Патриоты

В подготовке и совершении диверсии в листопрокатном цехе вместе с А. П. Петуховым участвовал партизан-разведчик, работник листопрокатного цеха Максим (Пётр – п.а.) Михайлович Шевченко, погибший в 1942 году в бою при выходе партизан из Самарского леса, окружённого вражескими войсками.

Дмитрий Иванович Бураков, заместитель начальника пожарной охраны завода, организатор диверсии в механическом цехе завода, где фашисты устроили ремонт боевой техники. В результате диверсии были уничтожены и приведены в негодность путём поджога 42 авторемонтные мастерские. Гестаповцам удалось настигнуть скрывшегося Д. И. Буракова в селе Новосёловка, в перестрелке он был ранен и схвачен. После жестоких пыток, никого не выдав, был расстрелян в саду пединститута.

В совершении этой крупной диверсии в ноябре 1941 года, участвовал ещё один работник завода – начальник транспортного цеха Владимир Иванович Хмель, 1914 года рождения.

Григорий Фёдорович Чалый, работник завода, проживал по улице Советской, напротив бывшей мельницы Уманского, где фашисты устроили тюрьму. В подвале дома Чалого был установлен радиоприёмник, слушались сводки Совинформбюро о событиях на фронтах, писались и распространялись листовки.

Впоследствии, когда листовки начали изготавливаться на стеклографе в доме подпольщика Алексея Цокура по улице Рабочей, 10, Г. Ф. Чалый обеспечивал краской печатание листовок.

Пётр Иванов из железнодорожного цеха участвовал в освобождении военнопленных, работавших на заводе. В подвале его дома по улице Фрунзе, освобождённые военнопленные ожидали получения от подпольщиков города немецкие паспорта, а затем направлялись к линии фронта или в партизанский отряд Медведева.

Жена, Домна, выполняла роль связной с подпольщиками города, занималась доставкой паспортов. Арестовывалась, но за бездоказательностью была освобождена» [3].

Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко:

«Помню, что-то ребята записывают, спорят, советуются. Хмель пришёл (я с ним на заводе работала) в подвал. Увидела бидончики с горючим, мазутом, накрытые досками. Готовятся к операции. Митя сказал: «Мама, дай ключ от подвала». Вечером пришли Зина, Женя и другие товарищи. Они облили мазутом и спалили ремонтный цех на жестекатальном заводе, уничтожив 44 автомашины и оборудование. В Орловщине, в доме отдыха перебили охрану и спалили 8 машин. Это было поручено подпольным комитетом комсомола Павлу Бондаренко, у него была группа из 5 или 6 человек. Он сам жил в Орловщине. Никита и другие товарищи связали охрану (она была из пленных) и выпустили группу пленных на жестекатальном заводе» [4].

Над подпольной организацией нависает угроза

После успешно проведённой диверсии на жестекатальном заводе над антифашистской подпольной организацией нависает угроза. Не из-за диверсии на предприятии, а из-за поражения нацистов под Москвой. После этого события оккупационная власть предприняла следующий шаг – угонять трудоспособную молодёжь, проживающую на оккупированных территориях, на принудительные работы в Германию.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«К весне 1942 г. была установлена связь с подпольными организациями Синельниково, Павлограда и Днепропетровска.

Кроме того, мы собирали оружие, которое было оставлено войсковыми частями, которые переправляли при содействии Павла Бондаренко, возглавлявшего в с. Орловщина подпольную группу, в Орловщанский лес.

С Бондаренко мы встречались несколько раз на квартире у Мирошника.

Вскоре над нашей организацией нависла угроза. Фашисты начали массовый угон молодёжи на каторжные работы в Германию.

Благодаря содействию, оказанному медицинскими работниками, подполье удалось спасти. Для анализа крови подставлялись лица, болеющие малярией. В качестве таких лиц выступали: Никита Головко, я, наши мамы и др. Это давало возможность обеспечить подпольщиков таким диагнозом. Фашисты очень боялись завоза малярии в Германию и поэтому прошедших такой медицинский анализ удалось спасти от угона в рабство. Так были спасены несколько членов подпольной комсомольской организации.

