Жизнь, как она есть. Ироническая философия в стихах

Для своих немалых лет я вполне рентабелен,
И в ближайший магазин сам еще хожу.
С нашими соседями я коммуникабелен,
Потому что тщательно за собой слежу.
Я тут в общежитии занимаю комнату.
Я провел в ней, граждане, лучшие года.
Не ходил я по миру со спиною согнутой.
Жить бы припеваючи да стряслась беда.
Снова жизнь не удалась, будь она неладная —
«Подмела», ограбила воровская гниль.
Сперли, гады, денежки, тапочки парадные
И подарок бабушкин – именной костыль.
Я вернулся затемно (есть, там, старушенция),
Вижу, дверь распахнута и пустой порог.
Славно поработали, лучше интервенции.
Зарыдал я горестно и надолго слег.
Не припомню, сколько дней пролежал безвольно я.
Весь пропал, поверите ль, к жизни интерес.
Растрясла соседушка, баба сердобольная:
– Ты, когда опомнишься, загляни в Собес.
Исхудал ты, батюшка, только зубы светятся,
Подойди, пожалуйся – может, что дадут…
Я подумал про себя и решил проветриться,
Разузнаю, навсего, а за спрос не бьют.
Знать бы раньше, не пошел в это заведение.
С ихними законами я ни в зуб ногой.
До чего ж бумажное нынче поколение…
Впрочем, это лишнее и рассказ другой.

Я полдня Собес искал, начал поносить его,
А когда набегался и пришел домой,
Вдруг увидел я его рядом с общежитием.
(Вот он, дом – пожалуйте, а напротив – мой!)
Долго пробирался я лестничными маршами,
Вышел прямо к Главному (что за кабинет!)
Книги снизу доверху, папки с секретаршами…
Повидал я всякого, а такого нет.
То ли я так постарел, то ли «кадры» юные?
Харя у начальника – хоть на барабан,
Девки, как овечки там, сплошь все «тонкорунные»,
Волки так и крутятся, ну, а шеф – чабан.
Я стою, разинув рот, у меня смущение.
Я в Собесе, наконец, или тут базар?
Вдруг случилось с «чабаном» светопреставление —
То ли приступ от бумаг, то ль другой удар.
Он свалился на ковер, что-то шепчет, крестится.
(Во, переработался, явно перегнул)
Долго он с поклонами нес мне околесицу,
А потом опомнился и придвинул стул.
Мне не ловко, я не брит, да и морда сонная,
Ну, а он не брезгует, видно, что простой.
Извините, – говорит – спутал вас с иконою,
Вы такой потресканный – как ни есть – святой.
Расскажите, кто такой, по какому поводу,
Почему хромаете и зачем пришли.
Если за пособием, приведите доводы,
Только не подумайте, что ослов нашли.
Я ему и так и сяк, инвалид, мол, с детства я,
Сирота, без матери бабушкой взращен.
Раньше подрабатывал, молодым не бедствовал,
А когда состарился, помогал район.
В общем, рассказал ему все, как было, начисто:
И про поглумление над родным гнездом,
И о том, что за костыль и какого качества,
Даже про соседушку и про чертов дом.

Он с вниманьем выслушал и ответил ласково:
– Что ж, поможем, дедушка, понимаю я.
Только пару справочек принесите завтра вы.
Дело пустяковое, но без них нельзя.
Справки от сексолога, от невропатолога
И от геронтолога в том, что вы старик,
Справки от уролога и от гинеколога —
Если вы беременны, значит не мужик.
Справку от астролога, справку от уфолога —
Не хватало нам еще инопланетян.
Справку от зоолога, справку от кинолога —
Может вы не «Рудер-», а просто добер-ман.
Справку от психолога, что мозги шевелятся
И из психдиспансера в том, что вы не псих,
И на вшивость, заодно, съездите провериться.
Мы и так тут чешемся, много вас таких.
Кажется, закончили. Чтой-то вы растеряны?
Вот, еще заполните несколько анкет…
Он ехидно щурится и с улыбкой Ленина
Подает увесистый, с килограмм, пакет.
У меня от «радости» помутилось зрение,
Слезы покатилися по седым усам.
Взял я этот сверточек, отшвырнул с презрением,
Плюнул на ковер ему и свалился сам.

Вот и вся история, граждане, надрывная.
Не сидеть бы мне сейчас, не глотать бы пыль
И не петь бы мне для вас песни заунывные,
Если бы не тапочки да не мой костыль.
И не зря знакомые говорят, что тронут я
Да еще пугаются, ходят стороной.
Только не могу, ведь я, в опустевшей комнате.
Убежал от горя бы да оно со мной…