняться домой, владельцы должны были совершить настоящее восхождение по деревянной лестнице, прилепившейся к склону холма длинным светлым ожерельем и исчезающей за краем камня и неба. Небольшой причал приютил любимую игрушку аристократа древней крови и несколько мелких судов, служивших основным транспортом для жителей. Почти каждый день при хорошей погоде суда ходили по делам и за припасами в Арракис или лежащий в дельте Азур.

Сам остановился, задрав голову, – по лестнице бежал, размахивая рукой, человек. «Что-то случилось в имении», – подумал хозяин, решительно направившись на причал.