В этот период все силы нашей организации были брошены для проведения разъяснительной работы среди молодёжи, которую под угрозой расстрела сгоняли и свозили из сёл прислужники – полицаи с жёлто-голубыми повязками на рукаве к зданию, так называемой, «биржи труда». Последняя размещалась возле парка (сейчас парк им. Сучкова) в бывшем здании детского садика. Специально подготовленные листовки с призывом не ехать в Германию распространялись среди молодёжи. Кроме того, для срыва назначенного выезда по сёлам расклеивались объявления, якобы за подписью ОРСТ коменданта (местной комендатуры) с другой датой выезда. Эшелоны уходили полупустыми. Гитлеровцы нервничали, зверели и устраивали облавы по городу, на базарах. Наша агитация делала своё дело. Молодёжь уклонялась от мобилизации, уходила в леса, скрывалась в других сёлах, бежала с эшелонов. В конце 1942 г. в период битвы под Сталинградом, наша подпольная организация сообщала населению города при помощи листовок и устной информации через доверенных лиц о событиях на фронте. В честь победы на Волге была выпущена листовка, в которой карикатурно был нарисован с шишками на лице гитлеровский вояка с разорванным пополам баяном в руках и под ним гласила подпись «От Дона до дому»» [1].

Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь (15.04.1985):

«Я знала Ивана Васильевича Кутового, так как он жил недалеко от меня, на Вороновке, ещё до войны. А когда началась война и город Новомосковск был оккупирован немецко-фашистскими войсками, Кутовой И. В. работал на бирже труда. Однажды меня арестовала полиция, избила и под конвоем отправила на биржу труда для регистрации на каторжные работы в Германию. Я попала к И. В. Кутовому, он меня хорошо знал, у нас уже были встречи по заданию подпольного комсомольского комитета, Кутовой снабжал меня писчей бумагой для создания листовок. И. В. Кутовой записал меня в карточку и послал к Е. В. Бутенко, которая дала мне справку о том, что я болела туберкулёзом. И. В. Кутовой давал задание писать листовки с призывом не менять советские паспорта на немецкие и распространять эти листовки среди населения» [2].

А. Б. Джусов, «Новомосковская правда», «В плен не сдался».

«Жена Алексея Цокура Екатерина была членом комиссии, которая отбирала работоспособную молодёжь в Германию, и пользовалась этим, выполняя поручение подполья. Тем, кто не желал ехать, она и врач М. Н. Пиганова предоставляла справки о заболеваниях малярией или о перенесённом туберкулёзе. Для подтверждения диагноза пользовались мазками крови, отобранными у хронически больных малярией Т. Г. Соколовой по её согласию» [3].

Рабочий корреспондент газеты «Новомосковская правда» Браславский, статья «Врач Бутенко».

«После поражения под Москвой фашисты начали в городе кампанию насильственного набора рабочей силы для отправления в Германию. Создали специальную медкомиссию при городской управе по выявлению физически здорового, годного для непосильного труда населения. Своих докторов не хватало, поэтому включили в состав медкомиссии также и местных. По заданию подполья работать в ней согласилась и врач Бутенко.

Она быстро вошла в доверие захватчиков. И гитлеровцы не могли и предположить, что эта красивая, хрупкая женщина учила молодёжь, как нужно симулировать болезни, предоставляла справки о болезнях и нетрудоспособности. Приходилось реагировать на все коварные действия врага. На «рост» числа «туберкулёзников» гитлеровцы ответили жестоким способом: решили истреблять их физически. Но это им не удалось. Бывшие «туберкулёзники» уже «болели» малярией» [4].

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича о Зине Белой:

«В августе 1942 я вернулся домой в г. Новомосковск с Уманских лагерей военнопленных и мне пришлось через её брата Николая повстречаться с Зиной, которая помогла мне достать на моё имя немецкий паспорт (Аусвайс). После нескольких бесед я ещё раз убедился в силе её патриотизма и в её таланте организатора. От Зины это передавалось всем, кто её знал, она поддерживала у всех этот оптимистический дух. Зина в своих листовках обращалась к людям: «Верьте в силу Советской армии, боритесь в тылу врага, не будет пощады коричневой чуме». Зина красиво, очень красиво писала. На квартире Н. Головко слушали последние известия Совинформбюро. Зина говорила, что за одну ночь писала до 20 листовок, а мы в разных местах города расклеивали. Затем радиоприёмник был перенесён на переулок Подпольный. Наверное это был подвал родственников Жени Шуть. Зина возглавляла группу связных, училась в сельхозшколе, которая находилась на ул. Горького. В саду колхоза «Заря» (Решкут) находился склад советского оружия и боеприпасов, которые охранялись полицией. Зина знала, когда дежурят «свои» люди – Яша Тищенко (Советская, 100) и Федя Корягин – они готовили и передавали необходимое оружие и боеприпасы, которое переправлялось партизанам. Местами хранения оружия были – ветлечебница и мыловарка (она же салотопня, где работал дед Пернов – п.а.). Зина имела связь с подпольщиками с. Хащевое, упоминалась фамилия или кличка «Оглы», со станцией Новомосковск через переводчицу девушка по фамилии Сытник проживала по ул. Комсомольская. Сытник сообщала когда и с каким грузом идут ж/д эшелоны, она организовывала инструмент – ломик для выдёргивания костылей, домкрат и др. Николай, Черняк, Батурин, я и Зина за вторым мостиком в районе Шпалзавода, разводили рельсы, после этого закладывали тол. На железнодорожной станции всегда дежурили казаки из РОА» [5].

Бурный февраль 43-го

В конце февраля 1943 года силами 35-й части Красной Армии и участниками подполья была предпринята попытка освободить город. О том как это происходило, рассказывают очевидцы этих событий.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«В феврале 1943 г. при подходе частей Красной Армии к городу Новомосковску по приказу подпольного комитета вся организация была приведена в боевую готовность. Из тайников, расположенных на кладбище Транзитки (сейчас там построена фабрика), было извлечено оружие.

Член подпольного комитета Е. Мирошник принял на себя командование боевыми группами, расположенными на Вороновке и Транзитке и, по сигналу, полученному от Владимира Доленко, выслал навстречу нашим войскам связных. Последние должны были провести передовые отряды более безопасными дорогами. Обстановка в городе была тяжёлой.

Фашисты арестовывали мужское население и вывозили за Днепр. Приходилось скрываться и действовать очень осторожно. Честь встретить Красную Армию от нашей группы выпала Николаю Колеснику. Задание было выполнено. Передовые части наших войск на рассвете февральского зимнего утра овладели шпалопропиточным заводом и железнодорожной станцией Новомосковска. Один из отрядов в количестве 15 человек, вооружённых автоматами, лёгким пулемётом и противотанковым ружьём Николай привёл к нам на Транзитку. Отсюда через кладбище мы вместе с отрядом двинулись к центру города. Нам необходимо было пересечь шоссейную дорогу, связывающую Новомосковск с Днепропетровском и выйти на Кущёвку (жилой массив, прилегающий к центру города). На дворе стало светлее. В это время подошли немецкие танки и начали вести обстрел домов нашего посёлка, считая, что в них засели партизаны.

К вечеру подошли в большом количестве немецкие войска. Бой длился до ночи. Мы помогали отряду как могли. Малочисленный отряд наших войск мужественно оборонял вокзал и шпалопропиточный завод, но вынужден был прорвать окружение и отступить. Мы очень переживали горечь неудачи. Но мы продолжали борьбу (Лисовиков, Белый, Доленко, Колесник, его молодые ребята, и я). помогали переправлять красноармейцев через р. Самару на Вороновке в Орловщанский лес. Беспокоясь о дальнейшей судьбе подполья, мы передали Мирошнику, что прекращаем встречи и никуда не показываемся. Дома мне пришлось отсиживаться вместе с отцом в яме, которую выкопали на огороде раньше.

Мучительно тянулись дни. Наконец появилась Зина Белая и сообщила, что Никита Головко возвратился из-за Днепра, куда он был вывезен, как и многие заложники (он был инвалид детства). Она сообщила, что обстановка уточняется и что из наших пока никто не арестован, только кое-кто ушёл с отрядами Красной Армии.

К концу марта 1943 г. мы начали пропаганду среди населения города, 1943 г. был не 1941 годом и работать стало легче. Отзвуки Сталинградской победы и февральские события в нашем городе вселили веру в победу нашей Красной Армии среди большой части населения города Новомосковска» [1].

