Девочка и пёс

Судья замешкался с ответом и Томас Халид тут же уловил его колебания.

– Что-нибудь не так, господин Мастон? Мы не обсудили еще какой-то аспект этого дела?

Судья поглядел на хозяина кабинета с плохо скрываемым удивлением. Казалось герцог уже понял чем именно вызвана эта проволочка.

– Видите ли, Ваша светлость, прежде чем передать девочку вам, я действительно хотел бы обсудить еще один момент… нашего соглашения.

Глаза герцога вспыхнули насмешкой и он откинулся на спинку своего роскошно кресла. У Лурга не осталось сомнений, что Томас Халид уже отлично понял о чем пойдет речь. И с некоторой досадой судья подумал о том, что в проницательности герцог нисколько не уступает маленькой Элен. И прежде чем Мастон открыл рот, верховный претор спокойно спросил:

– Вы, я полагаю, хотите какое-то вознаграждение за все ваши труды, не так ли?

Судья от волнения даже слегка закашлялся.

– Именно так, Ваша светлость, – тихо ответил он и не в силах смотреть в лицо могущественному министру и, приходя в трепет от собственной, как ему вдруг показалось, наглости, он опустил глаза в столешницу перед собой. Но впрочем это длилось лишь какие-то секунды, Лург столь много раз размышлял об этом прежде, что вроде бы давно уже убедил себя что никакая наглость здесь ни при чем, что он действительно заслужил то о чем просит. Ведь он преподнес герцогу поистине бесценный дар. И, найдя в себе силы, он снова поглядел хозяину дома в глаза. – И простите мне мою дерзость и неучтивость, но я считаю, что за то чудо что я вручаю вам я достоин весьма и весьма внушительного вознаграждения.

Томас Халид усмехнулся, словно бы даже чуть растерянно.

– Ну хорошо, господин инрэ. Я посмотрю на ребенка и, если всё окажется как вы говорите, вы получите своё вознаграждение. Весьма и весьма внушительное.

– Нет, господин министр. Я должен сначала получить вознаграждение, а потом я передам вам ребенка.

Главные слова были произнесены. "Странно," подумал судья, "мне совсем не страшно." Весь страх будто съежился и отступил, оглушенный и озадаченный невыносимой дерзостью произнесенных слов. Для страха просто не осталось места. Герцог глядел на своего гостя с легким удивлением, удивлением, которое мало-помалу сменялось холодной насмешкой.

– Я вас правильно понимаю, господин судья, вы хотите получить от меня большую сумму денег, а взамен предлагаете лишь рассказ о какой-то сказочной девочке?

– Именно так, ваша светлость. Но только девочка не сказочная, она абсолютно реальная. И если мы договоримся о моем вознаграждении, вы завтра же встретитесь с ней.

Томас Халид поставил локти на стол и осторожно помассировал правой рукою больное левое запястье. Всякая приветливость и улыбчивость покинули герцога. Теперь он глядел на гостя задумчиво и как будто оценивающе.

– Вы очень прямолинейны, господин Мастон.

– В этом деле никак иначе просто не получится.

– А что если это, как вы говорите дело, дело очень смахивающее на мошенническую аферу, весьма расстроит и раздосадует меня? Вас не страшат последствия?

Угроза была произнесена. И снова судья к своему удивлению не ощутил страха. Отступать некуда. Он чувствовал себя так будто летит с горы в неуправляемой карете. Остановиться нельзя, изменить прошлое невозможно, что ждет впереди уже не важно, остается только катится, набирая всё более пугающую скорость.

– Ваша светлость, я не страшусь только потому что эта девочка действительно существует и вы, как очень умный и прозорливый человек, несомненно понимаете какой громадный и невероятный потенциал в ней заключен.

– Перестаньте, господин инрэ. Громкие слова хороши только для толпы на площади, а в частной беседе они лишь утомляют. Никакого потенциала я пока не вижу. Я вижу только перед собой человека, вымогающего у меня деньги. – Герцог вдруг снова усмехнулся. – Что впрочем само по себе уже занимательно.

Судья сглотнул.

