Легенды, были и сказки Крыма

– Едут, едут!

Смотрят взрослые, а на телегах ребята мал мала меньше. Ручонки худые, лица бледные. С ними немудреные пожитки в рюкзачках да чемоданчиках. Окружили их, разговорились. Оказалось, что новичков восемьдесят человек.

Вот какие они были, первые артековцы. Потом была первая барабанная дробь. Был первый сигнал горна. И первая пионерская линейка. И день этот первый – 16 июня 1925 года – стал первым днем большой жизни первого на земле детского лагеря.

Зазвучали песни звонкие. Зажглись костры пионерские. Сотнями улыбок засветился этот чудесный уголок земли крымской. Заметил я тогда, что от смеха дети растут быстрее, а взрослые живут дольше. Весело ребятам рядом со мной. Да и мне не скучно.

Однажды темной ночью налетел на лагерь ураган свирепый. Рвал палатки и валил деревья. Напугал до смерти детей страшный ветер. Насквозь промочил ребят холодный ливень.

Да не растерялись вожатые. В мгле непроглядной, вспышках молний и грохоте волн повели артековцев вверх к маленькому поселку. Укрылись от дождя ребята, переждали непогоду.

А утром, когда солнце встало, вернулись к своим палаткам. Смотрят, а палатки исчезли. Кругом на земле подушки и тумбочки, кровати и одеяла валяются.

Засучили рукава ребята и вожатые. Потрудились на славу, и к вечеру лагерь было не узнать.

Задумались после этого взрослые. Решили вместо палаток брезентовых крепкое жилье поставить. Решили – сделали. Так появились у моря голубые домики с блестящими оцинкованными крышами. Засветились электролампочки. Побежала по трубам свежая вода из горных источников.

А еще задумали построить новый лагерь, чтобы дети могли жить в нем круглый год. И родился Верхний лагерь.

Приехал однажды туда писатель Аркадий Гайдар. Любили артековцы и его, и его книги. Познакомился и я с ним. Пригласил в гости. Пришел он. Гляжу – выправка военная. Глаза светлые, добрые. Рассказал мне, что юность свою в боях провел. Саблей острой с врагами насмерть рубился. Как память о походах былых шрамы глубокие носил. Не давали они покоя ему, болью тяжкой мучили.

А я возьми да покажи ему место одно сокровенное. Никому про то не рассказывал, что на спине моей есть камень волшебный – Горячий камень. Кто его на самую вершину снесет и там разобьет на части, тот вернет свою молодость и начнет жить сначала.

Ничего не сказал писатель. Ушел.

На следующий раз приходит и говорит:

– Спасибо тебе, конечно, Аю-Даг. Но что это люди подумают, завидев меня молодым. Не сумел, значит, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел своего счастья и теперь хочет все начать сначала. Да и зачем мне иная жизнь, когда и моя прошла трудно, но ясно и честно!

Согласился я с писателем:

– Верно сказано.

И решил я тогда еще один секрет рассказать. Кто встанет на Горячий камень и желание доброе загадает, то желание обязательно сбудется.

Загадал желание писатель и уехал. Оказалось, что решил он книжку обо мне и об «Артеке» написать. Как загадал, так и исполнилось. А вы не читали книжки эти? «Военная тайна» и «Горячий камень» называются.

А я мечтал, чтобы рос «Артек», чтобы за лето в нем отдыхали сразу тысячи ребят. И моя мечта стала сбываться. Из крошечного палаточного городка он вырос в громадную детскую страну. Взрослые передали лагерю санаторий «Суук-Су». Росли новые здания, хорошела артековская земля.

Но вот однажды…

Встали ребята утром на зарядку. Не поймут, в чем дело. Горны не звенят, музыка не играет. Не смеются вожатые. Посмотрели внимательно и поняли, что случилось что-то страшное. И тут разнеслось по Артеку страшное слово – «Война».

Напал враг на землю нашу. Стал теснить Красную Армию. Хотели мальчиши-артековцы на подмогу прийти, да не берут их на фронт. Малы еще. А враг тем временем город за городом захватывает.

Задумались мальчиши, решили:

– Коль нельзя на фронт – в тылу помогать будем.