О февральских событиях сорок третьего года в городе Новомосковске вспоминает также Колесник Николай Тарасович. Прежде чем он оказался в городе, ему довелось пройти, буквально, через все круги ада. Война закинула совсем ещё юного Николая в самое пекло. Он успел побывать в Сталинградской битве и в лагере под Уманью. Вот его история, записанная внуком Николая Тарасовича Максимом Столяровым, обработанная Валерием Потаповым и опубликованная на сайте http://army.lv/ru.

«Я родился 19 декабря 1922 года на Украине в селе Степановка Магдалиновского района Днепропетровской области в обычной крестьянской семье. Сызмальства работал на различных сельхозработах. Помню, оставляли меня на неделю одного стеречь баштаны. Оттуда даже собака сбежала, а я смог. Из одежды на мне была только крашеная бузиной рубаха и больше ничего: первые штаны мне сшили только тогда, когда я пошёл в школу. Питался я там арбузами и прочим подножным кормом, что впоследствии очень помогло мне выжить. [Его брат – Владимир Гаврилович Колесник, танкист, попал на войну против Японии в 1945 году, ранен снайпером за несколько часов до первого боя в котором сгорели его танк и экипаж – рассказывает, что Николай Тарасович знал все съедобные корешки и травы, мог босиком ходить по болотному очерету и находить в болоте какие-то луковички, ловил крыс, рыбу какими-то немыслимыми подручными средствами – Максим С.]

Мне удалось закончить десятилетку, десятый класс закончил в 1941 году. В августе наш Новомосковский военкомат организовал эвакуацию не призванной молодёжи, чтобы та не попала в руки немцев. Отправили нас эшелоном на восток, но под Синельниковым эшелон разбомбили. Оставшихся в живых и не сбежавших, переформировали в Запорожье: всех десятиклассников, в том числе и меня, отправили под Бердянск во 2-е Ростовское Артиллерийское училище. Но спустя несколько недель линия фронта подошла к нашему училищу. Нас построили, раздали кое-какое оружие. В станице Синявка мы приняли свой первый бой. Группа немецких танков довольно легко смяла нашу оборону и пошла дальше на Ростовское направление. Нас, оставшихся в живых после этого боя, вновь переформировали и отправили в 1-е Ростовское училище, куда мы попали прямо к началу боёв за Ростов. Нас опять бросили в бой. Немцы теснили нас, мы с боями отходили дальше на восток. Потом нас сняли с фронта и отправили в тыл и в ноябре 1941 года мы оказались в Сталинграде в артучилище. В начале 1942 года наше обучение закончилось, мы получили звания. Я был направлен командиром огневого взвода 21-й мотострелковой бригады 14-го танкового корпуса 57-й армии.

Бригада наша стояла в Майкопе. Как теперь говорят, она была укомплектована всем «с нуля». Потом, с апреля и до июня месяца мы отступали на Воронеж, здесь мы остановились и образовали Сталинградский фронт. Командовал фронтом маршал Тимошенко. Мы довольно долго держали оборону, а потом немцы опять сильно ударили и отбросили нас до Старобельска. Мы отступали в страшной неразберихе под постоянным артобстрелом и под ударами с воздуха. От взвода у меня осталось только одно орудие [судя по всему, 45-мм противотанковая пушка – Максим С.] и расчёт из четырёх человек. По связи нам приказали занять оборону у дороги и прикрывать отход наших войск. Встали. Окопались. Немцев не было весь вечер. Ночь и почти весь следующий день.

К концу следующего дня показалась немецкая колонна. Мы открыли огонь из пушки и подбили два бронетранспортёра. В ответ немцы открыли сильный пулемётный огонь и под его прикрытием заползли в лес. Тогда мы перекатили своё орудие на новую позицию. К этому моменту у нас оставалось несколько осколочных и всего два бронебойных снаряда. Мы прекратили огонь. Через некоторое время немцы пошли в атаку. Мы несколько раз выстрелили по пехоте осколочными снарядами, немцы вновь залегли. Вскоре они подтянули миномёты и накрыли нашу позицию. Перемешали всё в кашу, разбили наше орудие…

