Инженер. Часть 4. Угол

Инженер. Часть 4. Угол
Евгений Южин

Никакой человек не может существовать сам по себе. Только окруженный сетью связей с другими людьми, он может стать истинно могущественным. Это ловушка, из которой нет выхода – тысячи незримых паутинок пеленают героя, делая его игрушкой жизни и чужих судеб.

Часть 4. Угол

1

Садух был не в настроении. Люди из охраны старались лишний раз не приближаться к боссу – они мелькали бесшумными силуэтами вдали за деревьями, старательно избегая появления в поле зрения раздраженного старосты. Близился вечер, маленький отряд подходил к цели своего короткого путешествия – высокой скале, торчавшей уцелевшим гнилым зубом в обрывистом уступе. Последний служил границей Облачного края – обширного плато, лежащего между отрогами Великих гор и грандиозной равниной, прятавшей на своих просторах не только бассейн самой большой реки континента – Дона, но и десятка его братьев и сестер, несущих воду предгорья в далекий океан на западе.

В последние полгода староста зачастил к этому некогда никому не нужному неприступному утесу, возвышавшемуся над долинами внизу на добрую сотню метров. Со стороны плато, конечно, утес был гораздо ниже, но и двадцать метров вертикальной скалы впечатляли. На ее макушке, по слухам, обосновался Илия, член семьи старосты – не новой, большой и разномастной семьи, в которую входили и многочисленные артели, и хутора сборщиков орешка, и биржевики из Саэмдила, и торговые представители в долине Дона, а старой – из тех времен, когда Садух был старостой жалкой тройки хуторов в Облачном крае. Впрочем, о тех временах среди людей старосты никто уже и не вспоминал – бывшая вольница фронтира канула в Лету. Садух подмял под себя всю жизнь на плато, и некоторые поговаривали, что его семья могла бы претендовать и на аристократический статус, если бы не отсутствие среди ее членов представительниц ордена. Отношения между людьми старосты и скелле были сложными, но хитрый новоявленный барон умудрился как-то договориться и его не трогали. С другой стороны, и рассчитывать на то, что кто-то из владеющих искусством войдет в семью, не приходилось – разве что повезет и среди людей Садуха родится девочка с таким нужным даром.

Отдельный разговор – этот самый Илия, живущий нелюдимым сычом на макушке неприступной скалы. Мало кто видел его, но люди поговаривали, что он не из местных – когда-то в прошлом его изгнали мун с Великих гор, и он смог дойти до людей, став к тому же каким-то образом членом семьи самого Садуха. Илия этот был, по-видимому, важной персоной в семье, но точно его роль никто не знал – Садух общался и вел все дела с ним лично. Вот и сейчас охране предстояло проводить босса до подножия скалы и убираться восвояси, что случалось уже не в первый раз. Завтра босс как ни в чем небывало объявится на своем хуторе, едва не опередив собственных быстроногих стражей.

За полгода образовалась настоящая натоптанная тропа, ведущая от хутора Садуха до скалы. Пользовался ею не только староста – на скалу доставляли огромное количество стройматериалов, какие-то детали непонятных механизмов, мелькали, под присмотром людей семьи, торговцы древностями. Командовала всем этим хозяйством, тщательно следя за безопасностью, жена самого Илии – Урухеле, живущая на собственном хуторе, через который проходила дорога к скале. У Урухеле был собственный настоящий муж, а Илия был ее приемным, однако женщина тщательно берегла эту тайну, и неспроста – статус жены таинственного волшебника, по-видимому, приносил ей изрядные дивиденды, не подвергая в то же время никакой опасности.

Граница леса резко оборвалась, не доходя до края уступа, охрана растянулась длинной цепью вдоль ее кромки, стараясь не выходить из-под защиты деревьев. Темный силуэт скалы мрачной тенью заслонял облака на западе, подсвеченные заходящим солнцем. За краем раскинулась половина обитаемого мира – великая равнина Мау. Бугрясь от подножия поросшими лесом холмами, пространство за краем тянулось до далекого горизонта бесконечной плитой темного моря, подсвеченного светом заходящей звезды. Ощущение моря добавляли доминирующие цвета местной растительности – серебристый и темно-бурый, перемежающиеся контрастными пятнами.

