Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции

Кристальди[237 - Франко Кристальди (1928–1992) – итальянский кинопродюсер. Работал с Ф. Феллини, Л. Висконти, Ф. Рози, П. Джерми, Д. Торнаторе и другими выдающимися итальянскими кинорежиссерами.] уже послал телеграмму на имя Ермаша и Сизова по поводу «Путешествия по Италии». Мне пока ничего не известно, и я полагаю, что мне об этом не соблаговолят передать. Видимо, придется писать Ермашу[238 - Тарковский А. Мартиролог. С. 148.].

Андрей Арсеньевич очень хотел иметь такую камеру[239 - Тарковский А. Мартиролог. С. 155.]. Он думал, что с ее помощью сможет быть не только режиссером, но и оператором своих будущих фильмов. Впоследствии он откажется от идеи снимать итальянский фильм самому.

Франко Кристальди, ранее сотрудничавший с «Мосфильмом», прислал телеграмму с приглашением Андрея Арсеньевича на работу. Режиссеру об этом пока ничего не сообщили. К замалчиванию информации о телеграмме Кристальди со стороны Госкино добавилось умолчание о неоднократных приглашениях посетить Швецию, к которым имел отношения Ингмар Бергман[240 - Ср.: «Узнал я это от Ольги Сурковой, она общалась со шведами на кинофестивале» (Там же. С. 141).].

Вопрос о запуске нового фильма Тарковского по-прежнему висел в воздухе. С момента подачи заявки прошло два месяца.

22 февраля. Письмо БН – АН: Насчет Тарковского – ну что тут скажешь? Гений, он гений и есть. Надобно потрафлять, я понимаю. Тем более что глядишь – и подкинут еще что-то там. Ты уж, брат, терпи. Такая наша в данном случае доля.

Двадцать второго февраля Тарковский записывает новые соображения по поводу сценария братьев Стругацких.

1. По поводу «благодетелей рода человеческого» – прибавить что-нибудь типа «так называемых благодетелей» или те, «кто вообразил себя благодетелями».

2. Сказочные детали (Круг, деньги). Ликвидировать все фальшивое.

3. Линия Ученого (атомный взрыв).

4. Линия Художника (покой?).

5. Линия Виктора (гибель в конце).

6. Имена (Антон).

7. Название[241 - Там же. С. 149.].

Тарковский приходит к неожиданному выводу:

Пожалуй, я нашел цель – следует снять фильм об Иисусе. Конечно, не так, как Пазолини. Здесь два пути – или снимать его за границей, либо любительской камерой и иносказательно[242 - Там же.].

Когда через три года фильм «Сталкер» будет закончен, в нем будет явно чувствоваться внутренняя связь центрального персонажа с образом Христа. Как легко верил Тарковский в то, чего ему хотелось! Тут тебе и «Гофманиана» с ФРГ, тут и фильм о Христе. Конечно, у него все будет не так, как у Пазолини.

Прекраснодушные мечты об этом фильме рассыплются в прах, как по идеологическим причинам, так по продюсерским и техническим. Госкино никогда не поддержало бы подобный проект. Западные продюсеры не захотят затевать фильм о Христе с несвободным в своих трактовках режиссером из атеистического СССР. Вера во всемогущество любительской камеры испарится при виде качества изображения, которое она могла дать.

Красноречивы поправки Тарковского к сценарию Стругацких. Он подыгрывает редакторам Госкино, вставляя в повествование Стругацких идеологические штампы из «Правды» и прочих сочиняемых на Старой площади или Лубянке передовиц. Конечно, здесь чувствуются ирония Тарковского и скепсис по поводу идеи осчастливить человечество с помощью Зоны. Но скорее прочитывается завуалированное желание спрятать то, что потом проявится в фильме, чтобы чиновники Госкино не почувствовали этого и не заставили убрать из сценария. Тарковский приближает язык сценария к тому партийно-правительственному воляпюку, на котором изъяснялись (да и мыслили) те, от кого зависела судьба фильма. Вряд ли он был искренен, уродуя прилично написанный текст и вместе с тем стремясь «ликвидировать все фальшивое». Писательским душам Стругацких подобное словотворчество было чуждо, но приходилось идти и на это. Интересно, что Тарковский дает персонажам сценария русские имена, что вызовет в Госкино резкое неприятие и почти ужас.