Как ни странно, но немцы не стали добивать тех из нас, кто был ранен, подняли, дали в живот прикладом винтовки, запихнули в грузовик и отвезли в Старобельск, где был временный лагерь для военнопленных. Представьте себе: начало июля, голая степь, жара. Воду и еду нам практически не давали. Людей в лагере – тьма, всё битком набито…

Несколько человек из нас решилось на побег, пока оставались хоть какие-то силы. Мы решили рассредоточиться по периметру лагеря и одновременно рвать в разных направлениях. Побежали. Немцы беспорядочно лупили из винтовок в разные стороны, но всё же почти всех перестреляли. Я и ещё один боец добежали до какой-то лужи, напились и затаились в кукурузном поле. Сидели там два дня. Слышали, как ходили полицаи и тихо перемещались туда, где они только что прошли. Но, в конце концов, нас поймали: собаки нас почуяли. Полицаи нас схватили и били ещё сильнее, чем немцы. Потом отволокли нас в тот же лагерь, откуда мы бежали. Спустя некоторое время нас перевезли из этого лагеря в Умань на работы в карьер. Там уже были бараки. Кормили нас кашей из горелой пшеницы. Гоняли на работу в карьер.

Однажды налетела наша авиация и нещадно бомбила немцев. В общей суматохе мне удалось бежать. Великими предосторожностями я поездом добрался до Днепропетровска. Оттуда пешком дошёл до Новомосковска. Город был весь сожжён, но моя мать была жива. Она спрятала меня на чердаке сарая, потому что немцы расстреливали всех вновь прибывших. Через две недели на меня вышли местные партизаны-подпольщики Мирошник и Зина Белая. Они сделали для меня «аусвайс». Но, видимо, неудачно: поймали меня немцы с этим «аусвайсом», заперли на два дня в бараке, где сидели такие же «невыясненные» личности. Мне повезло и через два дня меня отпустили.

Я стал членом подпольной организации. В виде прикрытия я работал слесарем по ремонту машин на жестекатальном заводе. Основным же моим занятием был саботаж. Несколько раз мы устраивали побеги пленных красноармейцев из местного накопительного лагеря.

Нашим руководителем был Никита Головко. Вообще, разные были у нас задания. Прятали и распространяли среди проверенных горожан радиоприёмники, помогали продуктами нашим пленным красноармейцам, много чего было. Помню, паролем нам служила красная пуговица за лацканом пиджака.

Так продолжалось до 1943 года. К зиме фронт подошёл к селу Вольное и я получил задание выйти к передовой части Красной Армии и провести её под мостами на завод по производству шпал. Я встретил наших, но оказалось, что это совсем не фронт, а прорвавшиеся остатки одной из частей 35-й армии, всего человек 60. Мы приняли решение атаковать город. Мне, как офицеру-артиллеристу, дали под командование противотанковую пушку. На следующий день мы атаковали, прорвались километра на два-три вглубь, заняли вокзал и окопались на кладбище. Немцы нас вяло контратаковали со стороны города, но успеха не имели.

В 15:00 того же дня к нам в тыл с Марьяновской горы вышли немецкие танки. Мне удалось развернуть и докатить орудие до более-менее подходящей позиции и подбить один танк, но остальные танки буквально сравняли вокзал и шпалзавод с землёй. Уцелевшие красноармейцы попрятались в подвалах завода и немцы ещё сутки лазили по руинам и всех, конечно, перебили. Мне и ещё трём бойцам удалось выбраться из этой каши. Мы кое-как помылись в какой-то затоке. Стали решать, что делать дальше. Не придумали ничего, кроме как пойти домой.

Пришли ко мне домой. Один из бойцов остался со мной дома, а двое других с партизаном Садко пошли в отряд Совы, который стоял в лесу за рекой Самарой. Была зима, река замёрзла, и они пошли прямо по льду. Немцы их заметили и срезали двоих из пулемёта. Потом подошли, накрыли им лица платками и ушли. Ночью на лёд никто из нас не совался, но к утру трупы исчезли. Оставшийся в доме боец подлечился (у него была сильнейшая чесотка) и ушёл на фронт в сторону Павлограда. Больше о нём я никогда не слышал» [2].

А. Б. Джусов, «Новомосковская правда», «В плен не сдался».