Под скалой было темно, здесь уже упал вечер. Хмурый Садух быстро пересек открытое пространство и подошел к маленькой беседке, ютившейся на самом обрыве рядом с возвышающимся над ней утесом. Он сделал знак рукой, и охрана, так и не появившаяся из-за деревьев, тут же развернулась и исчезла в лесу. Простой бронзовый колокол – одно из изобретений Ильи, висел по центру беседки. Садух в очередной раз подумал, что эти мун не такие уж и простаки, если изобрели такую штукенцию, и дернул за обрывок каната, привязанный к билу колокола. Негромкий, чуть глуховатый удар породил звук, заполнивший весь мир вокруг, – казалось, что гудят и вибрируют даже внутренности старосты. Не было ни малейшего сомнения, что этот негромкий гул услышат даже далеко внизу в долине.

Садух знал, что требуется терпение. Поэтому он с удобством расположился в беседке, достал воду, кусочек ореховой пастилы и не доеденный на ходу бутерброд с колбасой. Хозяин скалы обязательно спустится – а староста знал, что тот должен был быть на месте, но это может занять довольно много времени. Мало ли чем был занят человек, когда его застал далекий удар колокола. Да и надо бы обдумать предстоящий разговор – на ходу мысли постоянно выпрыгивали из головы, а вынужденное ожидание в уютном месте с красивым видом – самое то, что надо. Последний раз, когда Садух принес Илье известие о его скелле, тот надолго исчез, едва не подставив семью под неприятности с орденом. Садух чувствовал, что и на этот раз тот улетит. Как же всегда не вовремя появляется эта его пассия из далеких заносчивых аристократов. На носу были две важные перевозки, которые без Ильи превратятся в сложные и опасные операции. Все это настолько было не ко времени, что было сильнейшее искушение не сообщать новости с запада. Но Садух, как ему казалось, очень хорошо знал муна – тот был, с его точки зрения, слишком честен и слишком искренен. Таких людей, если они тебе дороги, лучше не обманывать – не только прервешь всякие отношения, но и можешь заполучить настоящего искреннего врага. А иметь во врагах Илью – чистое самоубийство. Человека, за которым числится целый хвост из мертвых скелле – могущественных волшебниц, способных убить одним движением мысли, лучше держать в друзьях.

Наконец, сияющие закатные облака пересекла быстрая тень. Самолет Ильи развернулся – Садух знал, что тот проверяет, кто побеспокоил его, и, сделав круг, опустился на грунт рядом с беседкой. Староста уже много раз видел летающую машину, сам частенько летал на ней, поэтому, едва завидев ее тень, быстро собрал свои вещи, залпом допил воду – впереди пьянка на полночи, и поспешил к самолету.

2

За полгода, прошедшие с моего возвращения с востока, я соорудил на своей скале одноэтажный дом, крыша которого стала посадочной площадкой для самолетов. Дом, конечно, слишком сильно сказано – просто накрыл все пространство выемки в скале, напоминавшее кариес каменного зуба, единой крышей. В результате с трех сторон в доме были естественные скальные стены, а с четвертой – панорамный вид на Мау. Больше всего времени неожиданно заняло устранение протечек изломанных каменных стен по периметру шикарного помещения. Первое время при каждом дожде я носился по дому, отмечая места самых обильных ручейков, несущих свежую дождевую воду прямо к моей постели, чтобы потом обильно залить скалы снаружи местным аналогом раствора. Несмотря на мои усилия, вода с легкостью находила новые пути, и лишь спустя два местных месяца мне все же удалось избавиться от непрошеных водопадов.

Большая часть помещения скорее напоминала мастерскую, чем жилье мага-затворника, и лишь рядом с видом на обрыв можно было притвориться, что ты не в гостях у друга по гаражному кооперативу, а на макушке высокой скалы, облюбованной под уединенное убежище загадочным хозяином. Именно здесь и стояли пара кресел и низкий стол, за которым мы с Садухом периодически бухали раствор орешка. Ну, как бухали – Садух, конечно, надирался до изумления, меня же, видимо, по причине инопланетной физиологии, раствор, как говорится, не брал, и это было одной из причин, как я подозреваю, почему Садух так любил заниматься этим именно у меня в гостях.

Сейчас Садух, непривычно мрачный, сидел, надувшись, в своем любимом кресле и накачивался орешком. Я не торопил моего старого товарища и делового партнера – староста не воздушный шарик, подуется, подуется и лопнет рано или поздно. Однако на этот раз надутое молчание Садуха почему-то беспокоило. Обычно староста являлся в таком настроении, когда собирался о чем-то меня просить – его, по-видимому, напрягала необходимость договариваться с кем-то, кого он давно считал членом своей семьи. В последнее время Садух привык, что ему достаточно отдать распоряжение и выбрать исполнителя, чтобы все завертелось по его желанию – со мной это не проходило. Не только потому, что в прошлом Садух формально вывел меня из семьи – о чем мало кто знал, если вообще кто-то знал, кроме него, но и потому, что мы изначально договорились о равноправном партнерстве, что заматеревший Садух переносил с трудом.

Молчание затягивалось. Я глотнул орешка и решил поторопить собеседника:

– Давай вываливай, чего у тебя?

Староста поморщился:

– Вот невоспитанный ты человек, Илия! – уже не очень трезвым голосом упрекнул он меня. – Вместо того чтобы показать, как ты рад гостю, ты ему намекаешь, что какие-то новости тебе интересней, чем я. Давай, мол, выкладывай и вали на все четыре стороны!

– Зачем ты так, уважаемый Садух? – подыграл я ему. – Меня волнует, что сердце твое не в покое, что какие-то мысли хмурят твой лоб и мучают твое сердце! Я тороплюсь принять часть твоей ноши на себя, чтобы разделить ее, облегчить тебя и наполнить твое сердце радостью!

Садух вздохнул, но вопреки обыкновению не продолжил игру:

– По мне, так это не моя ноша. Хочешь облегчить – забирай ее всю! – я молчал и ждал, Садух наполнил очередной стакан водой, бросил в него ломтик ореховой пастилы и, наконец, сообщил свои новости: – Слухи пришли из Арракиса, что семья Ур начала строить родильную и уже пригласила повитуху скелле.

– Не понял. Что здесь такого? Кто рожать будет и как это меня касается?

Садух не отвечал, задумчиво глядя на меня. Каюсь, но первое чувство, которое посетило меня, когда до меня дошло, кто готовится стать мамой, был укол ревности. Такая неприятная кислая колючка, занозой загудевшая где-то под сердцем. Я поморщился и уже собирался ответить что-нибудь равнодушное, когда новая ошарашивающая мысль выдернула резким движением колючку ревности, оставив болезненную ранку стыда. Блин! Прошла чертова дюжина арк – это местное название для двадцати дней. Это сколько же земных месяцев? Я судорожно стал высчитывать и остолбенел – девять земных месяцев или около того!

Голова загудела от мыслей, я вскочил, не в силах сидеть, и зашагал по мастерской.

– Садух, а что значит родильная?

Садух поболтал стакан, отпил из него и ответил не торопясь:

– Рожать-то скелле будет. Что же тут непонятного? Строят в чистом поле, так, чтобы не спалить чего ненароком, отдельный домик – это и есть родильная. Ну и повитуха, ясное дело, из ордена.

Я замер, лихорадочно обдумывая новость, молча уставившись вглубь мастерской. Низкое солнце уже коснулось горизонта, осветив скалу затухающим оранжевым светом. У мастерской отсутствовала полноценная стена со стороны долины – так, скромное ограждение, разделенное колоннами, подпирающими крышу, – и сейчас этот свет – насыщенно-желтый с красноватым оттенком, заливал все помещение, включая его самые дальние потаенные уголки. Столбы, рядами расставленные по мастерской, поддерживали широкую крышу, набранную из толстенных досок какой-то местной древесины почти белого цвета. Крыша была двухслойной – между потолком и собственно покрытием я проложил целую систему ливневой канализации, которая теперь во время дождей наполняла две емкости воды для технических нужд, а ее избыток скидывался в пропасть парой красивых водопадов. Укрытое пространство получилось неожиданно обширным – когда я первый раз прилетел сюда, то обнаружил небольшую удобную полянку. Теперь же под перекрытием в янтарную глубину уходил обширный зал с колоннадами. В нем терялись и мой рабочий стол, и стеллажи с инструментом, и несколько верстаков, маленький горн, стоявший ближе к краю, печка, наковальня, стапель посередине, на котором замер каркас-основание для нового движителя.

Здесь я приводил в порядок самолет, строил навигацию для предполагаемого далекого путешествия, готовил движитель для той же цели. Моя жизнь под крылом семьи Садуха приобрела размеренный и предсказуемый распорядок – полеты с контрабандой, транспортировка орешка, умиротворяющая возня с деталями и агрегатами, отладка и настройка механизмов и устройств и ежевечерние тренировки с тенями источника. Ана всегда жила во мне еле слышной нотой надежды – надежды на ее возвращение. Я жадно следил за редкими новостями с далекого запада, радовался укреплению положения семьи Ур, справедливо связывая это с возвращением моей скелле домой. И ждал.