В Госкино репутация Стругацких имела ореол подозрительного свободомыслия, почти диссидентства. Чиновники читали сценарий, пытаясь найти между строк спрятанные там крамольные мысли. Тарковского кормили бесконечными обещаниями и упорно ничего не решали.

Двадцать четвертого февраля Ермаш отверг сотрудничество с Кристальди, готовым реализовывать итальянский проект Тарковского и Гуэрры. Он обзывает Кристальди жуликом и заявляет, что ему ничего не известно о приглашениях посетить Швецию, которые якобы посылал Бергман Тарковскому.

Председатель Госкино потребовал дать ему прочесть сценарий Стругацких, ибо из заявки он вроде бы ничего не понял, хотя и заподозрил авторов в сионизме. Такое обвинение в то время являлось джокером, беспроигрышной картой в клеветнической игре. Режиссер подозревает, что это не что иное, как удобная мотивировка отказа в запуске нового фильма. Ермаш как опытный чиновник, сталкиваясь с кинематографической интеллигенцией, притормаживал дело до получения мнения сверху. Решения принимались в ЦК, а за их провал отвечали в министерствах. Вот и не торопились ничего подписывать Филипп Ермаш и его главред Даль Орлов.

В конце концов, эти проволочки Тарковскому надоели, и он решил обратиться к испытанному средству – написать письмо в президиум очередного съезда КПСС. Тем более что на студию (Нехорошеву) звонили из Отдела культуры ЦК (возможно, с подачи цековских друзей Тарковского) и спрашивали, какие Тарковский предлагал заявки на фильмы и какие из них были отвергнуты Госкино СССР. Эти звонки могли быть инспирированы его друзьями, а могли быть и простой «отмазкой» Госкино для более высокого начальства – дескать, интересовались, а у него ничего интересного не нашлось. И это оправдывало их бездействие.

Преодолеть опалу Госкино можно было только одним способом – найти поддержку или защиту в еще более высокой и влиятельной организации. Выше Госкино был ЦК КПСС, где и определялись судьбы художников, ученых, писателей и, конечно, кинематографистов. Наконец, еще выше был Президиум ЦК. Тарковский решил обратиться на самый верх коммунистической иерархии. Заручившись поддержкой своих людей в ЦК КПСС, он начинает подбирать аргументы для удара по Ермашу.

К концу февраля у него выстроилась концепция жалобы-демарша. Андрей Арсеньевич переходит к решительным действиям.

Атака Тарковского – письмо к съезду

Двадцать четвертого – двадцать пятого февраля Тарковский пишет письмо в Президиум XXV съезда КПСС с жалобой на безработицу и дискриминационные действия Ермаша и возглавляемого им Госкино СССР.

Марианна Чугунова: А потом был очередной съезд партии, на который Андрей Арсеньевич написал письмо о том, что ему не дают работать. Я напечатала его и отправила с центрального телеграфа заказным письмом с уведомлением о вручении[243 - Тарковский А. Мартиролог. С. 149.].

Двадцать шестого февраля это письмо было отправлено. В тот же день Тарковский написал письмо председателю Госкино СССР.

26 февраля 76 года. Москва.

Филипп Тимофеевич!

Меня несказанно огорчила и даже унизила встреча с Вами 23 февраля (то есть накануне съезда КПСС). Потому что передо мной возникла еще более неприступная пропасть на пути к запуску в производство, чем это было раньше.

1. Стругацкие оказались людьми, протаскивающими какую-то свою идею в сценарии, написанном для Одесской киностудии[244 - Имеется в виду сценарий «Бойцовый кот», на основе которого впоследствии Стругацкими была написана повесть «Парень из преисподней».]. (Я хоть и не читал сценария, никогда в жизни не поверю в это.) Тем не менее Вы этим предупреждением как бы говорите – будь готов к тому, что сценарий, который Стругацкие пишут для Вас, очень даже может быть мною зарезан. До 23 (нашей встречи) я был уверен, что буду ставить его.

2. Юбилейный фильм о Толстом, который Вы мне предложили ставить прошлой весной, превратился в проблему вообще. Несмотря на то, что Вашими словами были слова обещания доверить фильм мне, несмотря на имеющиеся уже заявки режиссеров на эту тему. Рушится и эта возможность. Вы, как говорится, «берете свои слова назад».

3. Теперь «Идиот» Достоевского.

Вы требуете от нас новой – третьей заявки.

Необходимость во второй возникла у Вас перед открытием Московского фестиваля. Необходимость в третьей – накануне съезда КПСС.

Для меня ясно, что эта волокита связана с желанием оттолкнуть меня подальше от творчества, не дать мне картины ни в коем случае. Ведь Вы обещали весной решить вопрос через неделю. Прошел же почти год.

Я снова и снова перечитал заявку (2-ю редакцию). Ее редактировали и известные литературные критики, и драматурги. Несмотря уж на то, что написана она, смею пока надеяться, профессионалами.

Она ясна и в идейном и конструктивном (линии и характеры) смысле. Я посылал ее в надежде, что Вы ее все-таки прочтете.

Андрей Тарковский.

P. S. Как это Вы сказали во время последнего разговора? «Вы что, не хотите работать?» По-моему, это издевательство. У меня ведь семья и дети.

Поступок совершен. Теперь наступает новый этап[245 - Тарковский А. Мартиролог. С. 150.].

Тарковский – один из лучших режиссеров мирового кино – требовал у высшего партийного органа дать ему работу. Одновременно он отправил письмо Ермашу, давая понять, что не остановится в своей борьбе.

В те времена письмо к съезду было последней надеждой рядовых граждан в борьбе с партийной бюрократией и произволом местных и ведомственных властей. Тысячи людей обращались к Высшему партийному синклиту с просьбой решить важнейший для них житейский вопрос – улучшить квартирные условия, назначить пенсию, сдвинуть с мертвой точки застрявшее в инстанциях дело. Раз в пять лет в стране начинались мероприятия по поддержанию благожелательного образа Коммунистической партии и ее Центрального комитета. Начиналась игра в отзывчивый и добрый съезд, находивший управу на бездушных чиновников на местах. Перед съездом партийное руководство старалось чуть «подсластить» жизнь, подновить фасад «партии всего народа», показать, что руководство все видит и вовремя исправляет «допущенные на местах ошибки и отдельные злоупотребления».

Творческая интеллигенция не была исключением. Александр Сокуров писал:

Я знаю, что в свое время А. Тарковский не раз обращался в президиум партийных съездов, и только после этого он получил какую-то работу. И вообще, обращаться в партийный аппарат, «в Москву», полагая, что это как-то принципиально решит нашу судьбу, стало уже просто одной из наших национальных черт[246 - Сокуров А. Дорог много – путь один // Фомин В. Кино и власть. С. 230–231.].

Письмо в Президиум съезда иногда было эффективной мерой. Кому-то повышали зарплату или пенсию, очередникам давали некоторое количество квартир, писателю могли позволить выпустить годами валявшуюся в издательствах книгу, а режиссеру – долгожданную постановку.

Как метко назвал эти кратковременные послабления замечательный рок-поэт, лидер группы «ДДТ» Юрий Шевчук: «Из-под добрых царей льется в рты мармелад»[247 - Шевчук Ю. Сольник: Альбом стихов. М.: Новая газета, 2009. С. 94.]. Правда, «мармелад» проливался далеко не всем и, как правило, требовал еще более действенной поддержки. У Тарковского такая поддержка была. Он дружил с видными чиновниками из аппарата ЦК КПСС. Они не могли решить вопрос о его запуске (это была не их епархия), но могли помочь получить хороший отзыв о его творчестве, организовать нужную подпись или мнение в высоких партийных сферах.

В регионах письма-жалобы Съезду обычно перехватывались радетелями-чекистами, перлюстрировались и направлялись местным властям, попадая на стол к тем, на кого была написана жалоба. В таком случае судьба жалобщика была незавидной. Его могли посадить в тюрьму по состряпанному обвинению, выслать «куда Макар телят не гонял», а то и «к черту на кулички». Хуже всего было тем, за кого брались психиатры. Жалобщику ставился диагноз «синдром несправедливости», его признавали неадекватным и опасным для общества, после чего отправляли в сумасшедший дом на принудительное лечение. Оттуда, после усиленного курса галоперидола, если и выходили, то чаще всего уже действительно неадекватными, с пожизненным клеймом «вялотекущая шизофрения». Так что «ужас моего отсутствия в тюрьме», приснившийся Тарковскому, был не самой страшной перспективой, которая могла его ожидать, если бы за него взялись по-настоящему.

Считалось, что есть лишь одно место, откуда письма доходят к высоким адресатам, – Центральный телеграф. Письмо Тарковского отправлено именно оттуда, чтобы оно дошло до высокопоставленных адресатов.