– Господин министр, позвольте я буду говорить совсем уж без каких-либо околичностей и экивоков. Этот ребенок настоящее чудо. Рядом с ним уже никто и никогда не солжет вам. Любой преступник, прохиндей, еретик, интриган будут для вас как открытая книга. Не в состоянии сказать вам ни слова лжи, они всегда будут в ваших руках, вы словно бог будете глядеть прямо в их душу, разгадывая и открывая любую их хитрость и коварство. На всей Шатгалле не останется человека способного обмануть вас. Никто уже не сможет ничего скрыть от вас. Вы увидите людей в их истинном обличье, таких какие они только лишь наедине с собой. Согласитесь что подобная способность открывает для владеющего ею невероятные перспективы. Но я слишком мелкий и незначительный человек для таких перспектив и я предлагаю эту способность вам. Но за столь бесценный дар я всё же хочу получить достойное вознаграждение. И прошу это вознаграждение вперед только потому, что я не смогу уже ничего просить, когда ребенок будет у вас. Я буду полностью в вашей воли. Прошу вас, ваша светлость, поймите меня правильно.

Судья замолчал и поглядел на хозяина дома очень проникновенным серьезным взглядом.

Герцог правой рукой медленно погладил темно-бордовую столешницу, задумчиво следя за своей ладонью.

– Ну что ж, господин инрэ, я полагаю что понимаю вас правильно. Вы хотите попросить очень много за этого чудо-ребенка и опасаетесь что я вряд ли соглашусь вам заплатить это "многое", если ребенок уже будет у меня. То есть по сути заявляете, что я по своей скупости и алчности непременно нарушил бы наш уговор, как только бы получил ваш "бесценный дар".

Судья весь подался вперед, желая горячо возразить, но герцог, подняв левую руку, остановил его.

– Не надо ничего говорить, ведь вы же сами предложили обойтись без околичностей. Ответьте мне лучше на такой вопрос. Вот вы так красочно описали, что произойдёт, когда девочка окажется рядом со мной, но что если она просто откажется говорить мне где ложь, а где правда или даже хуже того, начнет лгать мне из-за каких-то своих симпатий и антипатий к спрашиваемому человеку.

– Тогда вы заставите её говорить правду.

– То есть?

Мастон Лург позволил себе слегка улыбнуться.

– Элен задавала мне точно такой же вопрос: "А что если я откажусь помогать вам или не стану говорить правду насчет того где ложь, а где нет?"

– Любопытно. И что вы ей ответили?

– Я сказал ей примерно следующее: "Ведь ты же понимаешь, Элен, что у нас масса возможностей узнать сказал ли человек правду или нет и тем самым проверить тебя. И если мы узнаем, что ты солгала нам, тогда на твоих глазах отрежут голову котенку или щенку. Или иссекут плетьми какого-нибудь бездомного ребенка".

Брови герцога взлетели вверх.

– А вы страшный человек, господин инрэ.

"Но не такой страшный как вы, господин майдмирэ", подумал судья, но вслух с вежливой улыбкой произнес:

– Ну что вы, ваша светлость, вовсе нет. Ведь это всего лишь слова. Хотя как мне кажется Элен была напугана.

– То есть вы предлагаете мне хорошенько запугать её?

– Нет. Ну разве что совсем немного в самом начале. Но затем, насколько я успел её понять, с ней лучше обходиться уважительно. Это скорее склонит её к сотрудничеству. В любом случае думаю это не составит большого труда. Как я вам говорил она невероятно умна и очень быстро поймет что для неё лучший выход это помогать вам. И после этого у вас с ней уже не будет никаких проблем.

– Звучит оптимистично. А что если её дар пропадет? Или она сама однажды заявит что эта её чудо-способность неизвестно почему исчезла?

– Значит она вам лжет. Я не думаю что её дар может пропасть. Насколько я понимаю этот дар в её чудесных глазах и пока она может видеть дар никуда не денется.

– Но это лишь ваши домыслы.

Судья довольно бесцеремонно пожал плечами.

– Домыслы. Но если бы мы могли понять чудо, оно перестало бы быть чудом. Здесь придется идти на риск.

Герцог внимательно вгляделся в судью. Ему показалось что тот по неизвестной причине теперь чувствует себя гораздо увереннее, чем в начале разговора. Томасу Халиду захотелось слегка щелкнуть его по носу.

– Тогда у меня к вам еще один вопрос, господин Мастон. А что мешает мне вызвать пару умельцев из Дома Ронга и с помощью их неприятных умений дознаться у вас где сейчас находится этот драгоценный ребенок?

И снова судья не испытал страха. Он даже почувствовал гордость за себя.

– Ничего, ваша светлость, не мешает. За исключение конечно ваших душевных добродетелей, благородства вашего сердца, вашей порядочности, честности и обостренного чувства справедливости.

Они почти с полминуты глядели друг другу в глаза. Уж слишком слова судьи походили на издевку. Но он всем своим видом показывал что говорит совершенно искреннее.