И вот я в растерянности. Понятно, что мой путь теперь – на запад. Ясно, что я не могу просто отмахнуться от вероятного, более чем вероятного, отцовства. По крайней мере я обязан выяснить все обстоятельства, и если это мой ребенок, то я не смогу остаться в стороне от него – это, на мой взгляд, невозможно. С другой стороны, неожиданная новость, как это всегда бывает, разрушила мои обширные планы, вновь выдернула меня из такого уютного мирка мастерской в неприветливый внешний мир. Вон и Садух молчит, дуется – у нас две перевозки на носу, и он понимает, что они, скорее всего, срываются.

– Садух!

– Чего? – стукнул стаканом, по-моему, уже порядочно напившийся партнер.

– Как ты думаешь, когда роды?

– У тебя что, мозги отключились? Сам считай! Я с вами за горами не шлялся!

Пьяная прямота старосты привела меня в чувство. Конечно, новость неожиданная, но не более неожиданная, чем очутиться в глубоком озере на другой планете через минуту после того, как отрываешь багажник собственной машины рядом с подъездом дома. Растерянность прошла, в голове начала выстраиваться ясная последовательность действий – в ней были и срочная подготовка самолета, и список необходимого для далекого путешествия, и еще множество мелких, но неотлагательных дел, не было только пьянки с Садухом.

– Ладно тебе, Садух! Ничего страшного не произошло! Слетаю, улажу свои дела и вернусь. Может, ты еще и бароном станешь.

– Очень оно мне нужно! Бароном я и без тебя стану, если захочу.

– Ну тем более! Да и чего ты ворчишь? У меня обстоятельства непреодолимой силы!

– Чего у тебя?! – Садух развернулся в своем кресле, впервые посмотрев в мою сторону.

– Обстоятельства непреодолимой силы. Ну, это когда от тебя ничего не зависит – стихия!

Садух вернулся в кресло, которое, похоже, покидать скоро не собирался:

– Чего-то у меня какие-то смутные сомнения по поводу твоей родины в горах. Обстоятельства непреодолимой силы – это что, когда овец идешь продавать, а тебя бурей накрыло?

– Ну да. Или под камнепад попал, например. Садух, ты у меня останешься или тебя отвезти?

– Не отвяжешься! Здесь останусь – хорошо у тебя, вид красивый, тишина, никто мозг не грызет! Завтра отвезешь.

Я вздохнул – мне нужно не просто побыть одному, собраться с мыслями, составить список неотложных мероприятий, но и выполнить обязательную тренировку, которую старосте наблюдать вовсе не обязательно. Ладно, дождусь, когда он отрубится, а пока набросаю список.

В глубине мастерской резко потемнело – свет гаснущего солнца не справлялся с берущим свое вечером. Я зашагал к дальнему верстаку, где последнее время собирал навигационный планшет из подаренных Аной маяков. Там же стояли лампы, которые я использовал для освещения, – надо было зажечь их заранее, чтобы потом не бродить в темноте среди колонн. Стоя у верстака, я оглянулся – на фоне золота гаснущего солнца, перечеркнутого темными силуэтами колонн, вырисовывался нахохлившейся птицей Садух. Отсюда, из темноты дальней стены казалось, что мир еще наполнен светом и теплом, но ночь уже стояла где-то рядом, неумолимо наваливаясь своим телом на скалу, мою мастерскую и мир вокруг. Похоже, я все-таки составлю компанию старому товарищу – у меня было чувство, что вместе с ночью надвигается новое время и мне следует проводить тот мир, в котором, как мне казалось, я уже обжился.

3

Рассветы в Облачном крае не впечатляли. Просто становилось все светлее и светлее – было ощущение, что солнце не участвует в этом. Сине-серый свет ранних сумерек медленно бледнел, избавляясь от синевы, пока не становилось ясно, что день вернулся – такой же пасмурно-блеклый, как и большинство других. Даже отблески золота, пробивающегося в разрывы облаков над долиной, не скрашивали его – низкое солнце еще не могло увидеть планету под таким маленьким углом, и пятна далекого сияния расцветят покрывало леса внизу гораздо позже.