И поехали от линии фронта подальше. Вскорости на место приехали. Отдохнуть бы им с дороги. Да не такие люди артековцы. Фронту помощь ой как нужна.

А на полях урожай отменный. Взялись мальчиши за работу. Помогли урожай собрать. Тут и зима наступила.

Слышат мальчиши, а на западе гул канонады. Смотрят мальчиши – полыхают зарницы далекие. Поняли мальчиши – худо приходится Армии Красной. Эшелон за эшелоном мчат на запад пушки да танки. У бойцов лица суровые. А с фронта раненые едут. Стали артековцы в госпитале трудиться, семьям фронтовиков помогать. Уезжают красноармейцы крепкие да здоровые. Благодарят артековцев за дела полезные.

А над «Артеком» тем временем тучи черные. Пляжи фашисты взрывали, кедры да кипарисы рубили, дворец пионерский сожгли. Комнаты светлые и музей артековский под конюшни приспособили. Где раньше строй пионерский ходил, нарыли оккупанты траншеи и окопы. Пылал «Артек», отданный врагу на поругание.

Подошли как-то к моему подножию фашисты. Злобу выместить на горе захотели. Взорвать меня удумали. Да не тут-то было. Повел я плечами могучими и бросил каменья на головы вражьи. Отбежал враг, как пес побитый. Больше ко мне не подходил. А камни те до сих пор у лап моих лежат, как упоминанье о лихой той године.

Однажды приплыл к моему берегу корабль краснозвездный. Увидели его фашисты, вызвали свору бомбардировщиков. Заметались те. Пулеметами да бомбами плюются, а сделать ничего не могут. А корабль наш пушки свои боевые на кресты черные навел и знай себе палит. Вот один стервятник в море рухнул. Только дуга дымная от него и осталась. Вот еще один жизнь свою бесславную кончил. Тут и ночь пришла. Под ее покровом исчез корабль геройский. Только к берегу моему после боя волны вынесли тело матроса погибшего. Хотел я его схоронить, да не успел. Набежали фашисты да втихую закопали героя, чтоб никто про то не проведал. Спрятали под скалой высокой, а холмик могильный с землей сровняли. Только я это место запомнил и сберег до дней светлых. Ведь были они, эти дни победные, уже не за горами.

Загремели пушки советские, задрожали фашисты. Вот она, думают, расплата идет за дела страшные. Бросились враги к Гурзуфу, а оттуда к Ялте и Севастополю. Бегут, спотыкаются. А наши танкисты и пехотинцы уже тут как тут.

Посмотрели на «Артек», ужаснулись.

– Камня на камне враг не оставил. Линейки пионерские уничтожил, дома и парки сжег, аллеи да клумбы разворотил.

Сказал тогда седой красноармеец:

– Как же это надо детей ненавидеть, чтобы такое вот преступление совершить. Разве ж детишки в чем виноваты? Разве ж у немцев у самих детишек нет?

Позвал я тогда в «Артек» людей работящих.

– Давайте, – говорю, – за дело возьмемся. «Артек» из руин поднимем.

Закипела работа. Еще война не кончилась, а ожил лагерь. Запели горны, поднялись флаги на мачтах. Взвились в ночи костры пионерские.

Не всем суждено было вернуться с войны той жестокой. Собрались артековцы, вспомнили товарищей своих погибших и поставили на высокой площадке над морем плиту белую, мраморную. Написали на ней:

«Они были артековцами:

Тимур Фрунзе

Иван Туркенич

Гуля Королева

Володя Дубинин

Рубен Ибарури

Витя Коробков».

Проходят мимо люди – голову склоняют.

На другой артековской круче, у скалы, поставили еще один памятник. В память о Неизвестном матросе, погибшем у артековских берегов. Идут мимо артековцы, минутой молчания героя поминают. И мечтают о мире. И чтобы весь свет об этой мечте знал, посылают по морю письма необычные.

Теперь уже никто не помнит, кто и когда затеял в «Артеке» бутылочную почту. Но традицией это стало. Закупорят ребята в бутылки записки. Белокрылый теплоход повезет их далеко-далеко. И отправит по волнам Черного моря. Подхватит течение такое письмо и будет носить может быть, месяц, может быть, год. Найдет на берегу такое письмо человек где-нибудь в Турции или Болгарии, и прочтет. А там мысли хорошие: